Дом с привидениями (антология)

— Где? — спросил Дашков упавшим голосом. — Сколько?
— На Луне, шестьсот метров от купола “Шапито”. Один.
— Корабль или член экипажа?
— Один корабль и, по-видимому, единственный пилот. Дашков замолчал на целых двадцать секунд. Затем резко поднялся, протянул руку и безошибочно нашел на ночном столике муаровую ленточку.
Завязать тугим бантиком свою всемирно известную “суворовскую косицу” и накинуть тренировочный костюм было делом еще пяти секунд, а затем Дашков уже мчался по квартире легкими частыми прыжками — только двери успевали автоматически распахиваться тысячной долей секунды раньше, чем их могли коснуться его острые коленки. Элжбета Ксаверьевна стояла у последней двери, прижимаясь к стене.
— Знаешь? — спросил на лету Дашков.
— Знаю.
Кажется, он даже успел поцеловать жену, выпрыгивая на утренний снежок, над которым зависла тупорылая рыбина сверхскоростного мобиля. Иначе и быть не могло: должен же был Левров на чем-то примчаться из Калуги. Дашков нырнул в люк.
— Какой космопорт оповещен? — спросил он, поворачивая острый профиль к секретарю, не отстававшему от него ни на пядь.
— Чаршангинский. Там ракета под парами, остальные члены Совета кто вылетел, кто — вот-вот…
Маленький мобиль пошел вверх так, что уши заложило. Весь центральный массив Москвы с пепельно светящимися предрассветными улицами стремительно проваливался под ними, темнея и сливаясь в один человеческий муравейник, и только ярко-алый контур Кремля светился четко и привычно — Дашков знал, что он будет виден даже с орбиты. “Мы уже привыкли, двух веков не прошло привыкли, и трудно представить себе, какими глазами должно смотреть на все это разумное существо, подлетающее к Земле извне…”
— Слушай, — вдруг каким-то будничным, совсем не академическим тоном проговорил Дашков, — а они на нас-то хоть похожи?..
— Не-е… — так же растерянно, словно извиняясь за неведомого гостя, протянул Левров. — Со стороны глянуть — чушка какая-то… У диспетчера Чаршангинского видеозапись есть.
— Почему не доложили сразу?! — Тон был уже стандартный.
Левров потянулся было через его плечо к пульту управления, но Дашков нетерпеливо дернул головой, так что серебряная косица испуганно метнулась по спине, и плохо гнущимся костлявым пальцем принялся набирать шифр связи.
Леврову казалось, что клавиши вот-вот расколются под точными сильными щелчками, словно ореховые скорлупки. Но клавиши выдержали, а на потеплевшем экране проступило миловидное личико космодромного андроида.
“Дайте-ка, что у вас там с Луны…”
А с Луны было вот что…
На обоих лунных космодромах чужой корабль попросту не заметили. В Пространстве одновременно болтается слишком много кораблей; если же сюда прибавить космические станции, дрейфующие буйки и вообще весь массив Подлунных Верфей, то станет очевидным, что уследить за всем скромный типовой кибер — наблюдатель космопорта Луна-11 (на космическом жаргоне Байконаверал) был просто не в состоянии. Если бы это был обыкновенный земной грузовик, он должен был послать посадочный вызов; если же это было космическое тело, то ему следовало перемещаться с совершенно иными скоростями.
Чужак плавно сманеврировал, словно нацеливаясь на сверкающий купол “Шапито”, и только с этого момента началось форменное и закономерное светопреставление. Панические предупреждения, адресованные предполагаемому экипажу; команды, приказы и угрозы в тот же адрес; одновременная связь со всеми диспетчерами Земли, приземелья и ближнего Пространства — то есть вплоть до Сатурна; распоряжения всему экспедиционному составу, разместившемуся в комплексе “Шапито”: укрыться на нижних горизонтах противометеоритного бункера, выслать вспомогательную бригаду на космодром, обеспечить полноту наблюдения и отключить все приборы и механизмы, кроме аварийного жизнеобеспечения.
 
Аналогичный пакет абракадабры получил и персонал космодрома.
Все было естественно: ни одна служба ни на Земле, ни вне ее не имела четких инструкций на случай приближения инопланетного корабля. Впрочем, нечетких тоже.
Что касается населения “Шапито”, то они навидались таких различных моделей, что ни у кого не возникло и тени сомнения: перед ними — жертва необузданной фантазии экспериментаторов, вышедшая из повиновения. Бывает. К тому же были они в большинстве своем астрономами — недаром Луна, как известно, астрономическая столица Солнечной системы — и в космолетах разбирались гораздо хуже, чем в цветовых оттенках всех дыр, от черной до белой. Они организованно проследовали в бункер, не преминув разбудить космодромную смену, отдыхавшую после суточного дежурства, без лишней спешки подключили всю систему жизнеобеспечения и только тогда сосредоточили внимание на экране внешнего обзора.
Странный корабль, более всего похожий на гигантскую волнушку, вел себя крайне суетливо: подрагивая и приплясывая, как пчела над незнакомым, но лакомо пахнущим цветком, он кружил над площадкой, только что выровненной для закладки нового корпуса гравитонного телескопа. Казалось, он не уверен в прочности фундамента, и у многих сложилось впечатление, что он вот так покружит-покружит да и улетит восвояси.
Но он вдруг нырнул вниз и сел. Вроде приключение закончилось благополучно, тем не менее что-то непривычное было в этой посадке. Какая-то насекомая легкость.
И тут с порога бункера раздался уверенный голос:
— Ну, поздравляю, земляне: корабль-то не наш!
Все разом обернулись — на пороге стояли Габорги, близнецы из космодромных ремонтников. Кто из них произнес знаменательные слова — было, в сущности, неважно: они думали и действовали одинаково. Каждый из присутствующих знал, что эти братья, неразлучные до такой степени, что даже их имена слились в одно целое, в системах космических кораблей являются знатоками академического уровня. Тем не менее в ответ раздалось — мгновенно и безапелляционно:
— Иди, иди! Мы о пришельцах уже два века слышим. Ажажист!
Это был единственный и традиционный ответ ученых, и то, что финальное выражение давно утеряло какой-либо смысл, не умаляло заключенной в нем пренебрежительности.
Но Габорги не стали продолжать дискуссию двухсотлетней протяженности: их уже не было в бункере. Там, где они исчезли, раздавался грохот дверей, лязг лифта и топот — похоже, что они увлекали за собой всю только что пробудившуюся смену. И только тут вслед им зазвучал раскатистый рык Миграняна, начальника космодрома: “Принимаю командование на себя! Квадраты с шестого по двадцать третий объявляю закрытыми с введением чрезвычайного положения. Всем оставаться на местах. Команды и распоряжения киберов считать недействительными. Ждать распоряжений”.
Каждая шлюзовая камера вмещает четверых; в шлюзовой номер шесть находились Габор, Ги, Первеев и Фаттах. Трудно, а точнее, невозможно определить, сколько времени прошло между этим распоряжением и спокойным ответом Первеева: “Есть оставаться на местах. Тем более что отступать некуда”.
Все невольно оглянулись — титанированная дверь шлюза матово леденела у них за плечами. Впереди была накатанная вездеходами дорога, а левее, метрах в пятистах, — нелепый толстоногий гриб размером чуть поменее наших транспортников. Дорога шла под уклон, так что корабль был виден как на ладони. Солнце освещало его справа, а слева висела Земля, внимательно наблюдая за пришельцем из-под кисеи облаков.
Четверка, как по команде, присела на камни, привалясь плечами к основанию купола. Все они, не сговариваясь, готовы были поклясться, что приказ “оставаться на местах” получили сразу же после того, как покинули шлюз. Сейчас они, откровенно говоря, уже жалели, что в их распоряжении нет телеобъективов и прочих средств детального наблюдения, сейчас бывших бы нелишними. Но что сделано, то сделано.
Около часа в шлемофонах то взрывалось многоголосие импровизированных перекличек, то с цепенящим спокойствием звучал командирский бас Миграняна: “Ждем распоряжений с Земли. Оставаться на местах”. Затем следовали томительные паузы — оставалось только догадываться, с кем и каким тоном совещается начальник Байконаверала. Да, за всю эпоху освоения космоса так называемых нештатных ситуаций случалось пруд пруди, а вот к такой, долгожданной, желанной, никто, как выяснилось, готов не был.