Константин Киба: Превосходство Вознесённого. Том 5 (СИ)

— Тише! Тише! Идет разбирательство!
В балагане, который называет себя судом аристократов, становится тихо.
— Константин Киба направляется в специальное исправительно-оздоровительное учреждение имени Иосифа Сталина для обследование на наличие психических расстройств и заболеваний! В случае диагностирования таковых, он остается в спеццентре до выздоровления! В случае отсутствия, разбирательство продолжится в порядке, предусмотренном уставом Малого Совета!
Психушка, значит? Слишком очевидно... слишком предсказуемо. Вся эта муравьиная чепуха меркнет по сравнении с тем, с чем я столкнулся и еще столкнусь.
В уме отсчитываю секунды...
Сорок шесть...
Если Монтано не соврал, значит я не первый в этом мире последователь Шиилы. Мало того, к моему прибытию готовились заранее. Я не первопроходец. Но... тогда почему? Почему мне пришлось все это время тыкаться в пустоту? Догадываться, зачем я тут. Почему «мать» не могла просто поговорить со мной? Не знаю, поприветствовать в новом мире, провести брифинг. Хм... Нет, тут что-то не так. Я не верю, что она знала достаточно. Возможно, она лишь следовала указаниям, которые сама не понимала.
Меня выводят из зала с опущенной головой. Я отстраняюсь от всего. Только думаю и считаю секунды.
Тридцать три...
Монтано сказал, что она была «опустошена». Это значит только одно. Она служила Шииле и целенаправленно ее предала. Каким образом? Почему? Что сделала? Неужели из-за того, что привязалась к детям? Вот поэтому нам запрещены такие связи. Никаких жен, мужей и детей. Если начнешь устраивать романы, то тебя вышвырнут из Храма, как дворнягу. А начнешь болтать, мозги сгорят.
Об опустошение или, как мы его называем, «Плаче», знают очень немногие и это считается одной из самый сокровенных тайн Храма. Неофиты и младшие хранители считают, что это типа метафора. Ну мол согрешишь — Зевс молнией по голове ударит. И это правильно... Если бы об этом знали, то молчали бы просто из страха. А так предатели сами себя устраняют. Эдакая внутренняя чистка.
Вспоминаю слова своего учителя — Давары Соф.
«Плач? Откуда ты узнал о нем, Эйн? Нет, не отвечай. Значит, время пришло. Плач — это лишения ума тех, кто осознает себя предателем. Название символизирует плач матери, вынуждено наказывающей своего ребенка. Но ты не должен бояться ее Плача, Эйн. Скоро ты станешь Тенью, а они освобождаются от этого наказания. Потому что Тени — ее взрощенные дети. Дети, которым она доверяет всем своим сердцем. Ведь не доверять своим детям, значит не иметь их, мой Эйн»
Так она сказала... когда-то...
Вот только...
Правда ли это?
Двадцать два...
Амарэ... Амарэ... Мать была важной шишкой в этом клане. Директор говорил, что это ответвление Исталов. Знал ли что-то директор? Может ли быть, что он лишь прикидывается... Кем-то незначительным? Или им просто пользовались? Всеми Исталами пользовались. Нет, вряд ли. Но нужно держать в уме, что Исталы что-то знают. Достаточно только вспомнить слова их Главы. Он намекнул, что для них не секрет, что сумма неземного происхождения... Старый хер точно что-то скрывает в этом плане.
Меня выводят из здания суда. Прохладно. На дворе уже ночь. У входа ожидает машина с красным крестом. Заранее подготовились к тому, что меня может придется списывать, как душевнобольного.
Тринадцать...
Двенадцать...
Я безоружен. С меня сняли даже серьги и кольца.
Вокруг полиция, куча репортеров. Столпился народ, несмотря на позднее время. Узнаю среди них некоторых учеников из школы. Краем глаза замечаю высокую фигуру Кевина и Тернова, выглядящего так, будто пережил войну. Усиленно машет мне одной рукой, другая обвисла. Сломана? Всем своим видом он показывает, что ему срочно надо что-то мне сказать. Да и вообще атмосфера накаленная. Что-то случилось? Аннета в порядке? Что с Терновым произошло?
Мне срочно нужно выбираться отсюда...
Девять...
Монтано хочет пробудить во мне Кэра.
Монтано хочет, чтобы я усомнился в Ней.
Монтано буквально верит в «зло и добро»...
Монтано считает, что знает лучше бога, что такое меньшее зло...
 
Монтано считает, что паук символизирует зло. Для него это уже аргумент. Почему не бабочка? Или муравей?
Четыре...
Останавливаюсь. Стою с опущенной головой. Фельдшер, схвативший меня за локоть чуть не падает, пытаясь сдвинуть с места и запихнуть в машину скорой помощи.
— Пациент, двигайся... Мать твою, ты что из камня?.. Эй, помогите!
Три...
Резко поднимаю глаза, исподлобья смотрю на фельдшера. Тот чуть отстраняется, бледнеет...
Два...
Ну давай. Делай, что задумал, инквизитор.
Ты никогда не встречал Теней Шиилы. Ну ничего... Никто нас не встречал. Нас не существует.
Но сегодня твой счастливый день, человек.
Я покажу тебе...
Один...
  
Глава 4. Смерть героя
 
Георгий Александрович 
Директор школы «Новая Эра» 
Георгий открывает глаза и сразу же закрывает. Яркий свет слепит. Пытается пошевелиться, но понимает, что руки связаны за спиной. Ноги тоже. При этом он сидит.
Секунда понадобилась, чтобы понять, что произошло. На школу напали. Азиатов было слишком много, а Стражей мало. Больше половины из них разъехались по домам в такое позднее время. Остальные на дежурстве. Обычно этого достаточно, чтобы решить любую проблему, но кто же мог подумать, что на школу нападает целая армия одаренных. Как минимум сотня профессиональных вояк.
Вроде бы Георгий справился с двумя... нет... тремя, прежде чем его вырубили. Ну хоть не убили. Хотя, если попался Джунам в плен, считай, что уже наполовину труп.
— Хидан, — приоткрывает глаза Георгий. Нужно привыкнуть к яркому свету. — Ты тут?
Георгий аккуратно высвобождает сумму из кончика пальца и... сразу же чувствует что-то острое в спине. Ясно. Знаменитый усиленный стул допросов Джунов, реагирующий на чужую суму. Чем ее больше, тем глубже насаживаешься на растущие шипы, а лямки на руках и ногах сжимаются, ломая кости. Но этот стул не убивает, нет. Он доставляет очень сильные страдания.
Никто не отвечает, но Георгий знает, что его слышат. Через минуту доносятся шаги:
— Очнулся, гайдзин?
Голос Хидана Мацуо не сулит ничего хорошего. Да и обращение «гайдзин», что значит «чужеземец, иностранец» тоже намекает... С Хиданом Георгий всегда был в неплохих отношениях. Несколько раз даже гостил в его доме, как почетный гость.
— Ты можешь объяснить, что это всё значит? — осторожно спрашивает Георгий. — Понимаю, что вы обычно не разглагольствуете с пленными, но всё же. Ради нашей старой дружбы... Зачем всё это?
— Дружбы, говоришь? — голос приближается. — Дружбы...
Георгий еще не привык к яркому свету прожектора, но это не мешает ушам услышать, как Хидан достает катану из ножен.
— Даже так? — ухмыляется Георгий. — Видимо я чем-то сильно тебе насолил.
— Думал, что я прощу тех, кто тронул мою единственную дочь, гайдзин? Думал, можно оскорбить Джунсиначи и остаться безнаказанным?
— Дочь? Ты про Акане? — делает удивленный голос Георгий. — Это все из-за нее? Ты спятил, Хидан? При чем тут я? При чем тут школа?
Удар навершием катаны по щеке ощутимый. Георгий чувствует острую боль. На секунду он, похоже, отрубился. Но вот фыркает, языком подцепляет выбитый зуб, выплевывает его. Кровь заполняет рот. Говорить тяжелее.
— Видимо, разговор незала... ладится, — болезненно улыбается Георгий.
— Твои слова должны быть уважительными, гайдзин.
Георгий с трудом пожимает плечами:
— Я понял, Хидан. Кроме одного. Если ты всё равно меня убьешь, с чего решил, что я что-то тебе расскажу?
— Ты все расскажешь, гайдзин. И ничего не сможешь сделать. Даже самоубиться, пока я не разрешу. В этом помещении нет ничего жидкого, чем ты мог бы воспользоваться. Кровь одаренного тебе неподвластна, а твою мы... разбавили. Попробуй.
Управление собственной кровью и кровью лишенных считается пределом мастерства для одаренных предметной суммой жидкого. И Георгий владеет этими умениями. Он пробует прощупать себя и понимает, что его жидкости ему неподвластны. Джуны вкололи ему какую-то инъекцию.