Малышка, пойдем со мной...

Тема была закрыта. Джоани подивилась на сына, который может быть таким заботливым по отношению к сестрам и семье и одновременно таким жестоким к близкому другу.
Она не хотела слишком много думать об этом и сделала то, что привыкла делать всегда: стала шутить. У Киры кололо в боку от смеха, когда она ушла в школу со старшим братом.
После этого Джоани приняла валиум. Просто для того, чтобы взбодриться. Она внушала себе это многие годы.
  
Глава четвертая
 
Моника испуганно смотрела на огромного мужчину перед собой. Уж очень он большой. Но, видно, хороший парень, которому во что бы то ни стало хотелось проявлять любезность, — по этой причине на него было больно смотреть.
Будучи крупного телосложения, она знала, какую борьбу ему приходится выдерживать дома, и не только с самим собой, но и с внешними силами. Хотя она и подтрунивала над ним вместе с Джоани, он ей очень нравился. Томми был добрым и сострадательным.
Она видела, что, несмотря на габариты, он на удивление легок на ноги. Это было второе, что бросилось ей в глаза: ему удавалось быстро передвигаться. У него это получалось даже лучше, чем можно было ожидать, судя по его комплекции, хотя он и пыхтел при этом, как паровоз.
Со своей стороны Томми испытывал блаженство. Рядом находились две женщины, которые разговаривали с ним как будто он — стоящая личность. Человек, с которым считаются и который принадлежит к их миру. Это был уже его третий визит, и он чувствовал, что его здесь и уважают, и ждут. Первое радовало его больше всего. Джоани теперь была для него богиней, и, поскольку она принимала его в своем доме, соседи смотрели на него совсем по-другому, особенно после того, как Джон-Джон однажды при всех потряс ему руку. Как и его мать, он, видимо, не судил о людях по внешнему виду. Томми сразу же решил, что мальчик ему нравится. Конечно, у него было право старшинства в семейных вопросах. Он был по отношению к сестрам как бы отцом, следившим за ними не хуже ястреба.
Теперь, благодаря Бруерам, люди приветствовали сидящего на балконе Томми, и он даже стал ежедневно совершать длительный поход в магазин. Уже одно это было трудным делом, но усилия не пропадали зря, так как теперь люди заговаривали с ним. Даже интересовались им. У него появилась собственная ниша в жизни округа.
К тому же у него появился неограниченный доступ к Кире, что для него было важно. Он любил ее, любил бывать с ней. Она была для него всем, но самое главное — она тоже любила его. Она сама сказала ему об этом. Девочка сообщила ему и о том, что семья сковывает ее инициативу, но он попытался разъяснить ей, какое это счастье, когда тебя окружают люди, искренне заботящиеся о тебе, и, как он понял, она догадалась, что он имеет в виду. Во всяком случае, он надеялся на это.
Джоани усмехалась, глядя на него: у нее такое приятное лицо. И ей не чуждо чувство собственного достоинства. Он не заметил этого во время их первой встречи, но через некоторое время оно воссияло. Он знал, что у нее тяжелая жизнь, и сочувствовал ей. Больше, чем другие.
— Значит, ты хочешь получить работу?
Томми осклабился во весь рот.
— Да, очень. Это было бы счастьем.
Он сделал взмах рукой, вызвав у Моники взрыв смеха. Но это был дружелюбный смех, отнюдь не злобный, не ущемляющий его честь. Это смех, к которому может присоединиться и он, а также все присутствующие. Он находился в своей стихии, даже несколько поощряя дух панибратства.
— Теперь нам остается лишь договориться насчет денег.
Томми сник.
— Прошу тебя, Джоани, я не могу брать деньги от друзей.
Джоани улыбнулась ему. Она понимала, что он действительно так считает, и ценила это, но ведь ему нужно платить. Достойную сумму.
— Послушай-ка, ты будешь получать несколько фунтов. И покончим с этим, идет?
Он улыбнулся и кивнул, довольный тем, что ее решение не входило вразрез с его собственным. Вот будет дело, когда он скажет отцу, что у него есть работа! Настоящая работа. Не то, чем он занимался раньше. Домашней, работой, рутинной, изнуряющей душу. Бесконечные часы, потраченные на изготовление коробок.
 
Теперь отец задумается.
— Хорошо, Джоани, как скажешь.
Он ликовал по поводу того, как все обернулось. Джоани позволила Томми приготовить чай, так как знала, что это доставит ему огромное удовольствие. Он парень неплохой, только одинокий. А она лучше других знала, что такое одиночество.
Но тут лицо Томми омрачилось. Вдруг отец воспрепятствует его присмотру за ребенком? И он тихо произнес:
— Единственным камнем преткновения является мой отец.
Моника встретила это гомерическим хохотом и громко произнесла:
— Да плюнь ты на него, Томми! Если нужно, Джон-Джон замолвит за тебя словечко. Так что не беспокойся об этом.
Но хотя он и улыбнулся, они увидели страх на его открытом лице. Затем страх исчез как по дуновению ветра. Джон-Джон разберется. Даже отец не посмеет перечить Джон-Джону Бруеру.
Женщины заметили, как изменилось выражение его лица, и оно вновь стало излучать счастье.
— Я поговорю с ним, Томми, не беспокойся.
Говоря это, Джоани скорчила Монике рожу, от чего та вновь расхохоталась.
— Он — жалкий старый ублюдок. Вот что, Джоани, я тебе скажу: давай называть его Крестным отцом. Он выглядит слабоумным, и мы сделаем ему предложение, о котором он и не вспомнит!
Все вновь расхохотались — только Томми смеялся над дерзостью прозвучавших слов не потому что они были смешными.
Если бы только отец знал, что является объектом насмешек! Его бросило в холодный пот при одной мысли об этом. Но все же он не считал зазорным смеяться над ним, проходиться на его счет.
У Томми есть друзья, и отец ничего не может с этим поделать. Во всяком случае, пока не раскроет тайну.
Он отогнал эту мысль, как только она пришла ему в голову. Теперь все это — дело прошлое, как любил говорить отец. И до чего приятно находиться в этой кухне с людьми, которые принимают тебя таким, какой ты есть, независимо от внешности!
Впервые после смерти матери Томми познал себе цену, понял, что он нужен.
От этого голова шла кругом.
Пол сидел дома и доедал завтрак. Он всегда завтракал поздно, и каждый раз его обслуживала жена Сильвия.
Сильвия была крупной женщиной, толстой и плотной. У нее было симпатичное лицо, а отсутствие вкуса к одежде целиком устраивало Пола. Она никогда не посещала масонские развлечения и была верной прихожанкой. Она к тому же замечательно исполняла материнскую роль.
Обе его дочери — одиннадцатилетняя Паулина и девятилетняя Жаклин — были истинными представительницами среднего класса, с подобающими прическами, подобающей одеждой и подобающими особенностями характера. У них не было ни малейшего шанса заняться семейным бизнесом, во всяком случае, пока он тратил на их обучение кругленькую сумму.
Ему нравилась его семейная жизнь, она ему подходила. И сегодня ему не хотелось покидать лоно семьи, так как он чертовски устал и надеялся приударить за старушкой Сильвией. Она была достойна его внимания, и оба знали это.
Полу везло в жизни. Он полностью контролировал все вокруг себя. Так чего же еще желать?
Он налил себе еще кофе и улыбнулся жене.
Сильвия наблюдала за мужем, подавляя смех, который, накапливаясь внутри, угрожал прорваться наружу. Он, видимо, самый неосведомленный в мире человек. Она знала о нем все, но не собиралась выдавать свои секреты, и если он полагает, что дотронется до нее сегодня, то его ожидает огромное потрясение. Когда-то она любила его, но это было много лет назад. Теперь она не могла определить своего отношения к нему.
Хотя единственное, в чем она была уверена, так это в том, что он хороший добытчик, а это было для нее важнее всего. Она не собиралась кончать жизнь так, как ее мать, которая на склоне лет жила прошлой славой, прозябая в благородной нищете.
Поэтому Сильвия создала для себя отдельную жизнь, и Полу было невдомек, что она постепенно отдаляет его от своей жизни и жизни дочерей.