Украденная субмарина. К-129
«CHINA GOLF», ИЛИ ССОРА ИЗ-ЗА ТРЕХ КРАСНЫХ ЗНАМЕН
«Достигнута полная договоренность относительно мероприятий, которые должны быть предприняты для борьбы против агрессии и для сохранения мира». Такова ключевая фраза советско-китайского коммюнике по итогам встречи на высшем уровне в Пекине 31 июля — 3 августа 1958 г. Однако реальные результаты переговоров были прямо противоположны бравурному тону заявления для печати. Встреча закончилась провалом, и с этого момента «великая дружба» дала трещину, протянувшуюся на десятилетия.
В чем же причина?
Китайская сторона поставила вопрос об оказании ей помощи в создании мощного флота подводных ракетоносцев. При всем желании Советский Союз не мог этого сделать. У нас в то время даже не было носителей баллистического оружия в боевом строю. Немногие подлодки Северного флота, приспособленные под новое оружие, числились опытными и таковыми являлись на самом деле. Ни одна лодка проекта АВ-611 ни разу не выходила на боевое патрулирование, и термин такой еще не родился!
Москва, тем не менее, выражала готовность помочь. Предлагалось построить совместно только некоторое количество кораблей. Для приобретения опыта. А дальше, мол, сами… Китайское руководство это не устраивало. Мао признавал только один вид помощи — братской. Безвозмездной. Поэтому его возмутило предложение Москвы купить у СССР несколько надводных кораблей, в том числе крейсер Тихоокеанского флота «Каганович». К тому же советская сторона уклонилась от обсуждения вопроса о конкретных сроках передачи образцов ядерных боеприпасов вместе с полным технологическим пакетом.
В результате КНР «не сочла возможным» удовлетворить просьбу СССР разрешить построить на китайской территории радиостанцию для поддержания устойчивой связи с подводными лодками дальнего действия. Также была отклонена просьба об аренде военно-морской базы для пополнения корабельных запасов и отдыха советских экипажей.
Подготовка саммита была проведена из рук вон плохо. Но вряд ли это просчет одного лишь советского МИДа. Политическое руководство страны явно не учитывало настроений и хода мыслей партнеров.
«Складывается впечатление, — вспоминает видный дипломат Алексей Брежнев, работавший в те годы в Пекине, — что тогда в Москве еще не осознавали глубину расхождений. Действительно, трудно было поверить, что провозглашение Мао Цзэдуном лозунгов типа «атомная бомба — это бумажный тигр», выражение им готовности пожертвовать половиной населения Китая и даже всего мира ради разгрома империализма и т. п. — это все изложение реальной политики, а не цирковые репризы, преследующие цель позабавить публику».
Н.С. Хрущев напрасно убеждал своего визави в преимуществах мирного сосуществования с империалистами.
— Хрущев сам не знает, что говорит, — откровенничал председатель Мао в перерывах «саммита» со своим личным врачом. — Он желает улучшить отношения с Соединенными Штатами? Прекрасно! Мы поздравим его салютом наших орудий. Наши снаряды так долго не находили применения, что стали почти бесполезными. Почему бы не использовать их по случаю такого великого праздника, как братание Советов с Америкой?
«Салют» состоялся. Через несколько дней после отъезда советской делегации Мао Цзэдун распорядился обстрелять острова Цзиньмэнь и Мацзу. Американцы ввели свои корабли в Тай-ваньский пролив. Китайцы подняли в воздух бомбардировщики ИЛ-28 с авиационными реактивными торпедами РАТ-52. Москва была в шоке, отыскивая причину вероломства основного союзника. Невозможно было поверить, чтобы только из претензии на «великость» можно было спустить курок мировой войны! Разрываясь меж двух огней, Москва все же вынуждена была указать Вашингтону на свои союзнические обязательства: «Нападение на Китайскую Народную Республику будет расценено как нападение на Советский Союз».
Мао Цзэдуну так и не удалось выступить в любимой роли «царя обезьян», наблюдающего с ветки за схваткой двух тигров. На следующий год советский лидер посетил Америку, а коварная подножка «старшему брату» не была забыта. Москва, наконец, прозрела. В начале лета 1959 г. ЦК КПСС обратилось с письмо к руководству КПК с призывом отказаться от создания атомного оружия. Аргументы на Старой площади изобрели попросту наивные: военное использование ядерной энергии чрезвычайно дорого, к тому же оборонный союз с СССР надежно прикрывает Китай от внешней агрессии. Пекин расценил это как односторонний отказ от принятых ранее обязательств. Однако по межправительственному соглашению 1956 г. значительная часть оборудования заводов по производству оружейного плутония уже была смонтирована в КНР.
Детонатором разрыва стало провозглашение Мао Цзэдуном политики «трех красных знамен»: новая генеральная линия китайской компартии (строить социализм по принципу «больше, быстрее, лучше и экономнее»), «большой скачок» и строительство народных коммун. Лозунг дня «Три года упорного труда — и десять тысяч лет счастья!» К 1962 г. увеличить валовой национальный продукт в 6,5 раз! Китай сделал заявку на лидерство в мировом коммунистическом движении, пообещав построить коммунизм за пять — шесть лет. Хрущев был вынужден уступить, он не мог отдать Мао первенство.
В начале 1959 г., в соответствии с советско-китайским соглашением (от сентября 1957 года) КНР были переданы лицензии и техническая документация на производство ракеты Р-2, а также других ракет различного назначения. Кроме того, советские специалисты оказали помощь в проектировании и строительстве испытательного полигона и создании специализированного ракетного НИИ.
«Одновременно с сооружением исследовательского реактора с помощью СССР строились военные реакторы для производства плутония и химические цеха для выделения его, — вспоминал академик Андрей Сахаров. — Сверху последовало указание предоставить Китаю самые современные проекты, которые в СССР только реализовывались. Физики и инженеры, которым следовало выполнить эту задачу, понимая политическую ситуацию лучше начальства, попытались передать более старые проекты. Однако Задикян, советник СССР по атомным делам при китайском правительстве, поймал их на этом и донес наверх. В результате передали самую совершенную технологию, а вскоре произошел разрыв отношений с Китаем».
Хрущев не оставлял попыток найти новые рычаги контроля за ядерной программой Пекина. С этой целью он предложил углубить процесс военного сотрудничества, включив в него создание и совместное использование мощной УКВ-радиостанции для связи с советскими подлодками в Тихом океане (70 % расходов брала на себя Москва, 30 оставалось Пекину). Другой такой же центр должен был обслуживать объединенный подводный атомный флот СССР и КНР.
К удивлению Хрущева, реакция Мао оказалась резко негативной. В июле 1958 п, на встрече с советским послом Павлом Юдиным, Председатель с едким сарказмом излил накопленное недовольство:
«Вы не верите китайцам! Вы всегда верили только себе! Русский человек для вас — существо высшее, вто время как китайцы продолжают быть недоразвитой нацией глупых и беспечных людей. Вот откуда исходит предложение о совместном владении и использовании этого объекта. Почему бы вам в таком случае не пойти на поводу собственных желаний и не распоряжаться вместе с нами нашей армией, авиацией, нашим флотом, нашей промышленностью, сельским хозяйством, культурой? Либо вы захотите подчинить себе все десять тысяч километров береговой линии Китая, а мы останемся с какими-нибудь партизанскими отрядами? Обзаведясь несколькими атомными бомбами, вы решили, что в состоянии контролировать своего соседа. Вряд ли вам приятно слышать эти мои слова, но мне совершенно ясно, что русский национализм уже тянет свои руки к берегам Китая».
«Совместное владение» ассоциировалось у Мао с неравноправными договорами, навязанными Китаю в начале века западными странами, и раздавшимися в 1950 г. требованиями Сталина особых прав на территории Манчжурии и Синцзяна. У Хрущева, заметил Мао советскому послу, хватило здравого смысла аннулировать навязанные Сталиным соглашения, но прошло совсем немного времени, и он «уже сам начинает действовать, как его предшественник».