В тени Алтополиса (СИ)

Барышня, обернувшись в мою сторону, прикрыла рот ладошкой и глупо захихикала, а довольный произведенным эффектом Еремей продолжил нашептывать. 
Ах ты ж, мразина... Специально голосом выделил, чтобы я услыхал. И я услыхал, не сомневайся. Рогатку слажу и тогда поглядим, какие кренделя начнешь выписывать, уворачиваясь из-под обстрела. Не обычным шпоном, сделанным из алюминиевой проволоки, а снарядами тяжеловесными, собранными из болтов и гаек. Такими и до крови пробить можно.
Картина представившейся мести сгладила минуты ожидания. Я настолько успокоился, что даже не обратил внимание на ворчание тетки Сафиры, выдавшей пакеты со снедью. Взял тяжеленую поклажу в обе руки и потащил.
- Чижик, что-то не видать тебя последнее время, - послышался насмешливый голос. – На озеро перестал ходить и с большими парнями больше не тусуешься. Неужели что-то случилось?
Нет, это была не шпонка, и даже не гайка – настоящая пуля, выпущенная в спину. В другой раз я может и проигнорировал бы ехидство Еремея, но не при текущих обстоятельствах. Еще и на пацанов с заправки намекает, гнида. Стоп… Так вот кто меня слил! Как же я сразу не догадался? Зациклился на Гамахене, когда под боком этакая зараза обосновалась. Это ведь Еремей целыми днями в мастерской ошивается. Слоняется без дела или в столовой сидит - наблюдает, кто и чем занимается. Увидал Лукича, выходящего из мастерской с тетрадкой и кучей счетов подмышкой и додумал, связал одно с другим. Он стригунам стуканул – точно! Не из желания заработать, а из одной лишь вредности, чтобы мне насолить. Ах ты ж…
Мир в одно мгновение перевернулся. Я даже сообразить не успел, как все случилось. Вот иду с пакетами огибая столик – краткий миг вспышки, и уже сижу верхом на Ерёме, бью что есть мочи по смазливой физиономии. Потом мастеровые рассказывали, как тетка Сафира охаживала меня половником, пытаясь оттащить в сторону, как кричала барышня, призывая на помощь. Вопила так, что услышал дядька Степан, задержавшийся после рабочего дня в кабинете. Услыхал и Мартьян, вылетевший из душевой в чем мать родила. Если бы не последний, забил бы я Ерему до потери сознания, и визжащие бабы тому нисколько не помешали. Что мне половник, я его даже не почувствовал. Все что видел перед собой – это красную пелену, сквозь которую проступало ухмыляющееся лицо Еремея. НЕНАВИЖУ!
Меня вытащили на улицу, словно нашкодившего кутенка. Мартьян придавил сверху, чтобы не дергался, а Степан Никанорыч включил воду и принялся поливать из шланга. Я попытался сбежать, но куда там – жилистые руки мастерового держали крепко. Ледяная струя воды нещадно хлестала по лицу, мешая не то что видеть, но и дышать. Я попытался прикрыться, выставил одну ладонь перед собой, другой оперся на размокшую от воды землю – поскользнулся и плюхнулся в образовавшуюся лужицу. Снова попытался вырваться и снова упал в грязь.
- Хватит, дядька Степан, - взмолился я, не выдержав борьбы с водным змеем.
- Охолонился чутка?
- Да.
- Не слышу?
- Да! – проорал я и тут же закашлялся от угодившей в рот воды.
- Ну смотри у меня.
Заскрипел вентиль и поток воды иссяк. Мастеровой помог подняться, и я несколько секунд стоял, ничего не соображая. Это мир вокруг покачивается или меня шатает? Ощущения были хреновыми, словно только что очнулся от дурного сна и теперь пытаюсь понять на каком собственно свете нахожусь.
- С Лукичем сам будешь объясняться, – не терпящим возражения тоном произнес дядька Степан. Будто у меня имелись другие варианты.
- Чего застыл – иди уже.
- Там наверху пакеты остались со съестным.
- Принесем, - пообещал Мартьян.
Я молча кивнул и побрел к дому, хлюпая размокшими сандалиями. Ледяная вода продолжала стекать струйками, тело трясло, а зубы стучали так, словно на дворе царило не жаркое лето, а промозглая зима с её бесконечными ливнями. Шмотки промокли до нитки, пришлось их снимать и развешивать на специальной планке, приспособленной у крыльца. Лукич на ней все больше рыбу сушил, но иногда случалось, что и рубаху, и исподнее.
 
Уже будучи в одних трусах, я решился переступить порог. Тщательно протер ноги о лежащую на полу тряпку и только после этого прошел внутрь. С бобыля станется отвесить леща за грязные следы, оставленные в коридоре. Вроде мужик взрослый, а чистюлей будет похлеще некоторых девок. Не зря говорят, что он в армии успел послужить, иначе откуда взяться такой аккуратности. И постель у него заправлена без единой складочки, и столешница от чистоты сверкает, и грязная посуда в раковине не задерживается. Может среди ночи разбудить и потребовать, чтобы вымыл одну единственную ложку, коей варенье перед сном зачерпнул.
Лукич сидел на кухне в привычной позе, закинув ногу на ногу и читая газету. Услыхав шаги, поднял голову и некоторое время изучал мой внешний вид. После чего протянул задумчивое м-да-а…
Я не стал дожидаться вопросов и честно все рассказал, не забыв упомянуть о подозрении по поводу Еремея.
- Он слил информацию стригунам, больше некому, - заявил с уверенностью и умолк, ожидая решения Лукича. Почему-то был уверен, что оно последует, но бобыль лишь устало вздохнул.
- И что, это всё? – не выдержал я. – Еремей выскочит сухим из воды?
- Не он это.
- Да как же не он, когда он! До такой степени меня ненавидит, что душу диаволу готов продать. И про счета мог догадаться, и про тетрадь.
- Доказательства где? - перебил меня Лукич. – Или одни лишь подозрения? Я те не бабка беззубая на базаре, чтобы пустыми домыслами кормиться. Вот когда факты будут, тогда и приходи, а сейчас вали отседова.
- Да как же так… Еремей предатель.
- Пшел с глаз моих! - рявкнул бобыль и я счел за лучшее отступить.
Вышел во двор потерянным. Попытался привести мысли в порядок, но те разбегались будто шальные тараканы, увидавшие свет. И только один вопрос стучал в голове: 
«Почему? Почему он не желает этого замечать. Ведь Еремей предатель… он это, больше некому».
Я побрел в сторону мастерской, спотыкаясь о разбросанные на земле детали. Дорожку чистили каждый месяц, да только толку. Притащат мужики во двор очередной кузов, разберут на мелкие запчасти, порежут на куски и можно приниматься за уборку по новой. Они и сейчас стояли, кузова эти - от Бьюика, от старенькой «Рубы», и от с трудом различимой немецкой машины: может Даймлера, а может Бенца. С последней успели поработать «турбинкой» (примечание от автора: просторечное название угловой шлифовальной машинки, известной в народе как болгарка): срезали крышу, стойки, распотрошили внутренности под капотом – так что даже бывший хозяин не сможет признать в этой груде металлолома угнанного коня.
Я прошел половину пути и вдруг понял, что из всей одежки на мне остались трусы – те самые знаменитые фабрики Волобуйского. И куда такой красивый отправлюсь? Чай не малое дитяти, чтобы в одном исподнем по улице бегать. Мокрая одежда продолжала сохнуть, а возвращаться в дом к Лукичу не хотелось. Сказано же было – проваливай, вот и свалил…
Походил по территории взад-вперед, попинал разбросанные болты и не придумал ничего лучшего, чем усесться на бревно, брошенное у проржавевшего остова Руссо-Балта. Сначала пялился на проплывающие в небе облака, потом взялся за палочку и принялся ковыряться в земле. Какое-никакое занятие в ожидании, пока успокоится Лукич.
Вскоре во дворе показался Мартьян. Мастеровой отнес пакеты со съестным, но возвращаться на работу не стал - подсел ко мне на бревнышко. Достал из нагрудного кармана пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и принялся пускать густые облака дыма в темнеющее небо.
- А ты знал, что дневного времени суток в каждой точке земного шара одинаково? - неожиданно спросил он.
- И на севере? Там же темно полгода?
- Зато оставшиеся полгода светло. В этом и заключается великое равновесие мира. Каждому жителю Земли солнышка отмерено поровну: и негру в Африке, и эскимосу в тундре. Справедливость, однако.
- На небесах понятно, там близко к Богу, - пробурчал я, - но почему в земной жизни равновесия нет? Почему одни получают всё: и деньги, и семью большую, и возможности, а другим с гулькин нос? Или нужно обязательно помереть, чтобы справедливости дождаться?