Остров Эпиорниса
Герберт Уэллс
Остров Эпиорниса
Герберт Уэллс
Романы, повести и рассказы современного английского писателя Герберта Уэллса увлекательны и своеобразны. Он заставляет читателя передвигаться на чудесной «машине времени», показывает далекое прошлое нашей планеты и ее будущее. Он зовет читателя за собой в таинственные глубины океана, которых еще никогда не достигал человек. Он описывает войну жителей Марса с жителями Земли. Он рассказывает чудесную историю человека, который стал невидимым. Кажется, нет предела фантазии Уэллса. Эта сила вымысла, построенного к тому же на научной основе, создала английскому писателю мировое имя и сделала его любимцем и взрослых читателей и молодежи.
Уэллс с замечательной точностью и выразительностью описывает переживания своих героев, обстановку, в которой они действуют. Самые фантастические приключения приобретают правдивость в описаниях Уэллса. Иногда Уэллс становится в буквальном смысле прорицателем. Так, он предвидел, например, проникновение человека в батисферу— в глубь океана — гораздо раньше, чем это осуществили люди. В романе «Борьба миров» Уэллс задолго до применения в современных войнах удушливых газов описывает этот бесчеловечный и варварский способ уничтожения людей. Он предвидит возможность использования внутриатомной энергии еще в 1914 году («Освобожденный мир»).
Но книги Уэллса проникнуты печалью, безнадежностью, горькой и беспросветной иронией. Молодой ученый открыл средство делать предметы и людей невидимыми. Какая же судьба постигла это замечательное открытие? Изобретатель погибает, затравленный людьми, и его открытие не приносит счастья ни ему, ни человечеству.
Вот чудесные машины, придуманные сверхчеловеческим умом жителей планеты Марс. Чему же служат эти машины? Уничтожению всего живого на земле. Об этих машинах рассказывает Уэллс в повести «Борьба миров». Существа, прилетевшие с Марса, придумавшие чудовищной силы разрушительные средства, сами гибнут от ничтожных микробов.
Человек изобрел машину для передвижения во времени. Он путешествует в глубь веков, он заглядывает в далекое будущее. Какая печальная участь ожидает человечество в рассказе Уэллса! Охлажденное солнце, длинные ночи и стремительно угасающие дни. Трудящаяся часть человечества обратилась в «морлоков», в звероподобные существа. Высшие классы окончательно выродились, разум человека меркнет, подобно меркнувшему светилу — солнцу, от которого зависит жизнь на земле.
Уэллс родился в семье бедняка. Он был посыльным, учителем, приказчиком. Однажды он пытался поджечь лавку, где его заставляли работать сверх всякой силы. Уэллс видит противоречия капиталистического общества, но он не знает, каким должен быть выход из этих противоречий. И не случайно большинство его произведений звучит так безотрадно.
Уэллс дважды посетил нашу страну. И оба раза он не сумел понять того, что происходит в Советском Союзе.
Впервые он приехал к нам в годы гражданской войны, зимой 1920 года. Владимир Ильич Ленин имел беседу с Уэллсом. Он рассказал писателю о плане электрификации нашей страны. Но этот гениальный план показался Уэллсу «электрической утопией». Уэллс выпустил книгу, из которой видно, что писатель так и не уяснил себе сущности Великой Октябрьской революции.
И второй раз Уэллс посетил Советский Союз в 1934 году. Он не мог не видеть, что «электрическая утопия» стала действительностью, он не мог не видеть расцвета нашей промышленности и колхозной деревни. Но он не отказался от своих заблуждений в отношении Советского Союза. Уэллс и не мог этого сделать, потому что он стоит на точке зрения «организованного капитализма»: он считает, что можно упорядочить капиталистический мир без всяких революций, путем мирного технического прогресса и просвещения, а руководить этим прогрессом должны сами капиталисты и техническая интеллигенция.
Те произведения Уэллса, в которых он показывает великую силу разума, несокрушимую человеческую волю, наконец другие произведения, в которых Уэллс обличает и клеймит несправедливость капиталистического строя, представляют глубокий интерес для наших читателей.
По-видимому, только сейчас Уэллс начинает ощущать угрозу фашизма, понимать опасность, грозящую со стороны фашизма всем культурным завоеваниям человечества.
Такой вывод можно сделать из недавно переведенной на русский язык повести Уэллса «Игрок в крокет».
Остров Эпиорниса
Человек со шрамом на лице перегнулся через стол и посмотрел на мой сверток.
— Орхидеи? — спросил он.
— Да, немного, — ответил я.
— Киприпедии [1]? — сказал он.
— Да, главным образом, — ответил я.
— Что-нибудь новенькое? Я не думаю. Я был на этих островах двадцать пять, нет — двадцать семь лет назад. И если вы нашли какую-нибудь новинку, то, значит, что действительно последняя новость. После меня осталось немного.
— Я не коллекционер, — сказал я.
— В то время я был молод, — продолжал он. — Боже мой, как же я скитался по белу свету! — Он смерил меня взглядом. — Я был два года в Ост-Индии и семь лет в Бразилии. А затем отправился на Мадагаскар.
— Я знаю по именам некоторых охотников за орхидеями. Для кого вы собирали? — спросил я, предвкушая рассказ.
— Для Даусона. Не приходилось ли вам слышать имя Бутчера?
— Бутчер… Бутчер… — Фамилия медленно всплыла в моей памяти.
Потом я припомнил: Бутчер против Даусона.
— А! — воскликнул я. — Так вы тот человек, который требовал с них по суду жалованье за четыре года? Вас выбросило на необитаемый остров…
— Ваш покорный слуга, — сказал человек со шрамом, кланяясь. — Это был забавный процесс, не правда ли? Я сидел там и ничего не делал, а жалованье шло, и они не могли уведомить меня об увольнении. Мысль об этом частенько забавляла меня там. Я делал подсчеты — большие — по всему атоллу [2] мозаикой из камешков.
— Как же это случилось? — спросил я. — Я уже забыл.
— Видите… Вы слышали про эпиорниса [3]?
— Еще бы! Только в прошлом месяце Эндруз говорил мне, что они нашли новый вид. Перед самым моим отъездом они нашли берцовую кость почти в ярд [4] длиною. Вот, должно быть, было чудовище!
— Да еще какое! — сказал человек со шрамом. — Это было чудовище. Легендарная птица Рух Синдбада [5]. Когда же они нашли эти кости?
— Три или четыре года назад, — кажется, в девяносто первом. Зачем это вам?..
— Зачем? Затем, что я нашел их, чорт возьми, двадцать лет назад. И если бы Даусон не стал артачиться из-за этого жалованья, то мы наделали бы с ним шуму… Как будто я виноват, что течение унесло проклятую лодку.
Он помолчал.
— Я думаю, что это в том же самом месте. Нечто вроде болота в девяноста милях к северу от Антананариво [6]. Вы слышали о нем? Надо плыть в лодках вдоль морского берега. Может, вы припомните?
— Нет, не помню. Кажется, Эндруз что-то говорил о болоте.
— Наверное, это то же самое. На восточном берегу. И что-то есть в воде, что задерживает разложение. Пахнет креозотом [7], как в Тринидаде. А что, они нашли тоже и яйца? Мне попадались яйца длиной до полутора футов. Кругом было болото, и место было отрезано. Сколько я провозился с этим делом! Я нашел их случайно. Мы отправились за яйцами, я и два туземца, в челноке и нашли кости. С нами была палатка и на четыре дня провизии. Мы расположились на сухом месте. Даже теперь, как только вспомню, будто слышу тот смолистый запах. Нам удалось найти и кости и яйца. Забавная это работа. Надо шарить в болоте длинными железными шестами. При этом почти всегда яйцо разбивается. Я бы хотел знать, когда именно жили эти эпиорнисы. Миссионеры говорят, будто в туземных сказаниях рассказывается о живых эпиорнисах, но мне никогда самому не приходилось это слышать. [8] Но те яйца, которые мы нашли, были совсем свежие, как будто только что снесенные. Свежие! И представьте себе, когда мы несли их к лодке, один из проклятых негров уронил яйцо на камень, и оно разбилось. Задал же я ему! Яйцо было свежее-пресвежее, даже не пахло нисколько, хотя пролежало в болоте, пожалуй, лет четыреста. Негр сказал, что его сколопендра укусила. Но я лучше буду продолжать рассказ. Целый день мы копались в болоте и вытащили эти яйца совсем целыми, выпачкавшись, как черти, в грязи. Немудрено, что я был зол. Насколько я знаю, это был единственный случай, когда удалось достать яйца целыми. Я видел потом яйца в Естественном музее в Лондоне. Нее были разбитые и склеенные, как мозаика, и местами кусочков не хватало. Мои были совсем целые, и я собирался выдуть яйца и сохранить одну скорлупу. Как же было не разозлиться, когда этот разиня погубил три часа нашего труда из-за какой-то сколопендры! Я-таки задал ему за это.
