Месть под острым соусом (СИ)
- Ну всё, милая, успокойся. Надо ехать к нашему мальчику. Он ждёт тебя…
- Нет, мама, они – не люди. Как я могла не разглядеть в нём этого раньше? Он же чудовище. Сейчас вспоминаю, как он меня в первый же день к сексу склонял. Будто я его вещь. Захотел – взял, захотел – выкинул.
- Маша, всё, хватит, – мама повышает голос и встряхивает меня за плечи. – Успокойся уже! Возьми себя в руки! Ты должна собраться и поехать к Мирону. Я конфет купила и пирожков напекла.
- Я его ненавижу… Мамочка, как же я его ненавижу! Это из-за него… Всё из-за него и его мамаши. Семь лет – из-за них.. И малыш мой погиб – из-за них… И на работу меня никуда не берут… И Мирона не отдают, – дышу рвано, реву, тело колотит дрожью, не могу успокоиться. – Ненавижу! Ненавижу!
Взять себя в руки после бессонной ночи и истерики оказывается не так-то просто. Мама, убедившись, что я в относительной норме, уходит на работу, а я слоняюсь по квартире, не понимая, что должна делать, во что одеваться и что с собой брать.
Давно я не чувствовала себя такой разбитой, раздавленной и несчастной. Если бы не Мирон, так и оставалась бы в кровати… Но даже мысли о нём не могут встряхнуть меня и вернуть к привычному состоянию радости и предвкушения встречи с ребёнком.
Провести лучшие семь лет жизни за решёткой из-за того, что превратила молодого мужчину в инвалида, – справедливо. Будучи уверена, что навсегда отняла у него здоровье, возможность самостоятельно передвигаться и полноценно работать, все эти годы в колонии я считала, что заслужила наказание, и изводила себя чувством вины. Мне нельзя было тогда садиться за руль. Я должна была остановиться, как только почувствовала признаки приближающегося обморока. Я не имела права надеяться на «авось» и ехать дальше. Я виновата! Жестоко, но справедливо.
А получить столь суровое наказание из-за липовых справок – невыносимо обидно. Зачем они со мной так поступили? Разве им мало было того, что я с пузом оказалась в колонии? Задумывались ли они, каково беременной на большом сроке по шестнадцать-восемнадцать часов в день сидеть за швейной машинкой или мести двор? Зачем было запирать меня в колонии на целых семь лет? Предусмотренного законом наказания, по их мнению, было недостаточно?
Почему судья поверил этим справкам и не усомнился в их подлинности, а часть моих отклонил? Только потому, что Николай Кузнецов – известный спортсмен, чемпион и сын влиятельных родителей, а я – простая бедная студентка? Или ему помогли принять такое решение? Деньги в нашем мире решают всё? Душу рвёт на части от несправедливости и подлости.
Семь лет! Я потеряла семь лет жизни! Так и не вышла замуж, мой ребёнок так и не увидел свет. Я не попрощалась с папой, не проводила его в последний путь. Меня не было рядом с мамой, когда он умер и ей нужна была моя поддержка. Ни дня не проработала по специальности, не сделала никакой карьеры. А какие у меня были амбиции! Пропустила выпускной в университете, свадьбы всех моих подруг, рождение и крестины их первенцев.
Да и подруг теперь у меня нет! Кому я нужна с пожизненным клеймом зэчки? Они все счастливые и успешные, а я… неудачница. Недаром Николай назвал меня Мышкой, ведь я и есть зашуганная серая мышь. Глупая и наивная, поверившая, что можно забыть о своём уголовном прошлом и жить обычной жизнью, дышать полной грудью, любить всем сердцем. Увы, это всё для нормальных людей – не испачканных, не заклеймённых, имеющих в этом мире все права. Мне уже никогда не стать такой… Никогда... Какое страшное слово!
Эти люди отняли у меня так много, но им и этого оказалось мало! Они снова нападают на меня, снова пытаются ударить побольнее. А я опять не могу им противостоять.
Разве я плохо работала? За что Николай уволил меня? Я же не скрывала свою судимость! Ну не узнала я его… А должна была? Мало ли в нашем городе Николаев Кузнецовых! Я же была уверена, что пострадавший стал инвалидом. Как я могла догадаться, что это – он, вполне здоровый и успешный?
Да, понимаю, что из-за меня Николай пережил несколько операций, не попал на олимпиаду и ушёл из спорта. Знаю, что он долго и тяжело восстанавливался после аварии. Но разве я не искупила свою вину, отсидев целых семь лет? Разве он имеет право продолжать наказывать меня, если его семья и так отыгралась на мне, подсунув суду липовые справки и, возможно, подкупив судью?
А я ещё не хотела верить девочкам, что он – самодур, которому плевать на людей. Идеализировала его… Глупая… Недаром говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. Он – такое же чудовище, как и его расфуфыренная мамаша. Ненавижу! Их всех ненавижу!
С тяжёлым сердцем еду в детдом. Сегодня привычный маршрут даётся с трудом. Раздражают тётки, громко переговаривающиеся в трамвае. Нервирует наполнивший вагон запах селёдки. Хочется тишины и покоя. Просто поплакать, покричать, полежать, глядя в одну точку. И трамвай, как назло, ползёт медленно, растягивая мои мучения.
Судьба делает виток и возвращает меня туда, откуда началась моя жизнь на свободе. Я снова без работы и денег. С той лишь разницей, что за прошедшие месяцы я самонадеянно поверила, что имею право на счастье. И даже коснулась его кончиками пальцев. Знала же, что, когда пробивает полночь, карета всегда превращается в тыкву...
Общение с Мироном даётся как никогда тяжело. Я – плохая актриса, мне не удаётся скрыть от него своё состояние.
- Маша, тебя кто-то обидел?
Маленький светлый человечек привычно обвивает ручками мою шею и трётся щекой о щёку.
- Я тебя защитю и никому не дам обижать!
- Знаю, мой хороший, что ты – мой защитник.
Как много я готова отдать, чтобы забрать его к себе! Мне больше ничего не надо для счастья… И малыш об этом грезит не меньше меня. Но…
Мне пора распрощаться с мечтами и спуститься с неба на землю. Такой, как я, никогда не доверят опеку над ребёнком. Социальные службы считают, что мальчику лучше жить тут, в атмосфере насмешек, презрения и нелюбви, чем с такой матерью, как я. Но это же чудовищно несправедливо!
Судьба снова и снова испытывает меня на прочность…
Глава 18
Николай
Разговор с Алёной никак не выходит из головы. Чем больше думаю и перебираю в памяти её слова, тем больше мне не нравится ситуация. Родители никогда не рассказывали подробности, что стало с девицей, которая сбила меня. Я знал только, что она пыталась избежать наказания, прикрываясь какими-то липовыми справками, и что у неё был какой-то серьёзный покровитель. Но родителям удалось добиться справедливого приговора.
Мне был важен факт, что её осудили, что моя испорченная карьера и физические страдания не остались безнаказанными. А всё остальное казалось незначительными деталями.
То, что рассказала Алёна, легко укладывается в ту картину, которая мне известна. Сказки об обмороке и тяжёлой беременности вполне могут иметь то же происхождение, что и липовые справки.
Но вряд ли сама беременность была выдумана – разве такими вещами можно шутить? Тем более, что это можно проверить. К тому времени, как состоялся суд, мне уже сделали две операции и началась реабилитация. Уже стало понятно, что я буду ходить и даже бегать. Более того, была надежда вернуться в большой спорт. Так почему мышь так удивилась, что я – не инвалид? Родители скрыли реальное положение дел? Но суд ведь наверняка затребовал справки, иначе на каком основании судья мог вынести приговор?
Всему можно было бы найти объяснение, если бы ей не дали семь лет. Я же не идиот, чтобы не понимать, что моё состояние здоровья никак нельзя было трактовать, как тяжёлое, и ни о какой инвалидности речи не было. И что в любом обществе беременность является смягчающим обстоятельством, даже если и не было никакого обморока в момент аварии. Так почему приговор был настолько суровым?