Шусс

— Я понимаю, когда сталкиваются новички, — сказала Берта, — но опытные лыжники на трассе скоростного спуска…
— Лыжи я спрятал, — заметил Лангонь, — они в фургоне. — Хочу на них посмотреть.
На первый взгляд лыжи при ударе не повредились. Лангонь их согнул, а потом поднес к глазу, словно проверяя ствол ружья.
— Готовы к новым испытаниям, — объявил он с бессознательной жестокостью.
Мы вошли в ту же гостиницу, Где завтракали, когда была решена участь Галуа. Берта заказала грог.
— Мне, — заявил Лангонь, — все ясно. Если бы растяпа аптекарь не попался на дороге, несчастный случай никогда бы не произошел.
— А ты что думаешь? — спросила Берта у меня.
— Думаю, что лодыжка Галуа еще не совсем зажила. Испытывать незнакомые лыжи, не вполне владея своим телом… Надо было подождать.
— Это не настоящая причина, — пробормотала Берта. — Настоящая причина в том, что лыжи опасны.
Лангонь схватился за край стола, его пальцы побелели.
— Скажите, что виноват я, — вышел он из себя, — скажите же.
— Потише, — прошептала Берта, — за нами наблюдают. Успокойтесь и поймите меня. Мы ошиблись, обратившись к знаменитому лыжнику. Надо было, наоборот, начать с лыжника среднего уровня, еще малоопытного и зафиксировать его впечатления.
— Смешно, — возразил Лангонь, — опытные образцы не доверяют дебютантам. Скажите, мадам, вы действительно делаете крупную ставку на эти лыжи, да или нет? Что касается меня, я считаю, нужно подбросить дров в огонь. Мол, Галуа под большим секретом испытывал новые лыжи, последнее слово технического прогресса. Пусть люди выдумывают. Скоро вас будут умолять уст
роить публичную демонстрацию этих лыж, и последует такой блестящий запуск, какого вы не могли себе и представить. Скажу больше: смерть Галуа вам на руку.
— Замолчите.
— А что, я реалист. Знаете, что будут говорить? «Новым лыжам — новый чемпион, Галуа должен был уступить место молодому». Если бы за рекламу отвечал я…
Берта в нерешительности повернулась ко мне. Лангонь, почувствовав, что она дрогнула, продолжал:
— Если сложится впечатление, что вы скрываете нечто сомнительное, а такое вот-вот произойдет, ваши конкуренты воспользуются ситуацией, чтобы вас уничтожить. Но если вы наведете всех на мысль, что наши «торпедо» могут поразить даже хорошо тренированного лыжника, всякая двусмысленность пропадет. Знаете, что будут говорить вечерами в гостиницах? «Если новые «комбаз» оказались ловушкой для лыжника класса Галуа, это, верно, что-то необыкновенное».
— Возможно, — согласилась Берта. — Но я не готова искать преемника несчастному Галуа. Пока. На самом деле, все надо начинать сначала. Я хочу сказать, мы не знаем, может быть, наши лыжи имеют недостатки, проявляющиеся в некоторых ситуациях. О рекламе подумаем позже.
Лангонь напялил очки на нос, словно фехтовальщик маску.
— Как вам будет угодно, — сказал он колко.
— Вас не затруднит, если мы оставим вас в Ницце? — продолжала Берта.
Лангонь пробормотал что-то не слишком любезное.
— А мы с Жоржем вернемся в Гренобль. Не так ли, Жорж?
Она всегда спрашивала мое мнение только после того, как сама приняла решение. Еще добавила:
— Относительно похорон и всего прочего решайте сами. В случае чего звоните мне. — Берта встала. — Жорж, ты идешь? Да, Лангонь, чуть не забыла, мы должны что- нибудь сделать для мадам Галуа. Держите меня в курсе, сообщите, как только будут результаты вскрытия. — Она вдруг подошла ближе к Лангоню и тихо, подозрительно спросила: — А вы уверены, что это не допинг?
— Абсурд. Мы обедали вместе, завтракали вместе.
Чего еще вам надо? Повторяю, Галуа не собирался бить рекорды.
— Хорошо, согласна. Я просто ставлю себя на место следователей. Можете быть уверены, они отработают и эту версию. А теперь поехали.
— Я тебя догоню. Только одну минуту, чтобы предупредить мадам Гиярдо. Она не знает, надо ли меня ждать.
Я перекинулся несколькими словами с мадам Гиярдо. Та сообщила, что Эвелина уехала ночным поездом, но перед этим она много раз звонила по телефону, и мне это совсем не понравилось. Берта ждала меня в машине.
 
— Эвелина вернулась домой.
— Мог бы оставить ее себе. У тебя она не отказывала себе ни в чем, ты ей все спускал.
После долгой паузы она прервала молчание.
— Тебе я могу это сказать. Галуа звонил мне накануне несчастного случая. Он поделился своими сомнениями, по его мнению, «Торпедо» прекрасны, но… Вот это «но» меня смущает, ты себе не представляешь, до какой степени. В том, что случилось, может быть, виновата я.
— Не надо!
— Я себе этого никогда не прощу.
— Послушай Лангоня, он так уверен в них.
— А, Лангонь — фанатик. Я возвращаюсь к своей мысли. Забудем «Торпедо», это слово теперь пугает меня. — Хорошо, я предлагаю «велос» [5]. «Комбаз-велос», правда, неплохо?
Берта умолкла и закрыла глаза. Я ехал быстро и мало-помалу забыл Галуа и его необъяснимую гибель. Взяв мою руку в свою, она уснула.
…Ну вот, кажется, все записал. Осталось несколько мелочей, чтобы дополнить картину. Я доставил Берту к ней домой и вернулся к себе, чтобы немного успокоиться. Позвонил Массомбру.
— Дорогой друг, следует возобновить наблюдение. Эвелина от меня съехала, она снова живет у матери, но, боюсь, ненадолго. Она утверждает, что порвала с неким Андре, тем высоким блондином, о котором вы мне говорили. Хотелось бы удостовериться. Принимайтесь за дело. Спасибо.
В своих записках для Поля я еще добавил, что ужасная смерть Галуа подняла волну разговоров в обоих моих заведениях. Короче, я отправил ему длинное послание и на следующий день пришел сам.
Всегда готовый помочь Поль! Только благодаря его поддержке я занялся грязной работой мусорщика, тщательно собирая ошметки своих чувств, обрывки и обломки происходящих день за днем событий.
Поль сказал:
— Сейчас, старина, тебе, естественно, осточертели все эти сложности. Но ты имей в виду две вещи. Во- первых, ты не так уж виноват перед Эвелиной. Ты написал, и это правда: если бы не ее мать, ты бы так не продвинулся, но тебе бы не было стыдно. Во-вторых, и следствие это подтвердит, ты совершенно не виноват в истории с Галуа. То, что ты сам себя терзаешь, это понятно. Важно, чтобы ты не чувствовал себя в положении обвиняемого, и ты должен это себе повторять. Короче, ты будешь продолжать, будешь рассказывать все, будешь разглядывать себя в зеркале. Что вы решили делать?
— Не знаю.
— Ты читал сегодняшние газеты? В «Дофине» есть заметка, несколько банальных слов: «Несчастный случай, повергший в печаль…» и так далее, обычная болтовня. Но одна строка вызовет комментарии. «Ходят слухи, что Галуа испытывал новые лыжи, но эта информация требует подтверждения». С моей точки зрения, мадам Комбаз должна определить свою позицию. А следовательно, и ты тоже. Я бы на твоем месте воспользовался случаем, чтобы начинать сматываться. Откровенно говоря, ваши отношения с Бертой несколько затянулись, былая привязанность как бы мохом поросла, а история с лыжами интересует тебя все меньше и меньше.
— Однако, — запротестовал я, — у меня большой пакет акций.
— Да, но акции не у тебя одного. Позволю себе посоветовать не предпринимать никаких действий. Пусть все идет своим чередом, Жорж. Черт подери, ведь это ее фабрика…
На этих словах мы расстались, и у меня есть причины их помнить. Едва я вернулся к себе, раздался звонок Берты.
— Быстро приезжай, это срочно.
— Что, Эвелина?
— Да нет. Честное слово, у тебя в голове только она. Все гораздо хуже. Жду.
Хуже?! Я пытался гадать, лавируя в пробках по утренним обледенелым улицам. Что-нибудь со здоровьем? Или новое обострение истории с Галуа? Поль был прав, вся эта афера начинала меня задевать. Берта живет в очаровательном особняке с садиком перед ним, по которому так приятно пройтись летом, но зимой это просто западня. Я пересек его как канатоходец, напрягая все мускулы. Берта, бледная как мел, ожидала меня в вестибюле и протянула листок бумаги.