Тайна Ночи Свечей (СИ)

Почти три сотни лет закрытое, успешно управляемое Великим триумвиратом королевство, не давало спокойной жизни всем тем, кому не посчастливилось оказаться в зоне его разрушительного восхождения. Единственными, кому еще хватало сил давать достойный отпор, оставались крепкие духом, воинственные шуттанцы и стойкие, разносторонне одаренные магией дэйлинальцы.
Но ни что не может длиться вечно и оставаться неизменным. Наступил закат и для жестокого, напоенного чужой кровью и слезами, королевства Вейнтеверо.
Первым их народ покинул Жнец — погиб в бою с молодыми правителями Шутты — свирепыми королями-близнецами. Пал, как и предрекало, полученное накануне битвы предсказание, сумев утянуть за грань лишь одного из братьев-королей, старшего.
Вслед за Жнецом исчез Творец, предварительно собственноручно нанеся на главную столичную колонну, послание для некоего Беглеца. Его последним, личным распоряжением стал неожиданный приказ оградить колонну высокой каменной стеной и не подпускать к ее подножию никого, кроме его самого или того, кому удастся доказать, что он и есть тот самый Беглец, для которого предназначались, высеченные на колонне, незнакомые вейнтам символы. Нарушившего неслыханный приказ и всех причастных к ослушанию ожидала неминуемая казнь, сколько бы лет с оглашения не прошло — так говорилось в непререкаемом указе Творца. Постепенно вейнты смирились с его уходом и даже стали видеть в последней воле второго короля скрытое обещание однажды вернуться и занять прежнее место мудрого, справедливого правителя.
Но на этом беды вейнтов и не думали заканчиваться. На исходе трехсотлетия королевство внезапно лишилось своей последней опоры — Ловца живых чудес, а с ним и контроля над водами Злого моря. Никого другого непокорная стихия так и не пожелала признать новым господином, потопив немало вейнтских разбойничьих кораблей и утянув на дно всех, плывших на них ловцов — верных последователей третьего Великого короля.
Шли годы, потомки воинов Жнеца продолжали время от времени пленять и уводить в Вейнтеверо мирных жителей соседних королевств. На землях Шутты, одна за другой воздвигались все новые пограничные заставы. Закаленные в боях с неприятелем воины делали все возможное, лишь бы оградить их общий дом от вторжений, но не так-то просто давались им эти переменчивые победы. Даже без своих могущественных правителей, закрытое королевство так и осталось закрытым, лишив тем самым вражеские войска возможности нанести ответный удар.
Окружающие территорию вейнтов природные барьеры — сумрачные песчаные леса, черные проливы и конечно же непредсказуемые воды Злого моря, расправлялись с переходящими границу проклятых земель воинами, ничуть не хуже метких стрелков, скрывающихся за ядовитыми деревьями гиблых лесов и никогда не жалеющих для врагов длинных, отделанных рыбьей чешуей вместо перьев, стрел.
Со временем, сильнейшей головной болью приграничья, стали малочисленные темные отряды жнецов. Выходя на свой скверный промысел лишь безлунными ночами, они с ловкостью огибали конные разъезды и собирали человеческую жатву, уводя за собой молодых, полных сил шуттанцев и шуттанок. На ряду с хитростью и бесшумностью, имелся в их распоряжении и другой неприятный козырь — особые колдовские путы, пропитанные соком блеклых ядовитых трав.
Отважные сыны Шутты не боялись смерти, воспринимая ее, как нечто естественное и неизбежное, но не могли избавиться от ужаса при мысли о бесславном пленении с помощью лишающих воли пут. Разбить кандалы, разорвать любую другую веревку, какой бы прочной та не оказалась, даже проломить толстую каменную стену темницы — все это относилось к тяжелым, но все же выполнимым задачам и только против пестрых витых шнуров вейнтов они были абсолютно бессильны… Очутившийся в их колдовской власти уже не мог надеяться на самостоятельный побег, лишь на то, что его чудом отобьет удачливый отряд, сумевший нагнать похитителей до того, как те пересекут границу проклятых земель.
Мало кто осмеливался потешаться над безотчетным страхом могучих воинов, содрогающихся при одном упоминании о гибких вейнтских оковах. Напротив, делалось все возможное, только бы побороть или хотя бы притупить эту старинную, одуряющую боязнь. И, как ни странно, успешнее всего с этой непростой задачей справлялись бродячие циркачи, весело колесящие на своих скрипучих, разноцветных повозках по всему миру и знающие о жизни куда больше иных, засевших в своих королевствах мудрецов. Из года в год странствующие артисты возвращались в богатое королевство и получали щедрую плату за свое нехитрое выступление, даже в самых маленьких городках Шутты.
 
Особой же популярностью пользовался фокус с самостоятельным освобождением пленника, в приграничных городах-крепостях. Именно там острее всего ощущалась неподдельная радость при виде ловко выскальзывавшего из страшных пут акробата. До смерти уставшие от непрекращающихся похищений простые жители и бьющиеся за их покой воины, облегченно хлопали всякий раз, как становились свидетелями очередного наглядного посрамления непобедимых, как всем им мнилось, вейнстких чар.
Вот только далеко не каждый заезжий чужак понимал, что в этом заурядном представлении такого захватывающего и интересного. Большинство из непосвященных гостей Шутты не могло взять в толк из-за чего бывалые воины, не глядя выгребают из кошелей монеты и щедро одаривают, призывающих поддержать смельчака, циркачек, гремящих на всю площадь быстро наполняющимися яркими бубнами.
Однажды, не оценил происходящего и юный, облаченный в черные одежды, чужестранный гость. Это был его первый визит не только в суровое приграничье, но и в саму Шутту, а потому он не мог знать всех тонкостей местной, непростой жизни и не понимал, происходящего на его глазах, грабежа. Крайне изумленный странной реакцией на более чем посредственное выступление акробата, юноша не преминул продемонстрировать свои скудные познания шуттанского, прилагавшийся к ним чудовищный акцент, а также поразительную, сметавшую любой языковой барьер, заносчивость.
Оказавшейся стоящей в непосредственной близости от шумно возмущавшегося смутьяна Тере, моментально захотелось зажать уши, а лучше сразу пристукнуть крикуна чем-нибудь тяжелым, чтобы тот не портил просмотр долгожданного выступления ни ей, ни окружавшей ее толпе одобрительно улюлюкающих людей.
Слово за слово завязалась ожесточенная, бранная перепалка. Совсем еще юная, переодетая мальчишкой зеркальщица требовала, чтобы чужак немедленно заткнулся и прекратил выказывать неуважение к тому, чего не в силах уместить в своей пустой, как цирковой бубен, голове. В противном случае, она обещала с превеликим удовольствием подбить ему глаз или сломать нос. Разумеется, надменный, хорошо одетый гость королевства и не подумал внимать резонным требованиям какого-то неотесанного, просто одетого оппонента. В отместку за возмутительную угрозу, юноша щедро одарил Теру парой отборных эпитетов на ломанном шуттанском и целым потоком непереводимых, но судя по интонациям, не менее лестных оскорблений на родном, тарабарском языке.
Постепенно, к набирающему обороты скандалу, присоединилось еще несколько участников, одним из которых стал здоровенный берентилец, считавший шуттанских воинов славными ребятами и прекрасно понимающий, что далеко не со всеми трудностями можно справиться, полагаясь лишь на грубую силу и несгибаемую волю. Именно он стал инициатором того самонадеянного пари, едва не стоившего Тере магии, если не жизни.
Простодушный великан наивно рассчитывал одним махом угомонить разоравшегося на всю площадь спорщика, предложив тому проверить на себе, каково это — выпутываться из коварных вейнтских веревок. Но не тут-то было, хитрость не прошла!
Задира будто только этого и добивался, а потому без лишних уговоров согласился повторить смехотворный трюк циркача, выставив всего одно встречное условие. Наглый голосистый малец, посмевший указывать ему что делать и как себя вести, также должен был принять участие в состязании и поставить на кон нечто, соответствующее его, господина Рэйно, закладу. Сказав это, чужеземец отвязал от пояса добротный кожаный кошель и одним картинным движением высыпал на крышку, стоящей неподалеку бочки, целую гору полновесных золотых монет.