Тайна Ночи Свечей (СИ)

Ловчий давно жаждал поймать рискового оппонента, который с каждым новым делом все увеличивал пятно на его некогда безупречном послужном списке и снабжал коллег крылатого поводами для неиссякаемых шуток, прикрытых то фальшивым сочувствием, то уверениями в их восхищении его стойкостью и упорством. Других охотников гоняться за ловкачом по всем подворотням и крышам Дэйлиналя больше не находилось. Даже все возраставшая сумма и без того крупного гонорара, не прельщала остальных ловчих и детективов. Серый Ловкач намертво угнездился в списке неуловимых и вычеркивать его оттуда, рискуя собственной карьерой, никто, кроме него, не желал.
Вот только стоил ли престиж и очищенный послужной список потери единственного интересного соперника? Ловля всех остальных преступников казалась крылатому страшной рутиной, а этот неуловимый вор умудрялся удивлять и заставлять думать, отметая все рамки и границы, при каждой новой встрече. Ловкач буквально перекраивал мир под себя и никогда не использовал одни и те же уловки дважды. Вор не признавал очевидных, простых путей и находил самые невероятные решения, что превращало его кражи и выходки в настоящее искусство. А искусство, как известно, требовало жертв и шли на них не только творцы, но и почитатели их талантов. Именно этим занимался ловчий посреди ночи, пробираясь по запертому, мрачному кладбищу, рискуя наткнуться на кого-нибудь из прядильщиков, не терпящих нежданных гостей. Они сначала насылают какую-нибудь колдовскую дрянь, и только потом задают вопросы.
Продвижение по обширной, скудно освещенной территории давалось с переменным успехом. Пара коряг, вылезших из земли в самых неподходящих местах, и одна особенно подлая ветка, с размаху хлестнувшая по лицу, едва не выдали ловчего, но, к счастью, обошлось. На его приближение не обратили внимания. Хуже было другое — начали рассеиваться надежды на встречу с Серым Ловкачом. Тот никогда не позволял себе так открыто шуметь и ругаться, причем на шуттанском, да так, что даже статуям на могилах в пору было краснеть и затыкать уши.
Еще недавно радовавшая ловчего зацепка, подкинутая самим Верховным Арасом, начала казаться гнилой соломинкой, не стоящей времени и внимания, но убедиться в неудаче все равно стоило, а потому он упорно продолжал свой путь и, как мог, раздувал в душе гаснущий огонек надежды.
Подобравшись к аллее склепов святых, ловчий сбросил с плеча, найденную днем, неудобную ношу, обмотанную серой тряпкой, и стал осторожно пробираться сквозь кусты. Ловчий распластался по земле и пополз вдоль могильных плит, чтобы лучше все рассмотреть и подслушать тихий разговор, сменивший ругань и суетливые метания. Укрытие не отличалось высотой и надежностью, зато темнота и увлеченность спорщиков оставались на стороне крылатого. Впрочем, ненадолго.
Разглядеть собеседницу шуттанца, шарящего руками по земле возле одного из склепов с фонарем, не было никакой возможности. Ловчий откинул, загораживавший обзор капюшон, на свой страх и риск высунулся из-за холодного, могильного камня, покрытого противным мхом, источающим запах, от которого так и подмывало чихнуть, но все равно не преуспел.
В круг света попадал лишь темный бархатный плащ, небрежно наброшенный на одну из статуй, и подол пышного полосатого платья, подергивающийся в такт движениям стройной женской фигуры, сидящей боком на невысокой гранитной могиле. Женщина сосредоточенно сыпала чем-то блестящим из небольшого мешочка. Каким образом она сумела перебраться через ограду в такой непрактичной одежде, оставалось загадкой. Вопросом оставалось и то, кому же все-таки не повезло пораниться, пробираясь за стены кладбища — клочок ткани, оставшийся на одной из пик, не сходился по цвету с тем, что удавалось разглядеть в неверном свете масляной лампы. Зеленое платье в черную полоску не вязалось с красным шелковым лоскутком.
Взбешённый, все не унимающийся шуттанец, так же не мог похвастаться подходящим нарядом. На чужестранце были простые коричневые штаны из грубого сукна и кожаная потертая куртка в тон. Подобным образом, обычно, предпочитали одеваться наемники или убийцы, но уж никак не ловкие воры, решившие замаскироваться под чужестранных вельмож, на что в тайне рассчитывал ловчий, обнаружив яркий лоскуток. Окончательно развеяли все надежды крылатого длинные кривые кинжалы, прикрепленные к поясу шуттанца ремешками и замысловатыми узлами.
 
Его вор не был хладнокровным убийцей, а этот человек, пусть и походящий на ловкача ростом и хрупким телосложением, явно пустил бы в ход свое грозное оружие, представься ему для этого хоть малейший повод.
— Ради всех святых и покровителей, прекрати вытаптывать траву и шуметь почем зря! — зло прошипела женщина, не прерывая своего сомнительного занятия. Властный, раздраженный голос показался неуловимо знакомым. Будто раньше ловчий его уже где-то слышал, только не в таком напряженном исполнении и при более благоприятных обстоятельствах.
— Да хоть ради вашего знаменитого Ловца живых чудес! И чего, спрашивается, Боривал еще жалуется на Корду? Прядильщики в конец обнаглели, даже собственных святых умудряются обворовывать, причем не кое-как, а вполне основательно, да еще и после смерти, — продолжал бушевать шуттанец, возобновляя свои бесполезные поиски у следующего склепа. В ответ на его реплику раздался мелодичный смех.
— Не тянем мы с тобой на их святых, а вот шансы записаться в мученики, если наша пропажа чудесным образом не обнаружиться, у нас есть и весьма недурные, — оптимистично заметила собеседница и отложила опустевший мешочек в сторону. Как, кстати, твоя нога? Посольский балахон мог дорого обойтись, не будь ты так удивительно устойчив к ядам.
— Благодарю за заботу! Плющ — это мелочь в сравнении с тем, что весь план разваливается, как карточный домик, — отмахнулся шуттанец, старательно ворочая камни возле очередного загробного пристанища кордских святых. — Повезло еще, что наглец не позарился на мой рабочий костюм и оружие.
Завершились поиски похищенного добра внезапным злым пинком, взметнувшим целое облако пыли и полетом увесистого булыжника, отправленного в темноту ровно в том направлении, где притаился ловчий.
— Не стоило мне налегать на эти треклятые кордские яблоки! Думал ведь еще, что добра от их колдовства вовек не дождешься, — обреченно простонал шуттанец, бесцеремонно сдергивая бархатный плащ с плеч мраморной статуи. Усаживаться на холодную могильную плиту, по примеру своей спутницы, он явно не планировал. Последовало тщательное сворачивание бархата в толстую подушку и придирчивый выбор наиболее ровного камня. Лишь после того, как все приготовления были закончены, шуттанец уселся и стал нервно постукивать каблуком грубого, высокого сапога о торчащую из земли корягу.
— Руководствуясь твоей логикой, мы можем смело отправляться по домам. Или ты забыл, кому отведена главная роль в сегодняшнем мероприятии?
— И то верно! — хохотнул, окончательно успокоившийся шуттанец. — Так как там дела с нашей пропажей, продолжим разрушать гениальный план или еще есть надежда на счастливый исход дела?
— У гениального плана, как ты удачно выразился, с самого начала не было никаких шансов, так что наш небольшой экспромт ничуть не повредил… Да и кто знает, может мы не единственные решили заняться самодеятельностью, плюнув на первоначальные договоренности, тебе так не показалось? — спокойно поинтересовалась женщина в зеленом, после чего поднялась с могильного камня, отряхнула юбку и шагнула в сторону, полностью покидая круг света.
— В том-то и дело, что показалось. А вот о качестве экспромта судить еще рано, кажется, кто-то из нас сильно перестарался, бередя раны дэйлинальской общественности…
Дальнейшее светопреставление заставило крылатого прижаться к земле еще плотнее, а болтливого шуттанца резко соскочить с могилы и укрыться за ней.
Земля под ногами женщины засветилась голубоватым светом, пришла в движение и начала мелко трескаться. По кладбищу стали расползаться неестественные, рваные тени, сопровождаемые светящимися, морозными ручейками липкого тумана. Тишина наполнилась перезвоном битого хрусталя. Вторил ему навязчивый шепот, источник которого не удавалось определить. Казалось, будто звуки раздаются отовсюду, проносятся вдоль могил и покидают кладбище, оставляя после себя ощущение давящей на уши тупой боли. Колдовство пропитало все вокруг и стало рыскать среди деревьев и статуй, выискивая кем бы поживиться. Ловчий ощущал колючие прикосновения к лицу, шее, рукам. Внезапно плечо ожгло дикой болью, будто кто-то вонзил в него сразу несколько длинных острых иголок. Лишь чудом крылатый успел прикусить ворот плаща и не выдал своего присутствия стоном.