В тени Алтополиса (СИ)

После обеда мне дали время на отдых, а к вечеру вновь отправили на крышу.
- Не нравиться мне это затишье, - пробормотал дядька Степан, оглядывая окрестности. Чем ближе становилась ночь, тем чаще он появлялся. И то ему не нравилось и это… Начальник все чаще говорил про плохое предчувствие, ну и накликал беду.
Не успело солнце закатиться за горизонт, как над поселком поднялся столб дыма. Смолянисто-черный у самой земли, он постепенно развеивался, превращаясь в клубящийся хвост неведомого чудовища. Сквозь серую завесу проступали огни небоскребов. Что им очередной пожар в Красильницком? Пусть бы и весь сгорел, горевать точно не станут. В газетах трущобы называли рассадником наркотиков, проституции и контрафакта, а еще раковой опухолью, охватившей здоровый организм Алтополиса. Может кто-то даже обрадуется, наблюдая с высоты птичьего полета за разгорающимся внизу пламенем.
В воздухе отчетливо завоняло гарью - той самой, с примесью пластика, от которой в горле начинало першить и хотелось кашлять. Вдалеке завыли пожарные сирены.
Я схватился за рацию, а спустя полминуты на крышу примчался дядька Степан в сопровождении смурного Лукича. Они тут же отобрали у меня бинокль и принялись попеременно вглядываться в клубящийся дым.
- Овощную запалили? - предположил мастеровой, имея ввиду склады в северной части города. Раньше там располагалась овощная база, но после того как поставщик разорился, пустующие площади захватили малажские.
- Не-а, овощная западнее находится, - возразил я, - а ежели смотреть на флюгер вон той зеленой крыши, то будет Никитинский спуск - самое его начало, а чуть севернее находится сквер царя-императора и хоральная синагога.
Лукич и дядька Степан молча переглянулись. Я же вдохновленный вниманием старших, продолжил:
- Чуть выше стоит общажка… ну, бывшее общежитие текстильного техникума, которое пару лет назад расселили, открыв лавку стройматериалов. Может оно горит? Там почитай, одних лакокрасочных изделий на тонну будет, потому и жирный дым валит.
- Не-е, парень… не общежитие это, - покачал головой мастеровой.
- Да как не общежитие? В той стороне и нет ничего, окромя сквера и синагоги.
- Вот она самая и горит.
- Синагога? – не поверил я. – А евреи-то здесь причем?
- Они всегда причем.
Мастеровой как в воду глядел. Воспользовавшись сумятицей, неизвестные подожгли здание единственной на весь поселок синагоги. Огонь перекинулся на соседнее здание, но дальше не пошел. Подоспевшие на выручку соседи успели сбить языки разгорающегося пламени.
До утра на улицах хлопали выстрелы. Вернувшийся подмастерье сообщил, что в районе рынка случилась потасовка. Кто с кем дрался – не разберешь, но народу с обеих сторон собралось много.
Пока подмастерье живописал ночные приключения, я места себе не находил. Арина… к своему стыду только сейчас вспомнил о девушке, у которой в поселке и нет никого: ни родни, ни молодого человека, способного защитить. Я должен был первым делом все бросить и бежать на выручку, а вместо этого любовался окрестностями через бинокль. Дурак! Ведь всякому известно, что вовремя волнений нужно прятать золото и баб, в особенности молодых девчонок, потому как охочих до женских прелестей хватает и в мирное время, а уж в лихое. У некоторых позыв плоти затмевает все остальное, в том числе инстинкты самосохранения. Я единожды видел такого… Поймали насильника в районе промзоны, прямо за этим самым делом. Принялись охаживать палками, а тот рычит – оторваться от паскудного занятия не может. Так верхом на бабе и забили. Ей-ей, одержимый.
Я бросился к Лукичу с просьбой отпустить в поселок, но бобыль страха моего не разделил.
- Нет, - сказал он, как отрезал.
- А ежели убьют?
- Не убьют... Мадам Камилла сумеет позаботиться о своих работницах. А ты вместо того, чтобы голову всякими глупостями забивать, бери бинокль и дуй наверх, - и чуть подумав, добавил, - на сменщика твоего никакой надежды.
Вместо провинившегося Еремея дали в напарники неказистого мужичка: рассеянного до жути, вечно щурившего глаза. Ровно дед Пахом, читающий газету. Как можно подслеповатого человека определять в дозорные? Понятно, что народа нехватка и выбирать особо не приходится, но есть же глазастые девчонки. Все лучше, чем этакое чудо на посту. Мало того, что нихрена не видит, так еще и собственные порядки принялся наводить. Взял и разобрал мою лежку, которую с таким трудом сооружал. Частью переволок вещи на другую сторону, частью растерял.
 
Ух, до чего я разозлился – аж крошка на зубах заскрипела, а мужичок вместо того, чтобы прислушаться к справедливо сделанным замечаниям, принялся учить жизни. Оказывается, я и место выбрал неудачно, и смотрю в другую сторону и вообще, сопля зеленая по сравнению с ним - умудренным жизненным опытом человеком. Что же ты, такой умудренный, занял восточную сторону? Чтобы солнышко в глаза меньше светило и телу твоему лежать было удобнее? Да со двора разве что псы бродячие полезут в атаку или крысы. Зато улица Блинчикова осталась в слепой зоне – та самая основная дорога, что вела к мастерской. Её потому и прозвали «Автомастерской на Блинчикова», что иными путями не подберёшься.
Спорить с «познавшим мудрости жизни» мужичком было бессмысленно. Я лишь махнул рукой и принялся заново оборудовать лежанку. За этим занятием меня и застал Еремей.
Парень чувствовал за собой вину и теперь всячески пытался её загладить. Таскал кастрюли на кухне, помогал забаррикадировать ворота, а под вечер поднялся на крышу, хотя об этом его никто не просил. Уселся рядом и, отсвечивая свежим фингалом, принялся травить байки: про то, как отличить заводскую форсунку от поддельной, и как правильно закручивать колеса, чтобы не срывало болты. А мне что - мне так даже интереснее, словно радио на фоне работает.
Пока Еремей говорил про автомобили, я его внимательно слушал, но стоило зайти речи о делах известных, и я не выдержал. Терпеть не могу, когда люди всякую чепуху мелят, создавая видимость понимания. Если уж Всевышний не наградил великим умом – помалкивай в тряпочку, и не разглагольствуй о вещах, в которых ничего не смыслишь. Вона, лучше гайки крути.
Началось все со стригунов. Еремей пересказал последние слухи, что дескать расписные испарились с поселковых улиц. Заперлись у себя на хазе и теперь сидят, боясь казать нос наружу.
- То же мне, хозяева, - расхрабрился парень. Он разглагольствовал на манер рыночных горлодеров, собиравших толпы народу в воскресный день. Те тоже любили доносить правду с помощью луженой глотки, а для пущей убедительности рвали ворот рубахи и стучали кулаками в грудь. Еремею рубахи было жалко, чай не казенная – своя, поэтому всю имеющуюся ярость он спустил в слова. - Псы они трусливые - вот кто! Спрятались, поджав хвосты, пока чужаки по их территории шастают… Ну ничего, не долго осталось. После сегодняшних событий погонят стригунов взашей, а Центровую малажские держать станут или местные сами порешат.
- И как же они порешат? – полюбопытствовал я.
- Слыхал про вече в древнем Новгороде? Вот и наши организуют сходку, выберут старшин от каждого района. Назначат ответственных за безопасность, а те в свою очередь создадут народные дружины - по человеку с каждого дома, а ежели дом многоквартирный, тогда с подъезда.
- Красиво придумано.
- А то, - Еремей расплылся в самодовольной улыбке. Он так и не сумел распознать иронии в моих словах, потому с жаром продолжил расписывать прелести придуманной им системы. Фантазировал на тему, как заживет Центровая, когда люди сами себя научатся защищать и сами себе станут хозяевами.
Первые минут десять было забавно, но Еремей все говорил и говорил, не останавливаясь. И тогда я не выдержал:
- Вот ты твердишь, что хватит стригунам налоги платить… Мол, Центровая организуются в единую общину и станет сама себя защищать, так?
- Так.
- А что же им раньше мешало?
Еремей хохотнул:
- Вот же ж ты дурень, малой… Стриги и мешали.