Химеры (СИ)
Ног он тоже не чувствовал.
Нужно только снова закрыть глаза, уйти в спасительную темноту, это неприятно, как тошнота, но потом обсидиановый нож в груди снова выдернет его из небытия. Так случалось много раз. Просто перестать сопротивляться, привычно подумать о Летте, Альбе. И уснуть.
Тень закрыла от него солнце. Стало ощутимо прохладнее. Энери проморгался, стараясь сфокусировать взгляд. Все расплывалось.
— Ну что, Нож, допрыгался? — знакомый резкий голос разорвал шуршащую тишину. — Альфарская пуля, ну как же так, ой-ой-ой.
— Асерли.
— М?
Сбоку что-то зашуршало, видимо наймарэ присел рядом на корточки. Перед глазами так и плавал мутный белесо-голубой туман. Рядом с ухом раздалось жадное сопение, кончик холодного языка коснулся щеки.
— Только попробовать, Нож, уверяю тебя. Зачем тебе блюющий собеседник, — хохотнул Асерли. — Всего капельку и попробую.
Анарен поморщился. Он так удобно устроился, уплывал в бесконечный туман. Противный голос мешал, как булавка в сапоге. Дышать было тяжело, легкие словно подпирало что-то.
— Асерли, ну вот зачем ты приперся?
— А проводить друга в последний путь? — делано удивился демон. — Как так? Вся эта ваша история, она такая завораживающая! Захватывающая! Упоительная! Феерическая! Эй, Нож, не отключайся! Ты чего!
Захрустела галька и Энери взвыл — чертов наймарэ бесцеремонно волок его куда-то, вцепившись в плечи, причиняя дикую боль. Кажется, в нем ничего целого не осталось, ни одной кости. Ноги бесполезно вихлялись, подскакивая на гальке.
Асерли прислонил его к чему-то твердому, придав сидячее положение, и Энери немедленно вырвало кровью.
— Хр-хх…изыди нахрен, скотина.
— Еще чего! Я старался, привел Полночь, отвлек старого говнюка. Я помогал! Мне нужна медаль! А ты меня костеришь. Все тебя бросили и уплыли, между прочим, еще вчера. Но ты не должен их винить, Нож, тебя трудновато найти было. То немногое, что от тебя осталось.
Снова сопение возле уха. Энери слабо качнул головой, отмахиваясь, как от комара.
— Королева свалила! Люди свалили! Представь, что за романтика, мы с тобой, вдвоем, на этом Стеклянном, Деревянном, Оловянном острове! Не знаю, с какого конца тебя начать жрать, с ног или с головы?
Принц помолчал. Закрыл глаза, опять попробовал сглотнуть.
— Куда жрать, животное, — пробормотал он наконец. — Какое жрать. Во мне половина сумеречной крови, тебя наизнанку вывернет. Как голотурию.
Теперь замолчал уже наймарэ. Тихонько хмыкнул. Пристроил Энери поудобнее, стало немного легче дышать. Время шло и шло. Море накатывало волны на пустой берег. Глухо постукивала галька.
— Асерли?
— Ну?
— Ты еще здесь?
Шум волн. Смешок..
— Нет. Я уже ушел.
— Со мной был найл и еще альд, они живы?
Опять долгое молчание
— Я питаюсь человеческим отчаянием. Думаешь, я скажу?
— Ладно, — покладисто согласился Энери.
Шумели сосны. Остров мерно проворачивался. Пекло солнце. Кровь пульсировала в висках, дыхание прерывалось. Но несмотря ни на что, он чувствовал себя… Свободным.
— Асерли?
— Что еще тебе надобно?
— Сделай для меня кое-что, Асерли. На прощание.
* * *День вышел из палаты, холодно посмотрел на маявшегося у стенки Ньета и свернул налево по коридору. За спиной, за приоткрытой дверью слышался бодрый голос Вильфрема Элспены и взревывающий бас лорда Хосса:
— Ты ж теперь герой, партизан! Элспена как прилетел со свадьбы младшенького Макабрина и королевы Амарелы, так мы сразу к тебе! Вот, тут апельсины, яблоки. Леди жена моя бульону еще налила. И пюре. И тут еще что-то в баночке. Я на стол поставлю. О, медаль! Мои поздравления! А почему на ноге?
— Я опять копченую скумбрию привез, — похвастался Элспена. — И “Морское”, само собой. Говорят, поставки скоро возобновятся, но чего ждать?
— Да мне наверное нельзя…
— Бутылочку! В честь свадьбы! Эх, и гуляли же в Марген дель Сур, столами перегородили улицы, весь город праздновал. Вечером огни, фейерверки — не хуже чем у нас на день Коронации. На главной площади были танцы, раздавали десятилетнее вино и выкатили печеных мерланов, вот такенных. Одного я не пойму…
— М?
— Королева на сносях уже. Когда успели?
Рамиро что-то неразборчиво пробормотал и троица залилась дружным хохотом.
Люди радуются окончанию войны. Это хорошо. Страна скоро успокоится и заживет по прежнему. Никто не знает, кто на самом деле виноват во всей этой свистопляске. Хорошо бы и не узнали.
В этом же крыле, в одной из рыцарских палат, находился на попечении лорд Тень. От забот Таволги и ее девушек он категорически отказывался, предпочитая человеческих врачей. День уточнил время и подумал, что сейчас у него должен находиться король. Если подождать немного, то они еще успеют поговорить на обратном пути. Столько дел накопилось. А война закончилась.
Мимо неторопливо прошел человек в белом халате, таком же, как у самого Дня. Человек старательно прятал лицо, но День все равно его узнал. И обрадовался.
— Постойте ка, любезнейший, — окликнул он. — Куда вы так спешите? У меня к вам пара слов.
Синие точки на скулах, о которых так подробно написано в отчетах. Охрану лорда Тени искра, слуга эль Янтара, может быть и мог провести, но только не Дня.
День прыгнул вперед, а искра увернулся. День прокатился по полу, затормозил о стену, стремительно вскочил на ноги, а чертов бывший лорд Флавен уже мчался по коридору, с неправдоподобной для человека скоростью. Оттолкнул оторопевшую медсестру, вынес оконную раму и выпрыгнул на улицу со второго этажа.
День зашипел и кинулся за ним. Некогда было выяснять, в палату или из нее возвращался этот бывший человек, который причинил Дару столько зла. В окно выскочила уже фюльгья Дня, снеся копытами остатки выбитых стекол. Искра бежал по улице, петляя между машинами. Белый олень перемахнул через тормознувшую “орку”, отшвырнул рогами загораживавшую путь шикарную “ламию”, та покатилась, врезавшись в витрину и осыпав прохожих дождем стеклянных осколков.
Искра нырнул в узкую арку, уходя в переулки. День кинулся следом, проскрежетав копытами по обледенелой брусчатке. В арке пришлось сбавить ход, а юркий и ловкий человек, как назло, все ускорялся, мчался, спасая жизнь. Или…
День мельком подумал о возможной ловушке, но фюльгья была в ярости, она хотела только догнать и убить, он не справлялся с ней. Да и не хотел. Вспомнил, как, обдирая пальцы, оттаскивал куски мокрого камня, ворочал их на пару с фоларенышем, а тот рычал, ругался, понукал. Лицо у фолари было мокрое, то ли от воды, то ли от слез — мокрое и бешеное. Вспомнил, как они вдвоем отвалили гранитную глыбу и вытащили измазанное переломанное тело, его не узнать было, и День взвыл, как выла Шерла, не хуже всякого баньши, он никогда не плакал ни по погибшим товарищам, ни от боли, ни от страха. Он был герольд Королевы и не боялся ничего в мире, кроме, как оказалось, этого вот… он выл и раскачивался, а потом фолареныш пнул его и злобно прошипел — а ну вытри слюни, беги за вашими лекарями. Или, клянусь всем на свете, я тебя тут же рядом положу.
А потом Таволга наконец сказала, что человек наверное будет жить, но она ничего не обещает.
Лавина, бедствий, которая обрушилась на Дар — стронулась от крошечного камешка, который уронил этот вот, бежавший сейчас от него, как от смерти. День знал, что у искр нет своей воли, но воля есть у того, кто их направляет. И хотел отомстить хотя бы орудию, если не руке, его держащей.
Искра петлял по переулкам неподалеку от Семилесной, и никак не получалось хотя бы приблизиться к нему. Он был быстр и хитер, а фюльгья себя не помнила от злости и не понимала, куда тот направляется.
Однако понял сам День — к лестанскому посольству, которое было закрыто и депортировано после начала войны на Южном берегу. Посольство занимало большое здание, примыкавшее к посольству Иреи и посольству Леуты, и у них была наверху общая для всех вертолетная площадка.