И солнце взойдет (СИ)
В спальне оказалось темно. Поставленная на пол рукой чудного дизайнера крошечная лампа почти не разгоняла мрак, и уже было привыкшая к кристально-белым комнатам Рене подслеповато моргнула. Здесь опять все было иначе. Бетонные стены без единого мазка краски, пол из грубого дерева, — она чувствовала босыми ногами его шероховатость! — пара кресел, вмурованный в стену шкаф и огромный матрас, который попросту лежал на полу. Без каркаса или специальной подставки, словно его бросили при переезде, пнули к стене, да так и оставили. Только добавили пару декоративных подушек, а сверху накрыли большим одеялом.
— Ты спишь на полу? — удивилась Рене, а сама присела на корточки и попробовала ладонью упругость пружин.
— Это кровать. — О, в голосе Энтони зазвенели нотки упрямства. Похоже, ему не первый раз задавали подобный вопрос, на который он уже порядком устал приводить аргументы. Что, ваши женщины ожидали взлетное поле размером с Онтарио, доктор Ланг? Хитро улыбнувшись, Рене манерно протянула:
— Это матрас, Тони. И он лежит на полу. А значит, ты тоже будешь лежать на полу, и крошечная прослойка из поролона не изменит данного факта.
— Ты всегда такая зануда? — вздохнул он, а потом откинул одеяло, приглашая устроиться на полу поудобнее. — Агент что-то вещал про энергию Земли, связь с природными элементами и прочую чушь. Я не знаю. Да и какая к черту разница? Господи, я просто купил этот дом и оставил как есть…
Его прервал звонкий смех, с которым Рене вдруг поднялась, повернулась к Энтони лицом, а потом резко раскинула руки в стороны и упала на приятно спружинившую кровать. Значит, и правда интерьер из буклета.
— Ладно, я принимаю твои объяснения, — важно согласилась она. — Будь твоя воля, ты бы наверняка выкрасил здесь каждый миллиметр в черный цвет.
Энтони улыбнулся невольной цитате. Он стоял, привалившись плечом к необработанной стене, и разглядывал лежавшую на спине девушку так внимательно, словно выискивал что-то… или запоминал… а может, замечал сходство с кем-то известным только ему. Рене не хотела думать об этом. Зачем? Ведь впервые за долгие месяцы лицо Ланга казалось удивительно спокойным, словно витавшие в голове мысли были приятны для него самого. Исчезла морщинка между бровей, чуть расслабились обычно поджатые губы. А почти черные в полумраке глаза неотрывно следили, как Рене перебирала пальцами складки на белой дорогой ткани и машинально рисовала круги да спирали. Энтони смотрел на неё завороженно. Почти гипнотически, как тогда в кабинете после нервного срыва. А Рене все никак не могла оторваться от этого взгляда. В его глубину тянуло так сильно, словно там крылась разгадка, почему Тони сейчас так хорошо. О, она бы отдала все на свете, чтобы узнать ответ. Узнать и запомнить, дабы впредь больше не причинять хлопот. Ей хотелось радовать этого мужчину, оберегать, стать всем и зайти так далеко, как он позволит. И Рене уже собралась сказать это вслух, но тут за окном, где-то на берегу реки святого Лаврентия, вспыхнул огромный шар фейерверка, и пузырь магии, к сожалению, лопнул. Энтони вздрогнул и отвернулся.
— Ложись спать. Я скоро приду.
С этими словами он излишне резко оторвался от стены, а затем вовсе скрылся за непримеченной в сумраке дверью. А та, похоже, вела в другую ванную комнату. Послышался шум воды, и Рене медленно выдохнула. Ладно, как-нибудь в следующий раз она обязательно скажет. Комнату огласил душераздирающий зевок.
Когда Энтони вернулся, Рене уже ловила первые сновидения. Скорее почувствовав, нежели услышав, как тихо охнули под весом пружины матраса, она повернулась набок и лицом к лицу столкнулась с нависшим над ней Лангом. Даже на фоне белых простыней его кожа казалась болезненно серой, а контраст с волосами, что влажно блестели в отблесках фейерверков, делал эту иллюзию лишь правдоподобнее. Рене подняла руку и коснулась впалой щеки.
— Не спишь? — почему-то шепотом спросил Энтони. И она лишь отрицательно качнула головой. — Иди сюда.
Он распрямил руку, поманив удобно устроиться на плече, чем тут же воспользовалась Рене. Торопливо, словно боялась быть согнанной, она расположилась во впадинке под ключицей и с наслаждением втянула аромат почти белоснежной кожи. Наверное, это забавно, но сейчас от них пахло совсем одинаково — апельсином, мятой и чем-то еще. Рене поглубже вздохнула и машинально обвила Тони рукой. Так они и лежали. Где-то на стене тикали незаметные в темноте часы, слышались шорохи дома и звуки далекой улицы. А потом за окном снова раздался залп фейерверков, и Рене чуть повернула голову, чтобы губами коснуться гладкого подбородка. Ладонь Энтони накрыла сжавшие одеяло пальцы, и перед глазами темным пятном шевельнулась татуировка. Даже в тусклом уличном свете, что лился с набережной, были заметны угловатые линии стен нарисованного лабиринта. Рене высвободила руку и осторожно коснулась рисунка.
— Ты прячешь под ней следы с той аварии, верно? — спросила она. — Не любишь вспоминать.
— Было бы странно, получай я удовольствие от подобного, — сонно хмыкнул Энтони. — Думаю, ты тоже порой не рада своим снам.
— Но я не прячу шрам…
— Шрам? — пришел удивленный зевок. — Какой шра… ах! Ты об этом.
Рене чуть приподнялась и недоверчиво посмотрела на мирно дремавшего Ланга, но тот молча протянул руку, и вернул ее голову на положенное место у себя на груди. Он лениво перебирал влажные пряди длинных волос, когда неожиданно проговорил:
— Это вторая причина, почему ты ушла из балета?
— Да. Я думала подождать, разобраться в себе. Но мне дали понять, что карьеры балерины теперь не видать.
— Из-за него? — Теплые пальцы безошибочно нашли тонкую полосу и провели по ней до самой груди. Рене блаженно зажмурилась. — Странно, всегда считал, что танцуют ноги, а не лицо.
— Лицо несет танец. А мое тогда было совсем плохо… — прошептала она и ощутила чуть более крепкое объятие. Потому наиграно бодро улыбнулась куда-то в темноту. — Но в этом нашелся плюс. Одна мечта моментально сменилась другой. Когда тебя лишают выбора, принимать решение проще простого. Даже если на концах стоят равноценные для тебя вещи.
Рене замолчала и снова уставилась на угловатый рисунок, что скрывал под собой все предплечье. В темноте комнаты и под яркими вспышками фейерверков линии постоянно меняли свой узор. Они то исчезали, то появлялись, изгибались в разные стороны, а потом вовсе сливались в единое целое. Рене попыталась мысленно проследить хоть за одной, как часто делала в детстве, решая задачки на внимательность, но сдалась, когда в очередной раз уперлась взглядом в тупик.
— Из этого лабиринта есть выход? — наконец спросила она. Рене не ждала ответа, а потому вздрогнула от категоричного:
— Нет.
Пальцы очертили край татуировки, и Рене нахмурилась.
— Он что-то означает?
— Да.
— Что же? — не отставала она.
— Что все наши поступки носят бесповоротный характер. Чем больше их, тем глубже мы заходим в лабиринт последствий.
— И на каком ты этапе? — почему-то совсем тихо спросила Рене. Ответ пришел через две мучительно долгих минуты.
— Я давно в нем потерялся. Спи.
Рене разбудил легкий шорох. Один из тех, когда нарочно стараешься вести себя тише, но что-то обязательно загремит, зазвенит или же упадет. Вот и сейчас сначала послышался шелест ткани, а потом сонное оцепенение прервал неожиданно громкий хлопок дверцы шкафа. Последовала едва слышная ругань, и Рене улыбнулась. Она перевернулась набок и всмотрелась в силуэт Тони, что темнел на фоне окна, где уже занимались синие сумерки. Высокий, худой, весь опять в черном, точно пропаганда готической субкультуры. Он пытался что-то рассмотреть в зеркале и одновременно пригладить растрепанные после сна волосы, хотя это было заведомо обречено на провал. Не выдержав, Рене едва слышно фыркнула. Энтони на мгновение замер, а потом повернулся.
— Прости. Не хотел будить.
— У тебя привычка сбегать по утрам? — Она подперла кулаком щеку, устроилась поудобнее, а потом заметила в полумраке ехидную ухмылку. — Куда ты?