"Фантастика 2023-183". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)
Поющий Геракл приободрился и стал даже выплясывать на плоской вершине холма, нелепо дрыгая конечностями и выделывая ножищами воистину неописуемые кренделя и пируэты.
Ведь никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы высоко ценили красивые брачные танцы своих пернатых сородичей. Геракл всё выделывал свои ужасные кренделя, и вот еще одна птица, не вынеся такого танцевального издевательства…
— Хорош врать! — хмуро бросил историку сын Зевса. — Мы уже подъезжаем к Тиринфу.
— Но ведь не все птицы еще издохли, а их, извиняюсь, по моему творческому замыслу где-то около тридцати, — сердито проворчал Софоклюс, недовольный тем, что его опять грубо прервали. — Дальше по сюжету после пения и танца Геракл сочинит стихотворение, что послужит причиной мучительной гибели еще одного чудовища. Затем великий герой что-нибудь нарисует, а после…
— Напишет исторический трактат, — язвительно добавил Геракл, — и все птицы от ужаса издохнут. Думаю, какой-нибудь пациент Фрейдиуса описал бы мой третий подвиг намного лучше, с большей выдумкой и динамизмом.
— Эй! — завопил Софоклюс, когда великий герой вырвал у него из рук свежую дощечку и зашвырнул ее в придорожные кусты. — Какого сатира ты разбрасываешься своим героическим эпосом?!
— Мой эпос! — огрызнулся сын Зевса. — Что хочу, то с ним и делаю. Потом перепишешь, и чтобы никаких танцев!
Софоклюс послушно кивнул.
* * *В тот момент, когда Геракл вместе со своим личным хронистом в очередной (четвертый) раз подъезжал к городу Тиринфу, в другой части Греции, а именно на острове Аргосе произошли прелюбопытнейшие события…
— Мой друг, — сказал Зигмундис Фрейдиус, с умилением глядя на сидящего в клетке Херакла, — со вчерашнего дня ты больше ни разу не буянил. Неужели так благотворно на тебя повлияла встреча с великим Гераклом?
— Это я великий, — спокойно возразил сумасшедший, — а Геракл вонючка, проклятый самозванец.
— Значит, ты хорошо запомнил вашу встречу?
— Как и он, — парировал Херакл, задумчиво ковыряя в носу.
— Может, настал момент, когда нам стоит постепенно вернуться к воспоминаниям о твоем детстве? — осторожно предложил Фрейдиус.
— Давай, костоправ, спрашивай, — с легкостью согласился Херакл.
— Скажи мне, каково твое первое воспоминание? — Ненормальный снова задумался.
— Я голый, в детской и все почему-то смеются…
— Голый? — Глаза у Зигмундиса маниакально загорелись. — Означает ли это, что твои воспоминания имеют некий сексуальный характер?
— Что?! — подпрыгнул в клетке Херакл. — Да какой, к сатиру в зад, секс, когда надо мной все смеются, особенно мой отец Амфитрион! Я же за пару часов во взрослого дистрофичного мужика вымахал!
— Э… — недовольно пробурчал Фрейдиус. — Так у нас не пойдет. Ты снова отождествляешь себя с Гераклом, так мы никогда тебя отсюда не выпустим.
— А я сам уйду! — нагло заявил Херакл и мрачно улыбнулся.
— Да? — искренне удивился Фрейдиус. — И можно поинтересоваться, как?
Внезапно псих сделал круглые глаза и, посмотрев за спину врачевателя, истошно выкрикнул:
— Глядите, Зевс снова сбежал!
Зигмундис вздрогнул и резко обернулся. В следующую секунду Херакл стремительно подскочил к решетке, схватил не успевшего отпрянуть теоретика за бороду и с силой дернул эту бороду на себя. Как ни странно, часть волосяного мужского атрибута оказалась не накладной, а натуральной. Фрейдиус ойкнул и, ударившись широким гениальным лбом о медные прутья клетки, медленно съехал на пол.
Закусив губу, Херакл воровато огляделся. Затем подтащил тело врачевателя поближе и, обшарив его хитон, нашел весело позвякивающую связку ключей.
Херакл отпер свою клетку, с ненавистью пнул бесчувственного Фрейдиуса ногой и принялся с гиканьем отпирать остальные забранные решетками помещения. Кое-кто из психов пытался освободителя укусить, но Херакл ловко уворачивался, отпирая всё новые и новые клетки. Правда, с отцом истории Геродотом вышла накладка. Старик наотрез отказался покидать свою комнату, двинув освободителя в правое ухо.
Орущая, визжащая, кукарекающая толпа психов начисто смела кинувшихся на шум вооруженных солдат.
Херакл усмехнулся, с любовью погладил свою приплюснутую лысую голову и побежал в направлении, противоположном тому, куда с ревом ломила толпа ненормальных.
* * *— Вот, передашь эту штуку лично Эврисфею в руки! — Сын Зевса протянул посланнику длинную полую трубку, чем-то отдаленно напоминавшую толстую железную стрелу.
— Что это? — Копрей брезгливо попятился от усмехающегося героя.
— Эту штуку я лично, вырвал из морды убитой мною стимфалийской птицы…
— Какая мерзость…
— Бери-бери, а то Эврисфей еще не поверит моим искренним намерениям честно исполнить все его поручения.
— Что ж, в таком случае… — Копрей явно колебался. — Может, вы это во что-нибудь завернете, а?
Геракл кивнул и, содрав с остолбеневшего посланца хитон, аккуратно запеленал в него часть ужасного чудовиша.
— Спасибо, — сдавленно буркнул Копрей, смотревшийся в набедренной повязке и в не по размеру огромных сандалиях весьма колоритно.
— Теперь задание! — напомнил Софоклюс.
— Какое задание? — испуганно переспросил посланец.
— Четвертое!
— Ах да, задание! Извините, совсем вылетело из головы…
— И неудивительно, — тут же съязвил Геракл. — У тебя же там сквозное отверстие, в правое ухо ветер залетает, а в левое вылетает.
Копрей не обиделся. Достав из набедренной повязки небольшую восковую дощечку, он торжественно прочитал:
— Я, Эврисфей, великий правитель Микен…
— Великий кретин Микен… — поправил посланца сын Зевса.
— Великий правитель Микен, — продолжал настаивать на своем Копрей, — правом, данным мне всемогущими богами, повелеваю Гераклу Олимпийскому, урожденному Зевсу Младшему, изловить и доставить в Тиринф керинейского барана!
— Кого доставить? — спросил Геракл, расслышавший лишь первое слово из имени диковинной зверюги. — Какую еще канарейку?
— Не канарейку, — поправил великого героя посланец, — а керинейского барана!
— Это что еще за жертва безумной селекции? — в сердцах воскликнул сын Зевса.
— Постойте, любезнейший, — решительно вмешался Софоклюс, всегда и во всём (а особенно в исторических фактах) любивший точность. — Вы тут нам только что сказали, вернее, зачитали письменный документ, в котором Эврисфей назвал себя великим правителем Микен…
— Великим кретином Микен, — снова хохотнул Геракл.
— Но, насколько мне известно, — историк озадаченно наморщил лоб, — Микенами правит некий Агриппа…
— Всё верно, всё верно! — согласно закивал Копрей. — Тут нечему удивляться…
— Но позвольте…
— Всем известно, что Эврисфей с самого детства болен всякими неприятными болезнями.
— Ну и…
— Совсем недавно или, правильней сказать, буквально на днях у него случился острейший приступ мании величия. Так уж получилось, что именно в тот момент, когда его посетил столь распространенный на Олимпе недуг, Эврисфей готовил для Геракла очередное сложное задание.
— А разве мания величия болезнь? — искренне удивился Геракл.
— Особое психическое расстройство, — подтвердил Копрей. — Следствие разнообразных эротических фантазий в нежном возрасте, как пишет великий Зигмундис Фрейдиус.
Похоже, что Геракл с Софоклюсом впервые столкнулись с ярым поклонником опусов сумасшедшего греческого лекаря.
«Интересно, — подумал историк, — а как сам Фрейдиус называет своих фанатов — фрейдоманами или, может быть, фрейдонистами или… фрейдощенцами?»
Фрейдощенец Копрей уже что-то грузил с умным видом по поводу не в меру любопытных маленьких мальчиков и девочек. В его сбивчивой безумной речи то и дело попадались знакомые слова вроде «либидо», «фобия» и «сублимация эротически-умозрительных фантазий».
Геракл громко зевнул и, грубо перебив посланца, недружелюбно рявкнул:
— Всё, хватит, я уже понял, что мания величия это болезнь, поражающая тех, кто писался в детстве в люльке…