Проблема выбора (СИ)
Луиза молчала три дня и никак не выказывала свое недовольство тем корытом, в котором ей приходилось ехать вместе с мужем. И нет бы мне заинтересоваться подобным поведением, потому что оно было, мягко говоря, не совсем нормальным, я упорно продолжал гнуть свою линию, делая вид, что не вижу, как она пытается растереть затекшую спину, когда мы останавливались на ночлег.
На четвертый день мы пересекли границу герцогства и взяли курс на Гамбург, чтобы оттуда уже завернуть к Дрездену в обход Берлина. Я снова завалился на подушки, и задремал. Похоже, что отосплюсь на годы вперед. Внезапный треск, крики, отборная немецкая ругань и истошное ржание лошадей вырвали меня из сна, а карета так резко остановилась, что я не удержался на сиденье и полетел на пол, окончательно запутавшись в плаще. Что это, вашу мать?! Нападение? Дверь кареты распахнулась в то время, как я все еще боролся с плащом, пытаясь одновременно вытащить из-за пояса пистолет. Никаких тебе: «Кошелек или жизнь», не было и в помине. Меня молча сгребли в охапку, выволокли из кареты, и, протащив буквально пару метров, засунули в другую карету, которая, судя по ощущениям, тут же тронулась.
Наконец, я сумел распутать завязки, чуть не задушившие меня, и уже хотел было скинул этот чертов плащ, тем более, что меня никто не ограничивал в движениях, как раздался приглушенный голос, заставивший меня замереть с поднятой рукой.
– Ваше высочество, – и такое придыхание, от которого резко захотелось блевануть. – Луиза, наконец-то мы сможем быть вместе. Я слышал, что случилось с женихом, выбранным вам братом, и я надеялся, что герцог Гольштейн-Готторпский отошлет вас обратно к брату. Так и вышло. Но, я сделал все, чтобы мы смогли быть вместе. – Я сорвал с головы чертов капюшон, не дав ему договорить.
– Да кто ты, мать твою, вообще такой? И что за инсинуации ты мне предъявляешь?! – я смотрел, лихорадочно пытаясь отстегнуть от пояса шпагу, чтобы наколоть на нее этого извращенца, молодого парня, лет восемнадцати-двадцати на вид, который уставился на меня, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег. – Отвечай немедленно, кусок дерьма, куда ты меня везешь?
– Ты не Луиза, – наконец произнес парень и принялся закатывать глаза.
– Какая удивительная проницательность, – язвительно прокомментировал я его заключение, заряжая вполне ощутимую оплеуху, чтобы в чувство привести, не для чего более. – Немедленно останови карету и верни меня туда, откуда похитил.
– Кто ты? – к закатыванию глаз присоединилось заламывание рук. Господи, что это такое вообще?
– Я герцог Гольштейн-Готторпский, к вашим услугам, а вот кто ты такой, я так и не расслышал. Как не расслышал истории о том, зачем ты пытался похитить жену моего дяди Георга Гольштейн-Готторпского, наследника шведской короны.
– Боже, так ее все же выдали замуж, – и парень совсем раскис. Понятно. Прежний поклонник, у которого на фоне неразделенной страсти кукуха поехала, решился на отчаянный шаг – выкрасть сестру короля Пруссии в надежде на взаимность. Вместо этого он выкрал меня, потому что вышеупомянутая королевская сестрица ловко развела меня на обмен каретами, примерно предполагая, что может ее ожидать по дороге. Может она и не прочь до Петербурга прокатиться, просто таким вот нехитрым способом решила избавить себя и свою репутацию от назойливого поклонника. Тогда-то я и понял, что Луизой нужно держать ухо востро.
– Останови карету, морда! – раздалось снаружи, а потом прогрохотал выстрел. Но вместо того, чтобы остановиться, карета понеслась еще быстрее. Нас с неудачливым похитителем начало в ней болтать как кое-что в прорубе. Я мог только материться, уже не сдерживая выражения. Когда я почувствовал приближение приступа морской болезни и на полном серьезе на чал думать о том, как буду убивать этого козла, который, видимо, решил, что и в карете ездить для меня непозволительная роскошь, карета остановилась. Вывалившись из нее на землю, я лежал так до тех пор, пока земля не престала качаться и кружиться вокруг меня, вызывая тошноту. Только после этого я встал, выхватил наконец шпагу и зарычал, глядя, как вокруг кареты, на козлах которой трясся перепуганный кучер, гарцуют сразу с десяток гвардейцев.
– Дайте мне этого ублюдка, я сейчас синью на вертеле буду делать, – зарычал я, бросаясь к злосчастной карете, но тут на полянку, где мы сейчас находились, выехали остальные участники нашего путешествия. Ко мне подъехала герцогская развалюха, и из окна показалась смеющаяся Луиза.
– Ваше высочество, пощадите бедного виконта. Он виновен лишь в том, что имел неосторожность воспылать ко мне страстью.
– Сдается мне, что вы были в курсе того, что может произойти, мадам, – я не спешил убирать шпагу, глядя на красивое, смеющееся лицо прусской принцессы. Она ничего не ответила, лишь спряталась в карете, а до меня донесся ее смех.
* * *– Ваше высочество, – я вздрогнул и обернулся. Оказывается, что я даже умудрился задремать, сидя на скамье в одной из беседок, которых было множество разбросанно по саду королевского дворца. Моргнув, прогоняя воспоминание, которое, как подозревал, еще долго будет аукаться мне, я посмотрел на сидящего напротив меня человека. В саду не было темно, хоть ночь и вступила уже в свои права. Из-за множества фонариков, развешанных просто в невменяемых количествах вокруг, было довольно светло, но этакий романтичный флер все же присутствовал. Думаю, что сегодня ночью беседки в этом саду будут использовать по назначению, в кто-то в свою очередь обзаведется вполне развесистыми рогами. Ну да, бог с ними. Мне только о морали польского двора заботиться не хватало.
– Вы похожи на отца, – наконец, нарушил я порядком затянувшееся молчание.
– Да, мне об этом часто говорят, – Фридрих Вильгельм сел прямо. – Надеюсь, что похож на него исключительно внешне, потому что совершенно не горю желанием становиться таким же сентиментальным идиотом, и продолжать служить неблагодарному королю, только во имя памяти своей дружбы с его отцом.
– Вы всего так прямолинейны? – я наклонил голову.
– Стараюсь, по крайней мере.
– А по-моему, вы немного не справедливы к его величеству, королю Фридриху. До меня дошли слухи, что он хочет предложить вашему отцу должность губернатора Берлина.
– О, да, небывалая щедрость, – мой собеседник откинулся на сиденье и, запрокинув голову, расхохотался. Отсмеявшись, он снова выпрямился. – Он сделал свое небывалое предложение только тогда, когда отец подал в отставку по болезни. Вот такой изящный ход: и совесть свою заткнуть, якобы одарив верного и преданного слугу, а с другой стороны, должность очень скоро освободится, также, как и дом, предназначенный для губернатора. Неужели вы хоть на мгновение подумали, ваше высочество, что король Фридрих не вышвырнет семью на улицу, как только отец нас покинет? За всю нелегкую службу, отец так и не заработал ничего, что мог бы оставить нам, своим детям. Даже титул готов был продать…
– Вы согласны переехать в Любек, чтобы основать практически с нуля ремонтные верфи, а там, кто знает, может быть и корабли начать строить, – перебил я его, пристально разглядывая. Фридрих Вильгельм был несколько озлоблен, и очень не любил Пруссию вместе с ее королем. Это мне было на руку, сейчас во всяком случае. Но мне не нравилась его импульсивность и, если можно так выразиться, показушность. Чувствовалась в его горячности какая-то фальшь. К тому же я не верил, что Фридрих послал бы дарить польской принцессе очередную финтифлюшку, человека, которому совершенно не доверяет. Это, как ни крути, была довольно почетная и ответственная миссия.
– Я уже дал предварительное согласие, ваше высочество, – Фридрих Вильгельм наклонил голову, мгновенно сбавив тон.
– Да, я вам обещаю, что при достойной службе, без крыши над головой вы не останетесь. Как только ваши дела в Дрездене закончатся, вы спокойно можете отправляться прямиком в Любек, там вас уже ждут, предупредив его величество, разумеется, чтобы он не затаил на меня обиду, – я улыбнулся. В свете фонариков лица было видно плохо, но улыбка слышалась в голосе, и я старался проявить все свое дружелюбие.