Дитя короля (СИ)

А как она обернулась. Это ли не доказательство, что я ее волную? Должен. Метки просто так не даются, а раны… Раны заживут.
Оставляю ее одну на несколько минут, даю возможность осмотреться и раздеться. Вслушиваюсь в плеск воды, а, когда он затихает, иду к Даре.
За десять дней я стал похож на скелета под смуглой кожей, мне тоже нужен отдых, да и оставлять будущую королеву наедине с наполнившей ее неизвестной магией — нельзя.
Хорошо, что она не ожидает, что я войду, лежит, расслабившись на бортике и запрокинув голову назад и смотрит в витраж на потолке. В круглом бассейне ее крошечное худенькое тело светится перламутром, а я впиваюсь взглядом в вишневые ягоды сосков, что возвышаются над водой.
Я от нее трескаюсь, как переженная глина, но скрывать свои желания и тягу не собираюсь, потому…
Подхожу ближе очень тихо, скидываю халат на камень и ступаю в теплую воду. По коже идет легкий ток: магия Дары очень сильная, может поджарить мага моего уровня на месте, если знать, как воспользоваться.
Дара распахивает глаза и вскрикивает.
— Уходите! — прикрывает ладонями важные места, жеманится, стесняется, а меня смех разбирает, но я сдерживаю его за улыбкой. Я изучил, обласкал и перетрогал каждый изгиб, каждый уголок, каждую впадинку и выпуклость, пока любил Дару в деревне, пока обтирал ее во время болезни. Я, наверное, знаю ее тело лучше, чем она сама.
— Уйдите прочь, я хочу побыть одна, — уже осторожней говорит асмана. Жмурится и сжимается, будто боится, что я нападу и начну бить. Тьма разбери, Мариана, он теперь вечно будет между нами стоять!
— Это моя ванна, — приподнимаю бровь и слежу за ее горячим взглядом. Он соскальзывает по моей груди, на миг замирает внизу живота, отчего на лице вспыхивает яркий румянец, а потом Дара отворачивается и стискивает губы.
— Вы обещали не трогать…
— Я тут один, Дара, зачем ты меня умножаешь? И трогать я тебя не собираюсь, хочу лишь опуститься в воду и смыть с себя усталость, — ступаю по ступенькам вглубь, поверхность дрожит и мерцает и идет волной вперед, накрывая руки Дарайны влажной пеленой. — У воды целебное свойство, особенно для магов этой стихии. Кстати, ты так красиво светишься, — располагаюсь напротив, опуская торс под воду, растягиваю руки по гладкому борту и поглядываю из-под полуопущенных ресниц на будущую жену. Ванна настолько прозрачная вглубь, что видно каждый изгиб тела Дарайны, даже очертания того, что она беспомощно прячет руками. Стигма просыпается от нашей близости, хотя она и не засыпала, даже когда Дара была в глубоком обмороке, и колко щекочет низ живота, делая меня каменным.
Девушка распахивает ресницы, светло-зеленая радужка темнеет, и угольно-черный зрачок расширяется. Она чувствует тоже, что и я, ее манит мой запах, мое тело, ее будет мучить желание прикасаться ко мне, позволять мне с каждым разом все больше.
— Что вы… ты хочешь? — она опускает-прячет взгляд и смотрит на свои окрашенные перламутровой пленкой руки и приподнимает от удивления брови. — Как? Почему это? Я ведь человек, стихия воды, а у меня в груди горит и лопатки выворачиваются, будто там крылья растут.
Я вижу, как разломы, что бывают только у драконов, ползут по ее плечам и разогревают вокруг нее воду, поднимая над нами ниточки пара. В зеленых глазах появляется золотой блеск.
— Потому я и не могу оставить тебя одну. Ты можешь выдать себя. Можешь навредить себе или кому-то еще…
— Я… опасна?
— При желании можешь и меня убить, — хмыкаю и прикрываю глаза, но оставляю маленькую щелку между веками, чтобы убедиться, что она не наделает глупостей. Плевать, что это и полное вранье: убить свою пару очень сложно, хотя без любви возможно. Но я хочу убедиться, решится ли она? Поднимет ли руку на короля?
Глава 20. Дара
Я понимаю, что это проверка. Эмилиан прикрывает глаза, но все еще следит из-под ресниц. Ждет, что я ударю? Если бы еще знать, как. Хотя стала бы я ему вредить? Не знаю, он кажется таким… беззащитным. Особенно с оголенной кожей и расставленными руками. Будто просит его наказать.
 
Опускаю ладони под воду. Все равно они особо ничего не закрывают, а король видел меня обнаженной не один раз, да и не выглядит он опасным, скорее разбитым и разочарованным.
Пока мужчина молчит и не двигается, я рассматриваю худое лицо, впалые щеки, круги под глазами. Сколько Эмилиан не спал и не ел, что ребра так сильно выделились? Он же был таким крупным и мощным. А теперь руки совсем тонкие.
— Я долго была в обмороке? — спрашиваю, опустив взгляд в воду, где в дрожащей толще отражаются длинные ноги, а еще… мужская сила, что бесстыдно показывает мне его желание.
Я сошла с ума, тело покрылось мурашками, а в дыхание приплелись нотки сипа. Будто я холодной воды напилась, и теперь горло сжалось в болезненном спазме. Рисунок, что впечатался в кожу на животе, все сильнее пульсирует, будто вызывает во мне желание.
Эмилиан немного опускается в воду, приоткрывает тяжело ресницы-щетки и тихо, как-то слабо отвечает:
— Десять…
— Часов?
— Дней.
Я кусаю губу с одной стороны рта и вожу пальцами по воде, отчего на подушечках просыпаются синие искры, и поверхность покрывается тонкой кружевной коркой льда.
— Ты нас заморозить решила, асмана Дарайна? — слабо улыбается король.
— Ты не спал все эти дни?
— А тебя это волнует?
Отворачиваюсь и пожимаю плечом.
— Мне все равно.
— Вот и хорошо-о-о, — совсем шепотом отвечает Эмилиан. Внезапно погружается под воду и перемещается в сторону расплывчатой тенью.
Я напряженно наблюдаю, как он плывет по кругу бассейна, выставляю перед собой руки, чтобы защититься, если он нарушит слово. Ощущение страха или неприязни нет, но я все равно опасаюсь. Эмилиан так изменился за эти дни, что я не смею сравнивать его с Марьяном, разве что иногда, когда улыбка короля превращается в хищный оскал, и синие глаза сужаются в звериный прищур. Но и я изменилась: будто сорвала старую слабую шкуру и примерила настоящую сбрую.
Почему этой уверенности не было на земле, когда меня били и обижали? Когда насиловали и издевались? Почему она пришла сейчас, когда мне ничего не угрожает? Даже если на первый взгляд.
Эмилиан под водой слишком долго. Я начинаю тревожиться, кусаю губы, раздвигаю ладонями воду, чтобы рассмотреть. Живот покалывает, а цветок сжимается и передвигает колючую боль в середину, к пупку. От этого у меня темнеет в глазах, а пульсация под ребрами усиливается.
Человек захлебнется за это время — прошло больше трех минут, секунды будто бьют в висок. Вдруг Эмилиан так устал, что сознание отключилось под водой? Лежит на дне и не двигается. Вдруг он умрет?
Провожу от солнечного сплетения рукой вниз и опускаю ладонь на живот. Малыш останется без отца, если я что-нибудь не сделаю.
И я не выдерживаю. Ныряю под воду и плыву к нему. Он просто лежит в голубой мерцающей толще, глаза плотно закрыты, губы сомкнуты, руки растянуты в стороны. Я вижу, как качается его тело, поддаваясь волне от моего рывка.
Касаюсь его кожи, мертвенно-холодной в теплой воде, подплываю теснее и хочу дотянуться до шеи и плеч, приходится почти навалиться на короля грудью.
И, когда я оказываюсь к нему лицом к лицу, Эмилиан открывает глаза — яркие, сияющие, как два топаза. Он подхватывает меня за талию и толкает вверх, вытягивает из-под воды и отплывает на край, увлекая меня за собой.
— Что ты делаешь, глупая женщина?
Вода стекает по его лицу, длинные волосы расплелись и рухнули на выраженные скулы черными лентами. Он зол, глаза горят, а губы сомкнуты в тонкую линию.
— Я… — пытаюсь отстраниться, но сильные жесткие тиски на плечах не дают. — Думала, ты…
— Утонул? — он щурится.
Киваю.
— И полезла меня спасать, рискуя потерять ребенка?
— Ему ничего не угрожало.
— Дарайна, оглянись, ты от волнения пол бассейна заморозила, — он показывает за спину, а затем разворачивает меня одним движением, отчего я чувствую прикосновения его бедер в воде.