Цена весны (ЛП)
— Зрение, — сказала Эя. — Автора зовут Арран, но книга, скорее всего, написана дюжиной людей, использовавших одно имя. Четыре-пять поколений назад на севере работали ученые, и тогда там проводили блестящие исследования. Мы, конечно, не обращали на них внимания, потому что они были проведены не нами. Но работы очень, очень хороши. А этот Арран — просто бриллиант.
— Существовал он или нет, — сказал Маати, имея в виду, что это шутка.
— Существовал он или нет, — совершенно серьезно согласилась Эя. — Я поработала с этим. Вместе с Ванджит. Мы сделали набросок. Ты должен на него взглянуть.
Маати отдал ей книгу, и она вытащила из рукава пачку бумаг. Маати обнаружил, что колеблется, брать ли их. Ванджит и приснившийся ей ребенок. Ванджит, которая во время войны потеряла так много. Он не хотел, чтобы хоть одна из его студенток заплатила суровую цену за неудачное пленение, но особенно эта.
Он взял бумаги. Эя ждала. Он открыл их.
Проект пленения, хорошо обдуманный. Разделы и связи сопровождались комментариями, в деталях освещавших каждую из них, часто с двумя-тремя заметками о возможных подходах. Андат будет называться Ясность-Зрения и будет основываться на медицинских знаниях западных целителей и женской грамматике, которую создали Маати и Эя. Даже если какой-нибудь из поэтов Второй Империи и сумел пленить этого андата, этот подход, эти описания и эти чувства были совершенно другими. Совершенно новыми.
— Почему Ванджит? — спросил он. — Почему не Ашти Бег или Маленькая Кае?
— Ты думаешь, она не готова?
— Я… я бы не стал заходить так далеко, — сказал Маати. — Но она так молода, и ее жизнь была намного тяжелее, чем у других. Вот я и спрашиваю себя…
— Никто из нас не совершенен, Маати-кво, — сказала Эя. — Мы должны работать с теми людьми, которые у нас есть. Ванджит умна и решительна.
— Ты думаешь, она в силах это сделать? Пленить андата?
— Я думаю, что она — наша лучшая надежда. За исключением, возможно, меня.
Маати вздохнул, кивая, как себе, так и ей. Страх сжал горло.
— Дай мне посмотреть на это, — сказал он. — И подумать.
Эя приняла позу подчинения приказу. Маати опять посмотрел вниз.
— Почему он не пришел? — спросила Эя.
— Потому что… — начал Маати, но оказалось, что ответить не так просто, как он думал. Он сложил бумаги и начал было совать их в рукав, потом вспомнил, что одежда промокла и бросил их на низкую деревянную кровать. — Потому что не захотел, — наконец сказал он.
— И моя тетя?
— Не знаю, — сказал Маати. — На мгновение мне показалось, что она может встать на мою сторону. Ей не нравится то, как они живут. О, нет. Не так. Она, похоже, беспокоится о будущем, и намного больше его. Но он не хочет участвовать ни в чем.
— Он сдался, — сказала Эя.
Маати вспомнил лицо Семая, его морщины и усталость. Его искреннюю улыбку. Когда они впервые встретились, поэт мало чем отличался от мальчика и был моложе, чем Эя сейчас. Вот что мир сделал с этим мальчиком. Вот что мир сделал с ними всеми.
— Да, — сказал Маати.
— Тогда мы будем работать без него, — сказала Эя.
— Да, — повторил Маати, вставая. — Да, мы будем, но, если ты простишь меня, Эя-кя, мне кажется, что я слегка устал за день. Небольшой отдых, и завтра мы приступим с новыми силами. И где список вопросов? А, благодарю тебя. Я просмотрю их все, и мы решим, куда лучше всего идти отсюда, верно?
Она взяла его руку и нежно сжала костяшки пальцев.
— Так хорошо, что ты вернулся, — сказала она.
— И я очень рад быть здесь, — сказал он.
— У тебя есть новости о моем отце?
— Нет, — ответил Маати. — Я не спрашивал. Первое правило участника забега, верно? Никогда не смотри на того, кто позади тебя.
Эя хихикнула, но не ответила. После того, как она ушла, Маати пошевелил огонь и сел на кровати. Ночная свеча стояла прямо в стеклянном колпаке, горящий фитиль отмечал часы до рассвета. Фитиль еще не догорел до первой четверти, и Маати чувствовал себя истощенным. Он аккуратно убрал бумаги и свиток с кровати, натянул одеяло и уснул глубже, чем за все эти недели. Его разбудило пение утренних птиц и бледный предрассветный свет.
Он пробежал по списку вопросов, только фиксируя в памяти и не думая об ответах, а потом перешел к наброскам пленения. Когда он вышел из комнаты, следуя за запахом горящего дерева и подогретого меда, его ум уже работал с удвоенной скоростью.
Они все собрались в маленькой гостиной, которая когда-то учительской. Ирит и Большая Кае сидели у окна, из которого Маати глядел на сад, когда его, еще ребенка, вызывал Тахи-кво. Лысый и подлый Тахи-кво, который не узнал бы этот новый мир — женщины изучают ремесло поэта в его собственных комнатах, поэты почти исчезли из мира, а гальты станут знатью в новой, дребезжащей, печальной и спотыкающейся на все ноги Империи. Ничто не осталось таким, как было. Все изменилось.
Ванджит, сидевшая скрестив ноги у решетки очага, улыбнулась ему. Маати принял позу приветствия и осторожно опустился рядом ней. Ирит и Большая Кае посмотрели на него, их глаза были полны любопытства и, возможно, зависти, но они остались верны своему окну и своему разговору. Ванджит протянула ему миску с вареной пшеницей и изюмом, но Маати принял позу, которая благодарила и отказывала. Потом, однако, передумал, взял горсточку и сунул в рот. Зерна оказались вкусными и солеными, а также подсластенными фруктами и медом. Ванджит улыбнулась ему, но улыбка не сумела добраться до ее глаз.
— Я посмотрел твою работу. Твою и Эи-тя, — сказал он. — Интересно.
Ванджит посмотрела вниз, поставив миску на каменный пол рядом с собой. После мгновения колебаний, ее руки сложились в позу, которая приглашала его оценить работу.
— Я… — начал Маати, потом закашлялся и посмотрел мимо Ирит и Большой Кае, на ничем не примечательное западное небо, блестящее и голубое. — Я не хочу торопить это. И я бы не хотел увидеть никого из вас, платящих цену за неудачу.
Ее рот затвердел, брови поднялись, словно она задала вопрос. Но она не сказала ничего.
— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил он. — Ты видела всех тех женщин, которых мы потеряли. Ты знаешь опасность.
— Я хочу этого, Маати-кво. Я хочу попытаться. И… и я не знаю, сколько еще я могу ждать, — ответила она, подняла глаза и посмотрела на него. — Это мое время. Я должна попробовать очень скоро или, мне кажется, никогда не решусь.
— Если у тебя есть сомнения…
— Никаких сомнений. Только небольшое разочарование, время от времени. Вы можете забрать его от меня. Если разрешите мне попробовать. — Маати начал был говорить, но девушка продолжала, подняв голос и заговорив быстрее, словно боялась того, что он может сказать. — Я видела смерть. Не могу сказать, что я не боюсь ее, но я не настолько боюсь, чтобы не рискнуть. Если это так называется.
— Не думаю, что ты боишься, — сказал он.
— И я помогала хоронить Амнит. Я знаю как может выглядеть цена. Но я похоронила мать, брата и его дочь, и никто из них не умер во имя какого-то дела. Они просто находились на улице, когда Удун пал. — Она пожала плечами. — Мы все умрем когда-нибудь, Маати-кво. Рискнуть как можно скорее и во имя благой цели лучше, чем жить безопасно и без всякого смысла. Верно?
Храбрая девочка. Такая храбрая девочка. Потерять так много, такой молодой, и все равно остаться сильной, готовой рискнуть, готовой пленить. Маати почувствовал слезы в глазах и заставил себя улыбнуться.
— Мы выбрали его для вас, — сказала она. — Ясность-Зрения. Я знаю, для вас иногда трудно читать, вот Эя и я подумали… если мы сможем помочь…
Маати положил руку на ее, сердце болело, как от радости, так и от страха. Ванджит уже плакала, слегка. Он слышал голоса, долетавшие из коридора. Эя и Ашти Бег. Ирит и Большая Кае молчали. Он был уверен, что они смотрят на них. Ему было все равно.
— Мы будет очень осторожны, — сказал он. — И мы сделаем свое дело.
Ее улыбка затмила солнце. Маати кивнул; да, они попытаются пленить. Да, Ванджит будет первой женщиной в истории, которая удержит андата, или следующей жертвой из его студенток.