Архитектура жизни: закон случайных величин

  
2.
 
Темная сеть
 
С Настей я познакомился еще на первом курсе института. У нас была общая компания, но поженились мы гораздо позже, когда мне было 26 лет. Через год после смерти мамы. Настя закончила филфак МГУ, работала переводчиком с английского. Она была очень яркая, даже слишком. И это, как я понял позже, мешает семейной жизни. Однако в ту пору, когда развивались наши отношения, я о многом не догадывался…
Сейчас понимаю, что ни страсти, ни сумасшедшей влюбленности у меня не было. Я женился на обаятельной девушке с сильной женской энергетикой, которую невозможно было не заметить в любой компании, но в большей степени она была для меня… единомышленником, близким по духу собеседником, — словом, «интересным человеком». Впрочем, дело было не только в Насте. Я женился… на ее семье. Да, именно так. В тот момент, после того, как ушел самый дорогой мне человек, мне очень не хватало ближнего семейного круга. А родители Насти — они не просто приняли меня. Они меня обожали! Я стал их любимым ребенком. Или… мне так казалось?
Это была необычная семья. Дедушка Насти, азербайджанец по национальности, был переводчиком Брежнева, переводил с турецкого и азербайджанского. Я очень привязался к Настиным родителям и до сих пор сохраняю с ними самые теплые отношения. Однако Настя предостерегала меня от слишком сильного сближения с ними. Теперь, имея опыт счастливого брака, я понимаю, что она была права. Брак — это самодостаточный союз двух людей, которые получают удовольствие от общения друг с другом. Весь прочий ближний круг — родственники, даже самые замечательные, друзья — исключительно дополнение. А если они играют решающую роль — значит, что-то не так…
Но тогда меня надо было предостерегать от другого. Я был слишком уверен в своем выборе. Точнее — в незыблемых основах семьи. Я думал, что брак — это навсегда. Я женился на всю жизнь, полагая, что подруг, девушек, увлечений может быть сколько угодно, а жена одна-единственная. Любое «навсегда» — опасная иллюзия. Именно в человеческих отношениях ей склонны поддаваться даже самые рациональные и осторожные люди. И — долго не видеть симптомов распада.
Мы жили в моей квартире на Балаклавском проспекте, куда мы с мамой переехали с Мархлевки. Но мне хотелось дом. И я… его построил!
Это был мой первый дом. Наверное, это переживание в том же ряду, что и первый друг, первая любовь. Замысел — полностью мой! Планировка, фасад, материалы — все это я придумал сам. Конечно, был архитектор, строители, но они воплощали именно тот образ, который возник в моем сознании. Для меня этот дом не был колоссальным вложением, но стал колоссальным проектом. Площадь — 220 метров, 3 этажа… Обошлось это тогда, в 2002–2003 годах, примерно в 70 тысяч долларов. Обшитый вагонкой, но полноценный зимний дом с отделкой из бруса, огромным камином, кинозалом с проектором. Мне даже пришлось отстаивать мои нововведения в спорах с Настиным папой — он был консерватор. А дом строился на участке Настиных родителей… Но исказить свой проект я не дал. За что, кстати, потом все были мне благодарны.
Сейчас, вспоминая о том времени, я думаю, что… так даже лучше, что я не остался один-одинешенек в этом доме, который строил для семьи. Мне хорошо от того, что дом наполняют жизнью люди, которые, как бы то ни было, — часть моей истории. Теперь там живут Настины родители и ее сын. Родившийся не от меня.
Все прояснялось постепенно. Однажды я случайно вклинился в телефонный разговор Насти. И понял, что она разговаривает со своим бывшим молодым человеком. Отношения с которым, как выяснилось, не закончились… Я был в шоке, не выдержал и выгнал Настю из дома, хотя она умоляла простить ее. Через неделю я ее простил.
 
После этого все как будто пошло по-прежнему. Как будто… если бы я не получал подкожные знаки, которые, конечно, не умел толковать. Просто мелкие проблемы, которые все не заканчивались, и казалось, что меня накрывает какая-то темная сеть — тонкая, но очень прочная. Я чувствовал усталость, досаду, но мне и в голову не приходило связывать череду мелких неурядиц с возможностью катастрофы. Хотя часто именно так и бывает — перед тем, как рухнуть, стена покрывается мелкими трещинами… И вот однажды, когда Настя уехала в командировку, меня разбудил звонок. Точнее — я проснулся за 15 секунд до этого звонка и с иронией подумал: что же день сегодняшний мне принесет плохого?
Звонили из женской консультации и просили Настю зайти за анализами. Тут уж я, мягко говоря, напрягся. Уточнил адрес поликлиники, пришел, отыскал кабинет ее врача.
Я БЫЛ СЛОВНО В ТУМАНЕ, В КАКОМ-ТО ВАТНОМ
ОЦЕПЕНЕНИИ. И ТОЛЬКО ИЗРЕДКА ПОКАЛЫВАЮЩЕЕ
УДИВЛЕНИЕ — ЗАЧЕМ Я ЗДЕСЬ? — ВОЗВРАЩАЛО МЕНЯ
В РЕАЛЬНОСТЬ
Уселся в очередь среди беременных с огромными животами. Я был словно в тумане, в каком-то ватном оцепенении, и только изредка покалывающее удивление — зачем я здесь? — возвращало меня в реальность.
Когда вошел в кабинет, объяснил, мол, жена в командировке, очень волнуется за результаты анализов, скажите их мне… Без особого труда уговорил докторшу нарушить врачебную тайну. «Не волнуйтесь, — утешила она меня. — Такой-то триместр (то ли первый, то ли второй, не помню) беременности у вашей жены проходит хорошо!»…
Мой туман рассеялся. Наступила жестокая ясность. Не было никакой командировки! Придя домой, я даже нашел Настин заграничный паспорт… Потом, конечно, снова были мольбы о прощении, но этого я уже простить не мог. Мне даже предлагалось допустить вероятность, что ребенок мой… Я попросил ее уйти. Она уехала к родителям. Но я оставил ей наш дом. Ей и ее семье. Родители потом предлагали мне денежную компенсацию, но я отказался. Ведь этот дом я строил не для себя. А я… вошел в штопор. Начался мой личный ад.
  
3.
 
Огни и осколки
 
Праздник — маленькая репетиция счастья. Вырастая, мы вольны разувериться в новогодней бутафории, или в угоду ближним демонстрировать воодушевление, а на самом деле… впрочем, всегда есть третий путь — принцип удовольствия. Он начинается еще в конце 1970-х с настоящей елочной гирлянды. Настоящей — потому что такой не было больше ни у кого. Обычные были у многих, а такой не было. Ее сделал мой папа. Вадим Маркович. Будучи физиком, он своими руками смастерил релейную электрическую цепь с разноцветными маленькими лампочками, покрашенными лаком для ногтей, — красными, синими и зелеными. Это было чудом, учитывая, что лаки в те годы продавались только двух цветов — красного и прозрачно-белого, перламутрового. Чтобы получить цветной, требовалось в белый перламутровый лак выдавить пасту из чернильного стержня шариковой ручки, срезав с него грифель.
Но главным изобретением были огоньки. Они могли зажигаться и гореть в трех разных режимах: плавно включались и медленно угасали, мигали или включались и гасли волнообразно, в определенной последовательности. Ни у кого из моих знакомых в те годы не было такого…
…Ведь счастье — это не изобилие, а уникальность момента. Подарок твоей единственности — не в результате конкуренции или кропотливого труда, а просто так, по милости судьбы или Бога… или отца, что в детстве почти одно и то же.
Или Деда Мороза. Пока я жил с мамой, у нее, помню, на антресолях, в коробке с новогодними игрушками лежал тщательно упакованный полуметровый Дед Мороз в красной бархатной шубе и такой же шапке, запорошенной искристым снегом из слюды. Его подарил ей в 1959 году на пятнадцатилетие мой дедушка Леня. С тех пор этот Дед Мороз ежегодно охраняет домашние новогодние елки. Сперва — мамины, потом — наши, а теперь — и моих детей.