Память, Скорбь и Тёрн

— Пожалуй… — прохрипел Саймон, — пожалуй, этого достаточно.
Джеремия, согнувшись вдвое, с пылающим лицом, мог только кивком выразить свое согласие.
Сгущались сумерки. Мальчики медленно двигались к замку, обливаясь потом и пыхтя как рабочие волы. Саймон удовлетворенно отметил, что Джеремия начинает набирать форму. Еще месяц напряженных занятий, и он станет отдаленно походить на солдата. Вначале Джеремия больше напоминал то, во что его хозяин мог бы вставить фитиль.
— Сегодня здорово было, правда? — спросил Саймон. Джеремия потер стриженный затылок и бросил на него недовольный взгляд.
— Не понимаю, зачем я согласился на эту бредовую затею! Все равно самое большее, на что мы можем рассчитывать, это мелкие услуги солдатам.
— Но мало ли что может случиться на поле битвы! Тебе стоит только спасти короля от тритингов или от разведчиков нарракси — и будешь немедленно посвящен в рыцари.
— Хмммм. — На Джеремию эта блестящая перспектива не произвела никакого впечатления. — Сначала надо заставить их принять нас, а как мы сможем это сделать, когда у нас нет фамилий, лошадей и даже мечей? — он помахал своей доской перед самым носом Саймона.
— Да, — сказал Саймон. — Ну… ну, тогда я что-нибудь придумаю.
— Хмммм, — промычал Джеремия, вытирая подолом рубашки мокрое лицо.
Когда они приблизились к стенам замка, мальчиков ослепил яркий свет факелов. На открытом, заросшем травой пространстве в тени стены Хейхолта, тесня друг друга, как чешуя старой больной ящерицы, приютилось несколько убогих лачуг. Трава вокруг них была вытоптана коровами и овцами. Оборванные обитатели лачуг разжигали вечерние костры и созывали играющих в темноте детей, а легкая пыль, собирающаяся в комочки, прежде чем осесть, окрашивала их лица и одежду в темно-коричневый цвет.
— Если не пойдет дождь, — сказал Джеремия, поморщившись при виде кучи орущих детей, уцепившихся за поблекший подол своей поблекшей матери, — стража короля выдворит их отсюда. Нам и самим не хватает воды. Пусть убираются и роют собственные колодцы.
— Но где… — начал Саймон и замолчал, вглядываясь в темноту. В каком-то закоулке незаконного поселения он разглядел лицо, показавшееся ему знакомым.
Оно только мелькнуло в толпе и сразу исчезло, но Саймон был убежден, что заметил лицо того мальчика, которого он поймал на Башне Зеленого ангела и благодаря которому попал в руки пономаря Барнабы.
— Это тот парень, про которого я рассказывал, — возбужденно зашептал он.
Джеремия оглянулся, не понимая.
— Да ты должен помнить! Этот, Мал… Малахиас! У меня есть к нему разговор.
Саймон достиг толпы, в которой, как ему казалось, он и заметил острое лицо шпиона. Тут были в основном женщины и дети, но среди них стояли несколько согнутых и высохших как старые деревья мужчин постарше. Все эти люди окружали молодую женщину, скорчившуюся у входа в полуразрушенную хибарку, упиравшуюся прямо в камень огромной внешней стены замка. Она держала на коленях крошечное бледное тельце ребенка и, рыдая, раскачивалась из стороны в сторону. Малахиаса нигде не было видно.
Саймон посмотрел на окружающие его бесчувственные, осунувшиеся лица и перевел взгляд вниз, на плачущую женщину.
— Ребенок болен? — спросил он. — Я ученик доктора Моргенса. Я могу позвать его.
Какая-то старуха повернулась к нему. Глаза ее, окруженные сетью грязных морщин, напоминали темные жестокие глаза птицы.
— Уходи от нас, человек из замка, — она с омерзением плюнула в грязь. — Королевский прислужник. Убирайся!
— Но я же хотел помочь… — проговорил Саймон, но в эту секунду чья-то сильная рука схватила его за локоть.
— Делай, что тебе говорят, парень. — Это был крепкий старик с всклокоченной бородой, лицо его не казалось жестоким. — Здесь тебе нечего делать. Люди очень рассержены, ребенок мертв. Ступай себе. — Старик спокойно, но твердо подтолкнул Саймона.
Когда Саймон вернулся, Джеремия стоял на том же самом месте. Его лицо в мерцающем свете костров было расстроенным и унылым.
— Пойдем отсюда, Саймон, — захныкал он. — Мне не нравится здесь, особенно после захода солнца.
 
— Они смотрели на меня так, как будто ненавидят… — пробормотал озадаченный и расстроенный Саймон. Но Джеремия уже торопился к замку.
Факелы не горели, но странный длинный зал был залит туманным светом. Во всем Хейхолте не было видно ни души, но в каждом коридоре раздавались звуки веселых, смеющихся или поющих голосов.
Саймон шел от одной комнаты к другой, открывая двери и раздвигая занавеси, но не мог найти ни одного человека. Голоса просто издевались над ним, то усиливаясь, то становясь еле слышными, распевая и переговариваясь на сотнях языков, ни один из которых не был знаком Саймону.
Наконец он остановился перед дверью тронного зала. Голоса звучали теперь еще громче, и Саймону показалось, что они доносятся из огромного помещения. Он протянул руку — дверь не заперта. Когда он распахнул ее, голоса неожиданно смолкли, словно испуганные скрипом петель. Из зала струился таинственный свет, напоминающий пряный, мерцающий дым. Саймон переступил порог.
Страшно желтый трон из костей дракона стоял в центре зала. Вокруг него кружился зловещий хоровод фигур, взявшихся за руки, двигавшихся так медленно и плавно, как если бы все это происходило глубоко под водой. Саймон узнавал некоторых. Здесь были Рейчел, Юдит, свечник Якоб, еще кое-какой замковый народ.
Все лица были искажены гримасами безумного веселья, танцующие кланялись, кривлялись и выделывали самые неожиданные па. Среди них были танцоры и поважнее — король Элиас, Гутвульф Утаньятский, Гвитин Эрнистирийский. Эти, как и другие обитатели замка, тоже кружились так спокойно и безостановочно, как вечные льды, стирающие в пыль горы. Среди прочих выделялись похожие на жуков блестящие фигуры — малахитовые короли, сошедшие со своих пьедесталов, чтобы присоединиться к замедленному торжеству. А в центре круга гигантской горой, увенчанной тяжелым черепом, стоял трон цвета темной слоновой кости, исполненный могучей жизненной силы, заряженный несказанной древней энергией, будто держащий танцоров на туго натянутых невидимых нитях.
В зале было тихо, если не считать нежной, как бы хрустальной мелодии, дрожавшей в воздухе: «Кансим Фалис», гимн радости. Музыка была растянутой и тревожащей, как будто руки, вызвавшие ее к жизни, не привыкли к земным инструментам.
Саймон чувствовал, что зловещий танец затягивает его, как водяная воронка.
Волоча ноги, он неумолимо двигался вперед. Головы танцоров повернулись к нему легко и чуть колеблясь, как разгибается примятая сапогом, трава. В центре кольца, на троне из костей дракона, концентрировалась тьма — туманное скопление крошечных темных частиц, словно туча летних мух. На самом верху этой роящейся, переливающейся тьмы начали разгораться две яркие, малиновые искры, как бы раздутые внезапным ветерком.
Проплывая мимо, не сводя с него глаз, танцоры теперь повторяли его имя:
«Саймон, Саймон… Саймон!» В дальнем краю кольца, по ту сторону расползающегося от трона мрака, в кругу раскрылась брешь: две сжатые руки разъединились и скользнули в стороны, как расползается истлевшая ткань.
Когда брешь приблизилась к нему, одна из рук затрепетала, словно вытащенная на берег рыба, эта рука принадлежала Рейчел, манившей мальчика к себе. На лице ее застыло необычное выражение беспечного веселья. Она тянула к нему руку. С другого края бреши уныло улыбался толстый Джеремия.
— Вставай, мальчик, — губы Рейчел шевелились, но мягкий и хриплый голос принадлежал мужчине. — Вставай, ты что, не хочешь занять то место, которое мы тебе оставили? Место, приготовленное специально для тебя?
 
Рука Рейчел вцепилась ему в воротник и потянула в круг. Он пытался сопротивляться, ударив несколько раз по липким холодным пальцам, но руки его были бессильны. Губы Рейчел и Джеремии расползались в широких ухмылках. Голос стал глубже.
— Мальчик! Ты что, не слышишь меня? Вставай, мальчик!