Полуостров загадок
Удалой молодец выплывает на мачте, «выносит свою суженую из волн без памяти». Мореходы, собрав уцелевшие пожитки, ставят на пуртынном берегу зимовье, ограждаясь тыном, завязывают добрые отношения с воинственными соседями — «племенем квихпах писаные рожи».
Любезный молодец строит дом. После долгих скитаний «удалец с голубушкой» обретают отдых, покой и счастье…
— Эх и документик! — восхитился Любич. — Как ни верти, а первое поселение в Америке казаки поставили триста лет назад!
…«Житие» в неведомой земле сплотило новоселов в крепкий казаческий Круг. «Второю весной» Круг решает «послати на Русь матушку гонца надежного, верного, тайного… вольных казаков да охочих людей в Новую Сечь звати, припасы, оружие, снасти привозити».
Трудную миссию поручают удалому молодцу с Авдотюшкой неразлучною. Казаки доверяют гонцу призвать «имянным вещим перстнем» атаманить в Новую Вольную Сечь Семена Дежнева, а «землю матерую, что отведали за морем, в великия нерушимыя тайны держати».
— Странно. Почему Дежнева?
— Ну, это понятно: Дежнев вышел из простых казаков, был умен, храбр, любознателен и по тому неспокойному времени добр. Делил все беды и радости с товарищами, предпочитая обходиться с народами Сибири «ласкою, а не жесточью». Но посмотрите, что совершает удалой молодец с Авдотюшкой!
На кожаной байдаре вместе с эскимосами переплывают, они пролив между Азией и Америкой, минуют «Большой Каменный нос, что промеж сивер и полуночник», и, почти не приставая к опасным берегам, «идут морем» вдоль чукотского побережья. В устье Колымы мореходы с грустью прощаются с друзьями и «на куяках» поднимаются вверх по Колыме, к Нижне-Колымской крепости, сказавшись там «ушлыми из Чюхочьего плену».
Удалец припоздал — не застал в крепости своих мятежных сотоварищей. Они благополучно достигли на коче Колымы, встретили Михаила Стадухина и, влившись в буйный его полк, ушли последним зимним путем «во след Степану Моторе» через Камень на Погычу.
Неудача не смутила удалого молодца. Он решает подыматься вверх по Анюю с проводником — юкагирским аманатом — и через Камень достигнуть Анадыря. Надеясь вернуться обратно в крепость с Дежневым «сбирати припасы, снасти да вольные люди в ту Новую Сечь», добрый молодец с Авдотюшкой закапывают тайно ларец с повестью в Атаманской башне.
— Ай да баба! Такой жена, Вадим, ищи: все равно Геутваль — везде за мужиком ходить будет!
Илья расчувствовался. На глазах старого эвена блестели слезы. Я вспомнил отважную чукотскую девушку.
Сжалось сердце, может быть, мы расстались с ней навсегда…
Заканчивалась повесть жаркими строками стихотворного диалога «удальца с голубушкой». В постановлениях казаческого Круга оба зрят высший смысл «Чести и Правды казаческой»…
Любич осторожно закрыл книгу.
День окончился. Малиновое солнце тлело в фиолетовом сумраке. Мохнатые лиственницы на близком увале застыли, к чему то прислушиваясь. Совсем близко, за кустами, в Стадухинской протоке, тихо крякали утки.
— Удивительно… — наконец проговорил Любич, — удивительно и просто. Сорок лет спустя после этих событий, в 1680 году, казаки затеяли второе восстание в Якутском остроге. В заговоре участвовал один атаман, казачьи десятники и тридцать рядовых казаков. Они собрались «побить до смерти» якутского стольника и воеводу, захватить пороховую и свинцовую казну, оружие, припасы и бежать в «заносье». Видно, американские робинзоны прислали на Русь второго гонца.
— И чем же кончилось восстание?
— Заговор раскрыли, зачинщиков казнили, а рядовых казаков в кандалах сослали в дальние остроги. Но о Вольной Сечи за проливом воеводы не допытались. Никто не выдал заветной тайны. Историкам и это восстание до сих пор кажется случайной вспышкой.
Все это было необычайно интересно. Я спросил Любича, почему нигде в своей повести казачий певец не отождествляет себя с главным героем — «удалым молодцом».
— Такова особенность древнерусских повестей… В те времена жанра автобиографических повестей просто не существовало.
— А казаческие повести?
— Впервые появились в Запорожской Сечи, сочиняли их гусляры. На Руси первую казаческую повесть «О взятии царства Сибирского» написали сподвижники Ермака в тридцатых годах XVII века. Десять лет спустя донской казак Федор Порошин окончил великолепные казачьи «Повести о взятии и сидений Азовском», известные во многих списках, А Матвей Каргополец — «удалой молодец»— оставил нам ярчайшую антибоярскую казачью повесть, по видимому, уникальную, в единственном вот этом экземпляре. Недаром он упрятал его в землю. Не только автор, но и переписчик или хранитель тайной повести могли угодить на дыбу или виселицу…
Прошло четыре месяца после находки уникальной рукописи на берегу Стадухинской протоки. Мы с Ильей давно прилетели в Магадан. Начальника строительства в городе я не застал: он уехал в Москву по срочному вызову и должен был скоро вернуться.
Буранов рассказал, что перед отъездом начальник написал собственной рукой приказ с благодарностью за блестяще выполненную операцию в Центральной Чукотке.
— В отпуск на материк поедешь, — улыбнулся, передавая приятную новость, Андрей.
Образцы платины взбудоражили магаданских геологов. На Большой Анюй спешно собирались разведчики. Рукопись старинной повести и находки из хижины землепроходца произвели сенсацию в Историческом музее. Ученые принялись за полный перевод текста.
Костя и Геутваль все еще находились с оленями в дебрях Северной тайги и не подавали о себе вестей. Наступила полярная стужа, тайга укуталась зимним покрывалом, и мы готовили аварийный самолет на поиски пропавших друзей…
Однажды я сидел в кабинете начальника Главного управления Дальнего строительства за громадным письменным столом. На улице гудела пурга, билась в высокие зеркальные окна. Магадан, утонувший в снежном вихре, спал глубоким сном. Я принял ночное дежурство и в это время замещал начальника.
Передо мной висела карта Золотого края. Горные предприятия размещались по великой дуге хребтов от Яны, верховьев Индигирки, Колымы и до Чукотки.
То и дело звонили телефоны. Далекие, иногда тревожные голоса сообщали о снежном обвале на индигирской трассе, о движении колонны машин по льду Индигирки с грузом для нового прииска, о зимнем наводнении на Тарын Юряхе, вызывали самолет с хирургом к геологу, раненному в тайге, дежурные Горных управлений передавали сводки о «металле»…
После полуночи звонки стали реже, и к двум часам вовсе прекратились. Пурга не стихала, бесновалась и выла за окнами. В кабинете было тепло и уютно. Я развернул книгу Сергея Маркова о Русской Америке, мне удалось отыскать ее в городской библиотеке.
Сто пятьдесят лет спустя после первых казацких новоселов на берегах Аляски снова высадились наши мореходы. Основались военно торговые поселения. Аляска стала провинцией Российской империи.
Парусные корабли Балтийского флота бороздили воды Тихого океана. Исследователи и промышленники того времени совершали на оснащенных ботах, на кожаных байдарах и каяках вместе с эскимосами и алеутами тысячеверстные походы вдоль берегов Аляски и Дальнего Запада Америки. Русские фактории, форты и гавани возникли по всему американскому побережью — от Аляски до испанских владений в Сан Франциско.
Самодержавие не сохранило эти земли за Россией. Кто знает, если бы укрепилась Новая Сечь Казаческая на открытой дежневцами Матерой Земле, может быть; совсем иначе сложилась судьба Аляски…
Резко зазвонил телефон. В трубке едва слышалось:
— Магадан… Магадан…
— Алло. Дежурный слушает. В чем дело?
— Доложите Оленеводческому управлению… Знакомый, родной, охрипший голос Кости, то пропадая, то вновь возникая из помех, докладывал, что чукотский табун благополучно вышел к Дальнему прииску и разместился на зимних пастбищах Омсукчана.
— А Геутваль, где Геутваль?
— Здесь я, с Костей, — зазвенел в трубке до боли знакомый голосок, — мы соскучились по тебе, Вадим!
Помехи прервали наш короткий телефонный разговор…