Обнаженная. История Эмманюэль

Элайн встречалась с неким Кристофом, новичком в кинорежиссуре. Он принес ей такой дурацкий сценарий, что она порвала его в клочки. Называется «Наглец».
— Но эту роль может сыграть только Сильвия Кристель! — заявил он.
Кристоф настаивает на своем, умасливает Элайн и выбивает из нее мои координаты в Амстердаме, где я в тот момент находилась. Через несколько дней появляется там с двумя деловыми секретаршами. Он француз, очень симпатичный, предупредительный, мы нравимся друг другу. Это папарацци, ловец удачных фотоснимков, и он подумал, что я могла бы помочь ему освоить новую профессию. Занятно! Он льстит мне, я улыбаюсь этому очаровательному господину со спортивным телосложением, да к тому же, кажется, с характером. Он оставляет мне экземпляр «Наглеца» и нежно умоляет: «Прочтите хоть начало…»
— Да ты только время зря потеряешь! — по телефону говорит мне Элайн.
— Но он так мил…
Я немного растеряна. Моя звезда клонится к закату, как-никак сорок лет. Папарацци фонтанирует идеями, бодр и предлагает мне проект. Он проехал через моря, чтобы увидеть меня, он целеустремлен, обаятелен, а я бездельничаю в одиночестве… Дальнейшее — в газетных колонках происшествий, папках адвокатов, в туманных залежах моей памяти.
Поверхностно влюбленная, я вышла замуж за Кристофа. Вместе мы сняли три фильма: незабвенный «Наглец» вышел в 1987-м, «В тени песочных замков» в 1990-м, «Hot Blood» [12] в 1991-м. Все три по дружбе финансировали Менахем и Йорам. Все три — дерьмо.
Мне смутно помнится сценарии «Наглеца».
Мотоциклист спасается бегством от своих шуринов. Он убил их отца и оттрахал их жен. Грубое слово тут — наиболее точное. И вот эти мужики поклялись найти преступника по прозвищу Наглец, ибо он воображает, что у него божественный шарм. На шоссе он подбирает путешествующую автостопом официантку из отбросов общества, которая во всем ему помогает. Это я. Мы вместе спим, чтобы подперчить бегство. На том же шоссе пара беглецов встречает другую пару, с которой, конечно, герой решает трахнуться во всех позах. Это немного задерживает бегство, и вот обезумевшие от жажды мести шурины достигают цели. В финале Наглеца считают мертвым, но он появляется снова. Меня тоже пощадили, и мне, усталой, опять приходится работать…
У нашей с Кристофом жизни много совпадений с этим фильмом.
Кристоф не был преступником, даже наоборот, он был уверенным в себе и полным гордыни покорителем сердец, краснобаем — как называла его Элайн. Наша жизнь напоминала непрестанное бегство. Если не от разъяренных шуринов, то от одураченных инвесторов, которые пытались вернуть доверенные нам немыслимые средства.
Кристоф блюдет меня, отслеживая физическое состояние своей курочки, несушки золотых яиц. Словно цирковой дрессировщик, он наблюдает за зверьком. Контролирует питание и запрещает пить во время съемок и деловых встреч. Чтобы убедиться в том, что я придерживаюсь правил строгого воздержания, он прописывает мне «антидот» — сильную молекулу, которая, смешиваясь с алкоголем, вызывает учащенное сердцебиение, немедленную головную боль, иногда еще и рвоту.
Если зверек послушен и приносит пользу, ему снова позволяют выпить. Кристоф приглашает меня в ресторан попировать «вокруг бутылки доброго вина»! Я получаю право на спиртное, если становлюсь слишком воздержанной, слишком трезвой.
Кристоф очень мил с детьми, у него два сына, которые часто ходят с нами повсюду. С Артуром он нежен от всей души. Он хотел бы прибавления в нашей семье, но это невозможно.
Я снова хочу повидать отца, которого когда-то потеряла. Целую вечность я не видела его, с того самого процесса. Мой брат, который время от времени к нему заходит, рассказывает мне обрывки новостей; на сей раз он предупреждает о серьезном ухудшении его состояния. Я предчувствовала это, я должна увидеть отца.
 
Кристоф со мной.
Отец молча открывает дверь и не узнает меня.
— Привет, это я, Сильвия.
Я потрясена его видом: отец исхудал, поседел, небрит и похож на клошара. Та, другая, наблюдает за нами издали, она предпочла бы не впускать нас в дом и предлагает прогуляться. Я изображаю легкую дурноту, чтобы остаться с отцом наедине. Она уходит с Кристофом. Отец по-прежнему молчит. А я пришла к пылкому мужчине, к артисту.
— Вы не предложите мне пива, папа?
Мы пьем пиво с джином. Отец расслабился. Он говорит, что изменился. Да уж, еще как, у меня душа не на месте. Он в здравом уме и просит прощения, что не узнал меня сразу. После десяти с лишним лет он не думал, что снова меня увидит. Во всем теле я чувствую слабость. Я не могла представить, что у отца будет такая старость. Я была по-детски уверена, что у меня много времени, что я должна сначала объездить весь мир, познать все самостоятельно, а потом снова обрести отца. Время упущено, его не вернешь. Все годы, что я жила с отцом, я чувствовала себя обделенной. Я должна заставить себя посмотреть на него, умирающего, и сохранить в памяти это ощущение незавершенности. Другого случая не представится. Я беру себя в руки. Отец говорит:
— Знаешь, никудышная моя жизнь. Мы часто ругаемся, а у меня уже сил нет. Твоя мать была другой, сговорчивой.
Я сижу молча. Он продолжает, алкоголь возвратил ему остатки прежней гордости.
— Твой сын здоров? Как там его зовут?.. Ты выкраиваешь время для него? Я был плохим отцом.
Я отвечаю, что все это давно быльем поросло, и все повторяю, какую боль причинила мне та ложь в газете и весь скандал. Теперь уже он говорит мне, что обо всем забыл.
Возвращаются Кристоф и та, другая.
Визит окончен.
Я обнимаю отца в последний раз. Я знаю это.
Через несколько недель он умер от инсульта. Новость напечатали в местной газете. Я узнала об этом от сестры много дней спустя после его кончины. Я была в Лос-Анджелесе и все равно бы не успела прилететь на похороны. В любом случае та, другая, воспротивилась бы этому. Я послала цветы, молилась и плакала.
Его жена прожила еще долго. Из-за диабета ей отрезали сперва одну ногу, потом другую. Она с легкостью заняла место отца, даже безногая. Сейчас ее нет в живых.
У Кристофа вечно нет денег, и это действительно проблема, ибо он тратит их напропалую. Иногда сквозь мою беззаботность прорывается беспокойство: меня тревожат эти заказные письма, которые, ускользнув от всевидящего ока Кристофа, попадаются мне под руку. Он всегда отвечает одинаково:
— Все в порядке, милая, все в порядке!
С тех самых пор я впадаю в легкую панику, когда мне говорят «все в порядке».
На самом деле — ничего не в порядке.
Из Лос-Анджелеса мы переехали в Париж, потом в Сен-Тропез, где поселились на бульваре Патч в прекрасном провансальском имении, непостижимыми путями приобретенном в кредит, — два шага до моря, личная секретарша, шеф-повар и спортивный тренер. Время от времени я срываю приклеенные к двери официальные извещения. Все чаще наведываются судебные исполнители. Кристоф приглашает их выпить шампанского, потом они уходят. Он объясняет всегда одинаково:
— Все в порядке, милая!
Мать Кристофа часто гостит у нас и удивляет меня своим спокойным отношением к этим непрерывным визитам представителей судебных органов.
Она достает из сумочки флакончик успокаивающего настоя.
— «Ксанакс», вот мой секрет…
Я следую ее примеру, и мое сознание еще глубже погружается в туман. Выхожу из комнаты, когда спадает летний зной, только для того, чтобы прогулять свою собаку Данон и побродить вдоль морского берега. Я заторможенна, впервые в жизни подавлена и не понимаю, как вообще здесь оказалась.
И вот однажды весь дом и даже входную дверь опечатывают желтой полосой — это приказ об аресте имущества.