Химеры (СИ)
— Забирайте.
* * *«Был один купец, родом из Химеры, и унесло его однажды в море, а весла переломило. Крутило-крутило лодку, по волнам таскало, почти три дня прошло. Изготовился наш купец к смерти, сидит, на воду смотрит, вода же — чернущая.
Глядь, в волнах бултыхается кто-то. Вроде человек.
Купец и говорит — в лодку полезай.
Ну, спасибо. Влез в лодку, встряхнулся, глядь-поглядь, с человеком-то не спутаешь. Волосы белые, глазищи чернущие, как вода, наймарэ, стало быть.
Спас меня, проси что хочешь.
Нет, вроде ничего не надо, спасибо.
Тогда жди, в гости к тебе приеду.
Дунул, лодку и понесло к берегу. А наймарэ крыльями взмахнул — высохли они — и полетел в самое небо.
Купец домой добрался, не ест, не пьет, ждет, когда полуночный в гости приедет. А что делать, сам же в лодку позвал. Заболел от того, слег, подушку на уши натянул, одеялом накрылся.»
Ловко же Полночь навязывает дружбу! Осторожный купец ничего не пожелал, и все равно оказался полуночному должен. Раз такой бескорыстный — жди в гости благодарную Полночь!
— Чего читаешь, партизан? — спросил Логан Хосс, расположившийся в шезлонге справа.
Рамиро показал обложку — «Песни синего дракона».
— Сказки? — удивился Хосс.
— Сборник найльских легенд. Про Полночь.
— А! Материал изучаешь! Правильно. Видишь, Виль, партизан готовится, время зря не теряет, а мы что с тобой делаем?
— Отдыхаем, Логан. — Вильфрем щурился на небо. — Потом не до отдыха будет.
Мимо плыли высокие песчаные берега, исполосованные разноцветной охрой, с тысячами ласточкиных нор под кромкой обрывов. По берегам росли сосны, ровные, как трубы органа. В посвисте ветра, в темной речной воде, в синеве небес над головой явственно проступала осень.
Эшелон транспортов, принадлежащих лорду Маренгу, шел по реке Рже. Ночью, когда минуем пограничную крепость Нан, Ржа превратится в Реге.
«Песни синего дракона» на самом деле — первая в Даре книга авторских сказок. Мигель Халетина, как Рамиро вычитал в предисловии, поэт, собиратель и сочинитель волшебных историй, современник Принца нашего Звезды, сам был личностью легендарной и таинственной. Данные его биографии оказались разрозненны и удивительны. Халетину называли последним из истинных Нурранов (когда как в его время дом Нурранов уже лишился признаков дареной крови), одновременно Халетине приписывали волшебные свойства и родство с фолари. Родившись в Лестане или Уланге, в простой рыбацкой семье, Халетина более двадцати лет прожил в Найфрагире, каким-то баснословным образом оказавшись там, был приближенным и правой рукой не менее легендарного Короля-Ворона. А потом до конца жизни лордствовал в Южных Устах, однако, наследников не оставил, и дареную нуррановскую кровь (если она у него была) не восстановил. Но книгу вот написал.
«Пришла жена, так мол и так, гости у нас.
Ну, скажи, что меня нет.
Рассказывай, что и как.
Делать нечего, повинился жене, что полуночного в лодку пригласил, и слово то назад не возьмешь. Жена, гляди, умная была, певунья, за словом в карман не лезла.
Что же, говорит, примем гостя, как подобает.
Вышла во двор, а там стоит карета о шести лошадях, а лошади, слышь, не простые, а водяные, шкура у них чернущая, в зелень отдает, глаза, как омуты, грива будто стекает по гладким шеям. Карета богатая, каменьями изукрашена, и выходит из нее господин, пригожий собой, с белыми волосами, ты гляди!
Добро пожаловать, примите скудное наше угощение.
Премного благодарен»
— Ютт! — гудел между тем Хосс над склоненной рамировой головой. — Ваш элспеновский Ютт! Твоя земля, между прочим, Виль. Ты же лорд по праву, герб вон носишь.
— Я отрекся в пользу младшего. Фредегар с землей отлично справляется.
— А ты руки умыл! Женился на дочке докера, живешь в квартире жены, детей наплодил, по горячим точкам бегаешь, репортажи пишешь. А ваш Ютт — житница вдвое больше Тинты, весь, считай, Дар кормит. Элспена — приравнены к высоким лордам, твой брат в совете лордов сидит, а ты на Портовой…
— Да не люблю я сельское хозяйство, Логан. Ну не мое это. Я воевал, как все.
— Воевать каждый дурак может, а рулить? Управлять? Где ты служил?
— В мотокавалерии.
— В мотокавалерии! Почему не в пехоте? Сколько Ютт дает в год валового продукта?
— Фреда спроси. Он знает эту всю… гречиху, или как там ее… Удои!
— Стыдно, Виль! Гречиха в Ютте не растет, у вас пшеница, бахчевые, люцерна, кукуруза, картофель. Удои, вот именно!
Рамиро вздохнул, обнаружив, что третий раз читает одну и ту же строку. Он сосредоточился и перечитал строку в четвертый раз.
«… премного благодарен.
Жена, слышь, по соседям пробежалась и подает ему все на серебре. Тарелки серебряны, кубок серебрян, ложки-ножи так и блистают.
Кушайте, пожалуйста.
Ну, делать нечего, наймарэ кое-как пальцы рукавом обернул, стал есть.
А кушанья такие: рыба красная солена, икра бела, икра черна, да икра красна, солонина запрошлогодняя, капуста квашена, яблоки мочены, мясо вялено, огурцы солены, арварановка на рябине.
Господин-то полуночный круть, верть, а куда деваться, потом вроде яблочко обсушил, кушает.
А что же вы рябиновки в честь знакомства.
Нет, премного благодарен, и яблочком единым сыт, мне бы водицы.
Да разве ж гостю водицы подадим! Не принято это, вот, испейте кисельку из боярышника.
Ну, так и скрутило его.
После спать повели, уложили на простыни, на подушку в наволоке, все честь по-чести.
А в подушку и в сенник такая трава положена: полынь сушеная, зверобой, крапива да чертополох, а еще дербенник, от которого мары плачут.
Господин полуночный лежит, с боку на бок вертится, как на сковороде его поджаривают. Потом думает, а, чтоб его, до чего вредная женщина. Надобно мне отсюда бежать. Подошел к двери — а выйти не может, с той стороны вся дверь знаками охранными исписана. Кинулся к окну — в раме оконной ножи да иголки торчат, да все серебро наилучшее, не ухватишь.
Всю ночь метался, даже заплакал от огорчения
Утром хозяйка пришла, в новом переднике.
Пожалуйста, откушайте рассольчику после вчерашнего.
Наймарэ нашего по новой и скрючило.
Выпусти меня, взмолился.
Да помилуйте, кто же вас держит. Неужто не угодили?
Угодили, нечего сказать. Давай передник.
Насыпал ей в передник и каменьев, и жемчугов, и злата — еле держит бедная женщина.
Сделай милость, вынь из рамы ножик.
Ах, ради такого гостя чего не сделаешь.
Вынула ножик, наймарэ крылья раскрыл и бежать. Выскочил в окно, пузырь прорвал, сорок верст летел без остановки. С тех самых пор порешил только с вдовцами связываться»
— Партизан, а партизан? — Рамиро тряхнули за плечо. — У тебя выставки были? Виль говорит, он культуру двигает, народ просвещает. Выставки у него, говорит, награды, благодарности. А у тебя есть выставки и награды?
— Были, — сказал Рамиро. — Выставки в основном совместные или сезонные, но было три персональных. И награду один раз дали от Королевской Академии — Золотого Единорога.
Который весил как чугунное ядро, и которого Рамиро благополучно забыл где-то на набережной или в парке, на парапете фонтана, где единорога «обмывали» после торжественного награждения. День поминал ему этого забытого единорога два года подряд, и до сих пор поминал бы, но…
— Во-от! — Хосс наклонился в скрипнувшем стареньком шезлонге. — Вот, Виль! Кроме тебя есть кому культуру двигать!
— Что ты ко мне привязался? — Вильфрем попытался стукнуть кулаком по брезентовому подлокотнику, но у него ничего не получилось. — Я вообще считаю, что власть должна принадлежать народу.
— Да ну? И как это ты разумеешь?
— Созидательная деятельность лучше разрушительной, ты согласен? Кто у нас занимается созидательной деятельностью? Народ, не правда ли? Кто у нас большинство? Народ! Меньшинство — а мы, рыцари — таки меньшинство — должны подчиняться большинству, то есть, народу. Народ сам должен принимать решения, руководствуясь законом!