Ненавижу тебя, сосед (СИ)

Так, нельзя шевелиться, если нарваться не хочу. Или всё-таки хочу? Запуталась!
— Кажется, фильм не очень интересный, — заключает Демид и сильно сжимает мои бёдра, придвигая ближе к себе. Вжимает в свою грудь, а мою в следующий момент накрывает ладонью. Играет, гладит, дразнится. Доводит до черты и снова на шаг отступает. — Я хочу, чтобы ты была готова. Чтобы сама захотела. Я готов подождать, сколько скажешь.
— Тебе сложно терпеть?
— Адски сложно, — снова губами мою шею задевает, перемещается на затылок. — Но я мальчик взрослый, справлюсь.
— Даже думать не хочу, каким образом взрослые мальчики справляются с напряжением, — фыркаю, а в висках от желания пульсирует.
— О, я бы мог тебе рассказать, — в голосе слышится усмешка. — Даже показать мог бы, но не хочу пугать. Но и плюс есть.
— Какой?
— Ни разу в жизни я так часто не принимал душ. Чистота, знаешь ли, залог здоровья.
Когда до меня доходит смысл его намёков, — ахаю и хлопаю его ладонью по плечу, оставляя на коже красный след. Пошляк.
— Драчунья, — перекидывает мои волосы на плечо, прикусывает кожу, и от этого внизу живота горячий узел скручивается. Хочется ещё, и я бесстыдно требую продолжения, и вскоре наши игры заходят слишком далеко. Ещё чуть-чуть и обратной дороги не будет, но мне кажется, что если Демид остановится, оставит меня сейчас одну, не выдержу.
— Ты уверена? — Демид склоняется надо мной, лежащей на спине, и между нами ни одной преграды. Кожа к коже, тело к телу, и нет свободного пространства, но хочется ещё ближе быть.
— Я ни в чём не уверена, — между словами его лицо поцелуями покрываю, и он сдаётся: обрушивается на моё тело горячими поцелуями. — Но я люблю тебя… и хочу…
— Всего-всего хочешь?
— Всего-всего…
Это звучит как взрыв, как финальная точка, после которой всё закручивается с бешеной скоростью.
Обещания быть осторожнее. Хриплые вздохи, одни на двоих — не разобрать, где чьи. Горячее дыхание, раскалённый воздух, которым невозможно дышать. Широкие ладони на бёдрах, мои ногти, оставляющие метки на широкой на спине. Лёгкий укол боли, остановка, позволяющая привыкнуть, осознать что-то. Толчки, сначала робкие, с каждым разом они становятся всё напористее. Резче и глубже. Глупые слова на ухо, стоны, летящие к потолку, растворяющиеся в поцелуях. Капельки пота на лбу, в ложбинке груди, отметки на рёбрах.
Нет преград и смущения. Нет прошлого и разочарований. Будущее лишь призрачно, но есть настоящий момент, в котором слишком хорошо, чтобы поверить в его реальность.
На вершине удовольствия, когда всё тело пронзает спазмом, скручивает в тугую спираль, из глаз текут слёзы. Я не плачу, это какой-то чудовищный всплеск энергии, с котором не получается справиться. Слёзы текут, оставляют влажные дорожки на щеках, и губы Демида сцеловывают соль, забирают себе все печали.
Проваливаюсь в сон почти мгновенно, а Демид укладывается рядом, баюкает в своих объятиях, как на спокойных водах кристального озера.
— Я люблю тебя, Синеглазка. И никогда не обижу.
И я верю ему, хотя совсем скоро у меня появится шанс узнать цену его словам.
  
49. Ярослава
 
— Так, вроде бы всё взял, — Демид осматривает комнату, хмурит брови, выхватывая детали. Рядом с ним на полу лежит большая спортивная сумка, которую мы собирали несколько часов, постоянно прерываясь на поцелуи и какие-то глупости. И на близость, да…
От одной мысли о ней меня в краску бросает, и я отвожу взгляд, чтобы Демид ничего не понял. Не догадался, как сильно влияет на меня то, что между нами происходит. То, как сильно изменились наши отношения.
Но Демид, как всегда, чувствует меня, и это порой даже раздражает немного. Или нет?
Его пальцы ложатся на мой подбородок, задумчиво гладят. Такие тёплые, согревающие. Необходимые.
— Если не прекратишь так красноречиво думать, я опоздаю на сборы, и тренер меня убьёт, — его дыхание щекочет щёку, губы касаются кожи, оставляют лёгкий поцелуй, но тут же отстраняются. — Так, всё. Мне пора.
 
Отдёргивает руку, запихивает в карман куртки, подхватывает сумку с пола и, резко развернувшись, выходит из комнаты. Я тороплюсь за Демидом, натягиваю на ходу пальто, неуклюже, прыгая на одной ноге, зашнуровываю ботинки. Стараюсь не думать, что не увидимся несколько дней, пока на базе будет, на сборах своих. В конце концов, мы несколько лет не виделись, а до этого так сильно ненавидели, что насильно вычеркнули друг друга из памяти. Запретили себе помнить. Так что переживём и эту разлуку.
Я обещала — самой себе обещала, что не превращусь в одну из тех девушек, что сидят часами, обнимая подушку, льют слёзы и живут только тогда, когда любимый рядом. Я ехала в большой город ведь не за любовью — о ней я думала в последнюю очередь, когда ссорилась с родителями, отстаивая свою свободу. Нет, конечно, я фантазировала, что в университете встречу самого красивого, умного, доброго и смелого парня. Представляла, каким он будет.
Лавров в этих фантазиях не фигурировал. Да если бы я знала, что он снова появится в моей жизни, поступила в другой универ. Он находился бы в другой части мира, в другой галактике — где угодно, лишь бы больше ни разу не пересечься с ненавистным Демидом. Ни за что и никогда! Но у судьбы, похоже, были другие планы на нас двоих. Ей, шутнице, обязательно нужно было снова столкнуть нас лбами, заставить посмотреть на прошлое другими глазами, исправить ошибки, совершённые по чужой вине. И мы не упустили шанс.
В самом деле, я ведь стирала зубы о гранит науки и разрывала нервы, споря с родителями, не для того, чтобы сдаться и сломаться из-за того, что парень уехал на несколько дней, чтобы подготовиться к матчу. Но всё равно, стоит выйти на улицу, и нос щиплет, грустно становится.
— Ну, чего ты? — Демид одной рукой обнимает меня, к себе притягивает и медленно покачивается из стороны в сторону. Мы будто бы танцуем под неслышный мотив, и ловим ритм друг друга, в любви, как и в ненависти, идеально совпадающие. Будто именно для этого момента и рождённые.
Так много надо было пройти, чтобы понять, как сильно нужны друг другу.
— Будешь скучать? — Демид целует меня в макушку, ненадолго замирая, втягивая носом аромат моих волос. Хорошо, что утром душ приняла, а то бы запах вряд ли Лаврову понравился. И запомнил бы он меня, как неряху.
Ой, о чём я думаю?! Но думать о глупостях проще, чем волноваться о предыдущей разлуке.
— Три дня пролетят — не заметишь, — успокаивает Демид, хотя мне кажется, что держусь молодцом и он не должен догадаться о моих тревогах. Но, видно, Лавров действительно слишком хорошо чувствует меня. От него ничего не скрыть.
— Ты, как открытая книга, — Демид ласково гладит меня по щеке, безбожно теряет время на разговоры со мной. Ему ведь пора! И машина с распахнутой дверцей, как укор. Надо торопиться, но мне так сложно отпустить Демида, будто если он уедет, случится что-то страшное и уже как раньше не будет.
— Кажется, мне нужно записаться на курсы и научиться контролировать себя, — смеюсь, и вдруг легче становится. — Чтобы ты не умел меня так хорошо читать.
— Это невозможно, — самодовольно хмыкает и целует меня в висок. — Никакие курсы не научат тебя защищаться от моего всевидящего ока.
Демид шутливо грудь выпячивает и этим окончательно рассеивает любую мою панику, отгоняет все мои тревоги.
— Я буду скучать, — обещаю и, став на носочки, звонко целую его в свежевыбритую щёку.
— Я поеду, ибо эта ванильная чушь затягивается, — хмурит брови, а в глазах смех искрится. — Ну всё, Синеглазка, я поехал. А ты держись. Хотя я в курсе, что ты без меня будешь сидеть на кровати, пялиться в окно зарёваными глазами и считать минуты до моего возвращения.
Ну вот откуда он узнал о моих глупых мыслях?! Нострадамус, а не Лавров. Бесит!
— Дурак! — бью его по плечу, а он хохочет.
— Вот так-то лучше, — снова коротко меня в висок целует. — Ты смеёшься и так мне проще уехать.