Зима 41-го (СИ)
То ли Паша, то ли Юра, Сашка так и не понял, кто из них кто, метнулся за незамеченную до этого дверь и вытащил красивую концертную шестиструнку, поставив ее недалеко от стола с микрофонами. Сашка с Вадимом уселись за стол. Синявский, видя, что парню не по себе спросил:
— Первый раз интервью даешь? Сашка кивнул. — Ну, тогда понятно, — улыбнулся Вадим. — Ты про эту ерунду забудь, — он кивнул на микрофоны, — мы не в прямом эфире. Давай, просто расскажи о себе, а я, если что, подправлю или вопросы задам. Парень опять кивнул. Ну, начинаем!
Удивительно, но запись прошла легко. Вадим оказался настоящим асом репортажа. Сашка и сам не заметил, как забыл про запись, просто беседуя с интересным, симпатичным ему человеком. Потом записали песни, из утвержденного списка. Любимый Никифоровым «Туман», «Когда вы песни на земле поете» и последней «Нас не надо жалеть». Когда запись закончилась, до приезда Мехлиса оставалось еще минут сорок. Ребята попросили Сашку спеть еще. Отказывать парень не стал, попросив лишь не записывать, чтобы не получить по шапке за неутвержденный репертуар. Правда, переживать за него смысла особого не было. Еще в первое прослушивание дома, Мехлис четко обозначил песни, которые можно петь, и в каком виде. Так что «Давай за …» прошло без куплета о деде командире Красной армии, а «Батальонная разведка» вообще без купюр. Больше из военной тематики Сашке ничего исполнять не разрешили, а на лирику что-то не тянуло, так что приход Льва Захаровича, застал их просто за дружеской беседой.
Распрощались тепло. Синявский просил писать на адрес Всесоюзного комитета по радиовещанию при Совнаркоме, с пометкой для него, потому как не знал, куда может его в любой момент закинуть корреспондентская судьба. Сашка пообещал, что обязательно напишет и сообщит адрес полевой почты, как только он у него появится.
С Мехлисом заехали в ГлавПУР, где молчаливый, серьезный фотограф минут тридцать фотографировал Сашку в разных пафосно-героических позах. Потом Лев Захарович остался там, а Сашку на своей машине отправил в Люберцы. Приехал туда уже поздно, все спали. Никифоров похрапывал, с головой завернувшись в одеяло. Сашка тоже с удовольствием завалился на свою кровать и тут же вырубился. Все приключения последних дней вымотали его неимоверно.
Следующий день начался обычно. Побудка, зарядка, завтрак, занятия. Привычный четкий армейский распорядок успокаивал и давал чувство надежности бытия. Служба захватила парня с головой. Правда, поначалу слегка напрягали поздравления с новым званием, но это быстро прошло. До тех пор пока не привезли почту. Сашка не обратил внимания, на начавшееся там тут бурление среди курсанток и инструкторского состава, пока к нему в кабинет не вломился возбужденный Никифоров:
— Сашка, чертяка, ты почему молчал?! Тут про тебя такое пишут!
Парень непонимающе уставился на друга:
— Петь, о чем молчал?
— Об этом, — и Никифоров кинул на стол перед Сашкой свежий номер «Красной звезды» с его сделанной вчера фотографией на развороте. Парень взял газету и внимательно прочитал статью.
— Б…! — вырвалось у парня, — ну Лев Захарович, ну удружил!
— Сань, ты чего?
— Того! Я об этом ничего не знал! Еще думал, зачем фотографии?!
Так-то статья как статья, в том же духе, что интервью. То есть писалась неким Гершиным под диктовку Мехлиса. Вот только если в интервью Синявскому Сашке удалось вставить пару слов в разрез сценарию про боевых товарищей, то в газете об этом не было ни слова! Как будто он один совершал все эти подвиги! Парню было просто стыдно перед товарищами.
— Петь, я, правда, не знал про статью. Это все Мехлис! — Сашке показалось, что оправдание его прозвучало как-то по-детски, — Тут про вас ничего нет! Ни про тебя, ни про девчонок! Как я вам в глаза смотреть буду?! — он со злостью кинул газету на стол.
Никифоров удивленно уставился на Сашку, а потом, подойдя к другу, хлопнул его по плечу:
— Сань, не майся херней! Мы за тебя только рады! А про нас еще напишут! Если б не ты, я бы вообще сейчас подснежником лежал в лесу под Смоленском! Да и девчонки тоже. Только под Ленинградом. Мне же Лидка все рассказала. А ей Ида. Это от тебя молчуна ничего не добьешься! Ты лучше скажи, — Петр подошел к двери и, приоткрыв ее выглянул в коридор, потом поплотнее закрыл и сбавив голос продолжил, — Тебя решили рассекретить?
Сашка, поморщившись, кивнул:
— Да, так получилось… Из-за ареста этого…
— Какого ареста?! — лицо Петра вытянулось. Пришлось рассказывать другу свои приключения за последние два дня. — Да, уж, брат! Потрепало тебя! Это хорошо, что девчонки тебе помогли. Еще не известно, как обернулось бы… Кстати, когда познакомишь?
— Щас прям! — покраснел Сашка, — У тебя вон Лида есть!
Никифоров долго ехидно глядел на друга а потом протянул:
— Да, лааадно! Сааашенька, а ты мне ничего не хочешь рассказать?! — от меда разлитого в его голосе становилось тошно. Сашка угрюмо буркнул:
— Нет!
— Ну, нет, так нет, — неожиданно легко согласился Никифоров. — Пойдем, там Кушнир в честь тебя митинг собирает. Ну, и сам скажешь что-нибудь.
— А может не надо? Пусть комиссар и говорит.
— Надо, Саш. Девчонки ждут. Да и ты же знаешь Степана Абрамовича, он с тебя не слезет.
Сашка обреченно стал надевать шинель. Раз митинг, то значит, всех на улице построят. Эту любовь предков устраивать агитацию по любому поводу Сашка никак не мог понять. Зачем что-то говорить, когда люди и так заряжены на войну! Но политработникам виднее, да и мнения его никто нее спрашивал. Его появление на крыльце вызвало радостный гул, а потом взлетающий ввысь, в морозное небо пронзительный крик «Ура»! Сашка смущенно смотрел на этих восторженных девчонок и взрослых мужчин, а на глаза сами наворачивались слезы. Он поймал пронзительный взгляд Иды. Ему было стыдно перед ней, что о них с Зиной в газете нет ни слова. Парень боялся увидеть в ее глазах осуждение и презрение, а увидел только искреннюю радость и теплую дружескую поддержку. Такую же, как от Петра, от майора Максимова, от старшины Кандыбы, от Исы Харуева и Алексея Тихонова, а так же их ребят, обеспечивающих охрану КБ и курсов при нем. И от Миля с его инженерами, которые стояли позади курсанток. Михаил Леонтьевич поднял над головой газету и, ткнув в нее пальцем, сжал кулак в жесте «Рот фронт». Сашка улыбнулся и ответил ему так же. Чем вызвал еще один крик «Ура» раздавшийся от собравшихся.
А через три дня капитана Стаина вызвали на КПП, где его ждал пехотный старший лейтенант. Представившись, он потребовал у Сашки документы и, убедившись, что перед ним действительно капитан Стаин, сказал:
— Принимайте пополнение, товарищ капитан, — и махнул рукой в сторону стоящего неподалеку от ворот старого обшарпанного автобуса.
— Б…! — вырвалось у парня. Он стал замечать, что в последнее время мат становится неотъемлемой частью его лексикона. Вот получил бы он по башке, услышь его генерал Терещенко или подполковник Пьяных. А может и не получил бы. Ибо причина такой реакции была вполне себе уважительной. Открылась дверь автобуса и оттуда на мерзлый укатанный наст стали выпрыгивать Настя Федоренко в шинели не по размеру и ушанке смешно натянутой по самые брови, братья Поляковы, с интересом оглядывающиеся вокруг, Игорь Бунин, еще один Сашкин одноклассник, Лена Волкова и последним, понурив голову, спустился Колька Литвинов.
[i] Дми́трий Алексе́евич Полика́рпов — в указанное время был Председателем Всесоюзного комитета по радиофикации и радиовещанию при Совете народных комиссаров СССР и по совместительству заместитель начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б).
[ii] Вади́м Святосла́вович Синя́вский — основоположник советского спортивного репортажа, радиокомментатор. С сентября 1941 года на фронте. Вел радиорепортажи в рубрике «Говорит Западный фронт». 7 ноября 1941 года вел репортаж с Парад на Красной площади. В 1942 году, будучи в Крыму, в осажденном врагом Севастополе был тяжело ранен, потерял левый глаз. В ноябре 1942 года вел радиопередачи из Сталинграда, развенчивая немецкий миф о взятии города. За что был объявлен личным врагом Геббельса и всей Германии. В общем, человек-легенда.