Память, Скорбь и Тёрн
— Глупый мальчишка! А что же, ты думаешь, я делаю? Я стараюсь научить тебя читать и писать, и это самое важное. А чему бы ты хотел научиться?
— Колдовству! — выдохнул Саймон. Моргенс пристально посмотрел на него.
— А как с чтением? — угрожающе спросил доктор. Саймон был очень сердит.
Все его надувают на каждом повороте.
— Я не знаю, — сказал он. — Да и что такого важного в чтении и буквах? Книги — это просто истории обо всяких вещах. Почему я должен хотеть их читать?
Моргенс улыбнулся и стал похож в этот момент на старого горностая, нашедшего лазейку в курятник.
— Ах, мальчик, как я могу сердиться на тебя? Какая прелестная, очаровательная, совершенная глупость!
— Что это значит? — Саймон так нахмурился, что брови его почти сомкнулись.
— Почему это очаровательно и глупо?
— Очаровательно, потому что я получил такой очаровательный ответ, — засмеялся Моргенс. — А глупо, потому что… потому, я думаю, что молодые люди созданы глупыми — как черепахи созданы с панцирями, а осы с жалами. Это такая защита от безжалостной жизни.
— Простите, пожалуйста, — Саймон окончательно смутился.
— Книги, — произнес Моргенс величественно, откидываясь на своем ненадежном стуле, — книги и есть колдовство. Вот тебе простой ответ на все твои вопросы. И кроме того, книги — это ловушки.
— Колдовство? Ловушки?
— Книги — вид колдовства, — доктор поднял том, который только что отложил, — потому что они соединяют пространство и время надежнее любых заклятий. Что думал Некто двести лет назад о чем-то интересном для тебя? Можешь ты перенестись туда и спросить? Нет. Но, ах! Если когда-либо ему пришло в голову записать свои мысли, если где-нибудь в мире существует свиток или книга, в которой запечатлены его логические рассуждения… он сам расскажет тебе! Через века! И если ты вдруг захочешь попасть в далекий Наскаду или затерянную Кхандию, тебе тоже будет достаточно раскрыть нужную книгу…
— Ну, это все я понимаю… — Саймон даже не пытался скрыть своего разочарования. Он вовсе не это имел в виду, говоря о колдовстве. — Ну а ловушки? Почему они ловушки?
— Написанная книга и есть ловушка! — весело сказал Моргенс. — И к тому же самая надежная. Книга, видишь ли, единственная из ловушек, которая оставляет живым своего пленника — знание. Чем больше у тебя книг, — доктор обвел руками комнату, — чем больше ловушек, тем больше шансов однажды поймать этого неуловимого зверя, а иначе он может остаться невидимым, — пышно закончил он и швырнул книгу в кучу других. Крошечное облачко пыли поднялось вверх, пылинки радостно закружились в полосах солнечного света, проникавшего в комнату через оконную решетку.
Саймон собирался с мыслями, глядя на танцующие пылинки. Уследить за словами доктора так же трудно, как поймать мышь, надев рукавицы.
— А как же все-таки с настоящим колдовством? — спросил он, наконец, упрямо нахмурившись. — Колдовство, вроде того, каким Прейратс, говорят, занимается в башне?
На мгновение сердитое выражение — или это был страх? — исказило лицо доктора.
— Нет, Саймон, — сказал он тихо. — Не говори мне о Прейратсе. Он опасный и глупый человек.
Несмотря на свои собственные воспоминания о красном священнике, Саймон нашел поведение доктора странным и даже пугающим. И он заставил себя задать следующий вопрос:
— Вы же тоже колдуете, правда? Почему же Прейратс опасен?
Моргенс внезапно вскочил, и на мгновение Саймону показалось, что старик может закричать на него или даже ударить. Но вместо этого Моргенс подошел к окну и долго смотрел в него. С того месте, где сидел Саймон, тонкие и редкие волосы доктора казались странным сиянием над его узкими плечами. Наконец Моргенс повернулся и подошел к Саймону.
— Вероятно, то, что я скажу, не принесет никакой пользы. Но я бы хотел, чтобы ты держался подальше от Прейратса, не приближался к нему и не говорил о нем ни с кем… кроме меня, разумеется.
— Но почему? — Вопреки опасениям доктора Саймон уже и сам решил держаться как можно дальше от алхимика. Но так как доктор никогда еще не был так откровенен с ним, он не мог упустить удобного случая:
— Что в нем такого плохого?
— Ты заметил, что люди боятся Прейратса? Что когда он выходит из своих новых покоев в Башне Хьелдина, все спешат убраться с его пути? Вот тебе и вся причина. Его боятся, потому что сам он не боится ничего. Это же видно по его глазам.
Саймон задумчиво грыз кончик своего пера:
— Не боится ничего? Что это значит?
— Не существует такой вещи, как бесстрашие, Саймон. Пока человек не безумен. Люди, которых называют бесстрашными, просто умеют хорошо скрывать свой страх, а это ведь совсем другое дело. Старый король Джон знал, что такое страх, и оба его сына знают… и я тоже. А Прейратс… что ж, люди видят, что он ничего не боится… как все остальные… В сущности это мы часто и подразумеваем, называя человека безумным.
Саймон был поражен. Он не мог поверить, что Престер Джон или Элиас когда-нибудь или чего-нибудь боялись. Но Прейратс… это было невероятно.
— Он действительно безумен, доктор? Но как это может быть? Он же священник и один из советников короля, — говорил Саймон, но при этом он отлично помнил и мертвый взгляд, и мерзкую ухмылку и знал, что Моргенс прав.
— Попробую иначе. — Моргенс накрутил на палец прядь белоснежной бороды. — Я уже говорил тебе о ловушках, о поисках знаний. Так вот, мы… я и другие искатели знаний — подходим к нашим ловушкам, чтобы посмотреть, каких еще прекрасных зверей нам удалось поймать. А Прейратс просто распахивает в ночь свою дверь и ждет, что еще войдет в нее, — Моргенс отобрал перо у Саймона и рукавом вытер чернила, размазанные по его щеке. — Вся сложность способа Прейратса в том, что если ему не понравится явившийся в гости зверь, то трудно, очень, очень трудно закрыть дверь снова.
— Ха! — прорычал Изгримнур. — Это был удар, сударь, удар! Признавайтесь!
— Просто легкий шлепок по моему жилету, — возразил Джошуа и даже приподнял бровь, чтобы подчеркнуть свое удивление. — Мне очень жаль, что ваша телесная немощь приводит к таким жалким результатам… — В середине этой фразы, не меняя тона, он сделал выпад, но Изгримнур легко принял деревянное лезвие на свой эфес и отвел удар в сторону.
— Немощь? — прорычал старик сквозь сжатые зубы. — Я покажу тебе такую немощь, что ты с ревом побежишь к своей няньке!
Все еще ловкий и подвижный, несмотря на свой возраст и вес, герцог Элвритсхолла протянул вперед свой двуручный меч и начал делать им широкие кругообразные взмахи. Защищаясь, Джошуа отскочил назад, тонкие волосы, влажные от пота, спадали ему на лоб. Наконец он заметил просвет. И когда Изгримнур начал свой очередной свистящий взмах, принц нырнул вниз, слегка скользнув своим лезвием по мечу, чтобы отвести удар от своей головы, зацепил ногой каблук герцога и дернул, после чего рухнул на землю рядом со своим поверженным противником. Единственной своей рукой он ловко расшнуровал свой толстый, подбитый войлоком жилет и перекатился на спину.
Изгримнур, пыхтя, как кузнечные меха, ничего не говорил. Глаза его были закрыты. Струйки пота в бороде поблескивали на ярком солнце. Джошуа приподнялся и внимательно посмотрел на него. С огорченным, немного испуганным лицом он начал расшнуровывать жилет Изгримнура. И когда его пальцы нащупали очередной узел, огромная рука герцога поднялась и резко ударила его в голову, снова отбросив на спину. Ошеломленный Джошуа поднес руку к уху и поморщился.
— Ха! — прохрипел Изгримнур. — Это тебе наука, мальчишка…
Снова наступило молчание. Они оба лежали рядом, тяжело дыша и глядя в ясное безоблачное небо.
— Ты, маленький мошенник, — проговорил наконец Изгримнур, с трудом усаживаясь. — Но когда ты в следующий раз забредешь в Хейхолт, я обязательно возьму реванш. Кроме того, если бы не эта Богом проклятая жара и моя отвратительная тучность, я бы переломал тебе ребра еще час тому назад.
Джошуа тоже сел, прикрывая глаза от солнца. По желтой траве турнирного поля к ним приближались две фигуры. Одна из них была в длинной одежде.