ПАЛАЧи (СИ)

«Но есть же разные средства: беруши, наушники, ватные тампоны на худой конец. Зачем же пускаться во все тяжкие? Зачем вся эта кровь?» — Не знаю, зачем мне была нужна эта дискуссия. Может быть, я хотел тянуть время, может, просто заговаривал ему зубы. Не знаю, зачем я это делал, но уж точно не для того, чтобы вызвать у него чувство вины.
«Ничего ты не понимаешь… — он брезгливо поморщился. — Вот что значит посредственность. Уши должны быть свободными, они должны быть открытыми. Это основной инструмент, локатор, с помощью которого музыкант устанавливает связь с высшими силами. Они должны быть открыты для восприятия прекрасного. Но какого-то чёрта…какого-то чёрта вокруг один грохот и рычание. Этот мир похож на звучание самого отвратительного оркестра. Эти люди не любят и не ценят прекрасного, того, что еле уловимо, того, что кроется за звенящей тишиной. Им подавай погромче, побольше, позвонче. Они не могут смириться с тишиной, они её не любят и боятся. Но я заставил их полюбить тишину. Иногда, чтобы сделать людей чище и лучше, приходиться прибегать к радикальным методам. Что ни говори, а такие, как я меняют жизнь к лучшему». — Его рот ядовито ощерился.
Я стоял с поднятыми вверх открытыми ладонями и пытался сообразить, что же делать дальше. Время работало против нас, стрелки часов тикали вспять. Я видел, как лицо Вики из бледного, становится серым, её взгляд мутнел, становился пьяным. По-видимому струна пережала ей сонную артерию. Я понимал, что сделай я одно неловкое движение, и он приведёт в действие своё дьявольское орудие, поэтому не видел ничего лучшего, чем пытаться заговорить ему зубы.
«Ваня, скажи, а в какой момент это случилось? Когда гений превратился в зверя? На каком этапе, ты стал хищником?» — спрашивал я, стараясь говорить как можно мягче.
«Хищниками не становятся…».
— Ими рождаются! — заканчивает фразу девочка затвердевшим, будто замороженным голосом. В её взгляде появляется что-то новое. В центре чёрных зрачков вырастают два ледяных кристаллика.
— Точно так, моя девочка. Он сказал именно это…
«Хищниками рождаются, как и музыкантами, как и поэтами, как и врачами…».
«А разве может человек одновременно родиться и хищником и музыкантом? Разве могут гений и злодей уживаться в одном теле?» — спросил я его.
«Ха-ха — ха…мне кажется, ты выбрал неподходящее время, чтобы цитировать Пушкина. Ну… если уж на то пошло, почему бы и нет? Они могут прекрасно сосуществовать. Один будет уступать место другому. Уже очень скоро, мой злодей уйдёт на второй план, и его место займёт гений…».
«Значит ты нас отпустишь?» — спросил я с надеждой.
«Не-ет» — он снова медленно покрутил головой.
«Но ты же сам сказал, что больше не будешь никого убивать?»
«Я так сказал? Точно… — свободной рукой он хлопнул себя по лбу. — Извини, но я ошибся, неправильно сформулировал. Всё-таки мне нужно сделать последний штрих, принести последнюю жертву. К сожалению, этой жертвой будете вы оба. Раз уж у нас идёт такая откровенная беседа, расскажу, как это будет. Два три нажатия на рычаг этой штуковины, и голова твоей возлюбленной окажется у твоих ног. Потом я пристрелю тебя из своего табельного оружия. — Свободной рукой он выхватил из за пояса пистолет и поднял его стволом вверх. — Потом я вложу эту штуку в твою руку и позвоню нашим коллегам. Приехав на место, они обнаружат трагическую картину. Обезглавленная девушка и рядом с ней труп её убийцы с орудием преступления в руке. Ещё один участник этой трагедии, будет биться в истерике. Не мудрено, ведь он в один день лишился любимой девушки и друга. Да-да любимой девушки. В последнее время вы уже не встречались, вас никто не видел вместе. Почему? Потому что она от тебя ушла. Она в тебе разочаровалась. Почему? Да потому что она стала подозревать…подозревать, что это всё ты. После случая на пароходе, она неоднократно навещала меня в больнице и делилась своими подозрениями. Тогда же, во время этих свиданий, зародилось наше совместное чувство, которому было предопределено очень краткое существовании. Сегодня, в день моей выписки, Вика сразу же пришла ко мне, чтобы поделиться прорывом в своём расследовании. Теперь она точно знает, кто является убийцей. Она всё сопоставила.
 
Её бывший друг испытывал настоящую страсть к музыке и в то же время неприятие к громким звукам. Только сейчас всё сошлось воедино. Струны, непереносимость шума. Но главное не это. Главной уликой является та провальная операция на пароходе. Ведь это же он был её автором. Он всё продумал, подстроил и разыграл, как по нотам.
Сначала был этот подозреваемый, которого он выделил первым, сосредоточив на нём всё внимание группы. Оставив нас с Викой следить за этим субъектом, он поднялся на палубу, где выключил свет и взорвал петарды. Во время случившейся суматохи, он убил двух музыкантов, после чего спустился вниз. Там он находит Рымина. Нет, он не натыкается на него случайно, в суматохе. Он знает, где тот может находиться и идёт именно туда. Он хватает его, обмякшего от страха, больше похожего на мешок с мукой, и накидывает удавку ему на шею. Нет, он не стал сразу же отрезать ему голову. С обмякшим телом очень тяжело совладать, а оно ему ещё необходимо. Он берёт его, сжимающую пистолет руку, и водит ей, словно кукловод управляет марионеткой. Он крутится словно волчок, прижимая к себе тело Рымина и водя его рукой. Он вглядывается в темноту, высматривая источник потенциальной опасности. К несчастью первым под руку подворачиваюсь я. Ему показалось, что я его узнал, что я разглядел того, кто напал на Рымина. Но я ничего не видел в темноте, хотя это не важно. Он стреляет в мою сторону и попадает. Затем он разворачивает руку Рымина в сторону человека в берете, который и является его основной мишенью. Ещё один выстрел. Теперь можно закончить с Рыминым и ползти назад к лестнице, откуда он свяжется с Викой по рации.
Эту версию и поведала мне Вика. Она рассказала бы больше, ведь у неё было какое-то неопровержимое доказательство его вины, но не успела. Потрошитель ворвался в дом, выставив окно, (кстати, там полно твоих отпечатков) и, пользуясь нашим замешательством, напал на Вику. Я заговаривал ему зубы в то время, как моя рука опускалась в карман и снимала пистолет с предохранителя. Улучив момент, когда он особенно увлёкся своим красноречием, я выхватил пистолет и выстрелил. Только я не подумал что…».
— Бах… — Старик громко хлопает в ладоши, так, что девочка вздрагивает. — Я выстрелил в этот самый момент. Все его последние слова, были для меня будто руководство к действию. Я сделал ровно то, о чём он сказал. Только я не дослушал…
Дед замолкает, несколько секунд смотрит вниз, будто разглядывает выбитые на пледе узоры.
— Нужно было дослушать то, что он говорил. «Только я не подумал, что…».
Только я не подумал, что даже с разнесённой головой, со срезанной верхушкой черепа, которая отлетела от него, как долька от яблока, он сможет надавить на рычаг своего приспособления. — Я тут же бросился к ней… — Дед закатывает глаза и тяжело вздыхает.
— Бедная девочка…она была ещё жива. — Ещё один долгий прерывистый вздох. — Он успел нажать на рычаг всего один раз, и струна просто врезалась в её шею…но врезалась глубоко. Я как сейчас вижу её распахнутые глаза, её приоткрытый рот. Будто она чем-то сильно удивлена. И если бы не брать во внимание всё остальное, могло бы показаться, что это удивление радостное. Полоса вокруг её шеи росла, набухала, чернела, превращаясь в извивающуюся гадюку. Мне показалось, что гадюка махнула хвостом. Это был тёплый фонтанчик крови, ударивший мне в лицо. Я окунал трясущиеся пальцы в рану, словно в горячий ручей, пытаясь ослабить натяжение струны. Я пытался сломать этот механизм, который был будто прилеплен к её затылку, но делал ещё хуже. Всё было бесполезно. Её нога несколько раз дёрнулась, и она затихла прямо на моих руках.
***
Дед снова прикуривает, и спичка дрожит в его руке.
— Не знаю, сколько времени я прорыдал, сколько часов купался в разлившемся вокруг меня море крови, прежде чем вызвал полицию. Всё вышло точно так, как он говорил. Полиция обнаружила двух трупов и рыдающего человека. Была только одна разница. Этим рыдающим оставшимся в живых человеком, был не он, а я. — Дед глубоко затягивается, выпуская дым из ноздрей. — Ну вот и вся история. В качестве эпилога, могу сказать, что я ушёл из полиции и нашёл гражданскую специальность. Через год после этой истории я встретил вашу бабушку. И стали мы жить поживать да добра наживать, пока она…но это уже другая история.