И солнце взойдет (СИ)
Скрип двери вспорол сосредоточенную тишину, и Рене вздрогнула. Нить дернулась, соскользнула с указательного пальца, а изо рта вырвалось:
— Дьявол!
— Ты льстишь, но мне нравится, — раздался голос Роузи, а Рене заморгала. Она выходила из состояния концентрации, точно разбуженная посреди дня сипуха, и теперь щурилась на ярко освещенный солнцем проем. — Что ты делаешь?
— Вяжу узлы, — пожав плечами откликнулась Рене и потерла предплечьем глаза.
Медсестра прошла в глубь комнаты, а затем щелкнула выключателем. Видимо, интимный полумрак раздевалки не подходил для крутящихся в голове Морен коварных планов. А в том, что иные там не водятся, Рене уже убедилась. «Поговори с ним!» Ну, она и поговорила. Тем временем привычно загудели лампы дневного света, а Роузи ахнула.
— Это что еще за дерьмо? — удивленно проговорила она, и пришлось повернуть голову, чтобы понять, о чем шла речь. Ах… Ну да.
— Шкафчики, — лаконично отозвалась Рене, а затем вернулась к своему занятию. Итак, перехлест…
— Уж про это я как-нибудь догадалась сама, — едко откликнулась Роузи, но в ее голосе все равно проскользнули ошарашенные нотки. — Откуда здесь, черт возьми, пещерная живопись?!
Она подошла поближе, поскребла ногтем одну из надписей, а потом обернулась и внимательно посмотрела на демонстративно сосредоточившуюся на своем занятии Рене. Вопросов, чей именно это шкафчик не возникло. Как-то замысловато прищелкнув языком, Роузи внимательно оглядела царивший на скамье перед Рене хаос и осторожно взяла одно из увядших соцветий. Его лепестки сначала неаккуратно порвали, а потом скрупулезно зашили, превратив в аккуратный лоскут… чего-то. Повертев в руках шедевр кройки и шитья, Морен машинально поправила очки и положила цветок на место.
— Что это?
— Гибискус, — ровно откликнулась Рене. — Нашла его в холле. Какой-то ребенок оборвал лепестки, а я решила, что это отличная возможность потренироваться. Никогда не шила ничего подобного, но по ощущениям похоже на сосуды. Неплохой опыт в аккуратности и точности.
В ответ раздалась многозначительная тишина. Роузи молчала так долго, что Рене невольно прервалась и отложила зажатый между коленями тренажер.
— Слушай, не считай меня сумасшедшей, просто мне нужно как-то тренироваться. А поскольку доктор Ланг напрочь отказывается пускать меня в операционную, то приходится искать другие способы.
Морен перевела многозначительный взгляд на шкафчик, а потом дунула на цветы. Те покачнулись, но уже начинавшие вянуть бутоны прилипли к скамейке.
— Как я понимаю, разговор не задался.
— Мне недвусмысленно указали на мое место и потребовали больше не беспокоить с «невыполнимыми просьбами».
— А у вас здесь весело, я смотрю, — процедила Роузи. — Просто целое варьете из клоунов и шутников. Одни пишут душещипательные послания, другой целенаправленно издевается, а ты сидишь и шьешь цветочки, точно бедная сиротка.
— Я не бедная сиротка!
— Да ну? — медсестра повернулась и ткнула указательным пальцем в исписанную дверцу шкафчика. Аккурат в мольбу поскорее сдохнуть. — Ты ведь знаешь, кто это сделал. Подозреваешь, но не пойдешь ни к доктору Энгтон, ни к Лангу. А почему?
— Потому что я не хочу разбирательств, прилюдного обсуждения и знаю, что потом все выйдет на новый, более жестокий уровень.
— Как бы не так, дорогуша. Ты трусишь. Позволяешь подстилке Клэр и ревнивой идиотке Хелен безнаказанно веселиться за твой счет.
— Нет, — Рене вздохнула и подняла голову, посмотрев в сердитые темные глаза Роузи. — Они не хотят мне зла по-настоящему, просто дурачатся. К тому же, я ничего не докажу, ведь здесь нет камер, только выставлю себя истеричкой. А мое положение слишком шаткое, чтобы испытывать терпение доктора Ланга. К тому же, мне кажется, он знает…
— И ничего не сделал? Вот… черная гадюка! Рене, это ненормально. И такое отношение с твоей стороны тоже ненормально!
— Я знаю. — Она осторожно улыбнулась. Морен убеждала, словно говорила с душевнобольной. И кто знает, быть может, в ее глазах Рене казалась именно такой. — Но у меня есть только два варианта. Либо бросить все прямо сейчас и непонятно на что жить до весны, когда будет новый набор на программы. Либо потерпеть восемь месяцев и получить проклятую лицензию. Да, разумеется, без помощи доктора Ланга мне не стать таким же виртуозом, как он, но я нашла подработку недалеко от дома в центре реабилитации… Там ничего сложного, но хоть не потеряю базовый навык.
— Не тянет на травматологию первого уровня, — резонно вклинилась Роузи.
— Я сдам экзамены, — Рене нахмурилась. — Даже если он запретит мне подходить к операционной до самого мая. Мне нужно всего лишь немного практики.
— Упыряка Ланг, может, и запретит, — неожиданно задумчиво протянула медсестра, а потом хитро улыбнулась. — Но я знаю того, кто чихал на это. Идем. У меня есть идея!
В черноволосой голове маленькой медсестры всегда роились «идеи». Как ускорить поставки ампициллина, где достать необходимое оборудование и что делать, если все очень плохо. Именно последнее доставляло Роузи Морен наибольшее удовольствие, а значит, массу проблем доктору Фюрсту. Тот неизменно играл роль буфера для самых невероятных планов и знал, как вовремя остановить поток поистине фантастических предложений. За это он потом отдувался неделей обиженного молчания, но затем снова случалась «проблема», которая требовала реализации очередной «идеи», и все начиналось по новой. Так что Рене не удивилась, когда ее привели в полуподвальный бар. Это прокуренное и едва освещенное место, как никакое другое, идеально подходило для разработки тайных операций и чудовищных провокаций.
«Безумный Шляпник» располагался на самой окраине деловой части города, где на улочке Кресан Монреаль потихоньку сбавлял обороты. Узкая мостовая была сплошь отдана во власть разных кафе, но именно этот бар выделялся своей атмосферой. Дымный и теплый, со старым музыкальным автоматом и парочкой древних пинболов, весь освещенный желтыми лампами, в чьих стеклах горела спираль. Здесь можно было поболтать за кружкой канадского пива, выпить хитрый коктейль и, конечно, отведать неизменный poutine. Но чуть дальше, чем добротные деревянные столики, в нишах под светом неожиданных подвесных канделябров стояли столы для американского пула. Их алое сукно горело яркими пятнами даже в таком полумраке.
Алан Фюрст нашелся в самом темном углу около стойки с разномастными киями. Он придирчиво выбирал себе компаньона на вечер из двух самых бледных и рыжих, видимо, чувствуя в них родство душ, и обернулся, когда услышал шаги.
— Ал, нам нужна твоя помощь, — не удосужившись поздороваться, Роузи бросила сумку на одно из кожаных кресел и потянулась за самым маленьким кием.
— Добрый вечер, Рене. — Доктор Фюрст был, по обыкновению, вежлив и аккуратно повесил два женских плаща, прежде чем повернуться к маленькой провокаторше. — Кофе, Роузи?
— Боюсь, надо нечто покрепче. Роше, будешь что-нибудь?
Рене отрицательно покачала головой и расположилась в одном из кресел. Не знай она, что эти двое всего лишь друзья, то уже придумала бы для них пять красивых историй знакомства, целую сотню забавных моментов и ворох нежностей. Веселая, вечно в движении Роузи и спокойный, пожалуй, порой излишне философски настроенный Фюрст. Они так дополняли друг друга, что их подчеркнуто осторожная дружба без грана даже мимолетного флирта казалась чем-то неправильным. Хотя иногда Рене мерещились случайно брошенные ими взгляды, и тогда сердце начинало биться чуть-чуть торопливее. Да, без сомнений, между Роузи и доктором Фюрстом постоянно витало нечто такое же сладкое, как пирог, и надежное, как сам главный реаниматолог. Но… ни один из них не делал тот самый шаг, который мог подтолкнуть их вперед или испортить все навсегда.
В эти недели Рене часто украдкой смотрела на них и теперь неожиданно поняла, что хотела бы найти в своей жизни кого-то подобного Роузи. Того, кто возьмет за руку и разом выдернет из болота привычных вещей, как это постоянно случалось с беднягой Фюрстом. Ведь что, если так посмотреть, у Рене было? Учеба, работа, размеренный мир, в который вдруг ворвалась смерть профессора. Ах, ну и Ланг — неизменная причина позора. Скукота… О боже! Рене нервно вздрогнула от этой мысли.