Месть под острым соусом (СИ)
Я была уверена, что за одно заседание вопрос не рассмотрят, что будут тянуть, дожидаясь, когда станут понятными последствия для здоровья пострадавшего. Но всё происходит довольно быстро. То ли не хотят откладывать на период отпусков, то ли дело простое и нечего там разбирать за два заседания. Суд удаляется для совещания.
Сижу ни жива – ни мертва. Сердце бьётся, как птица в клетке. Я осознаю, что виновата, что сломала человеку жизнь, что моя беспечность должна быть наказана. Уже даже не надеюсь на оправдательный приговор, разве что случится какое-то чудо. Но беременность и обморок в момент аварии, по заверению адвоката, должны учесть как смягчающие обстоятельства, а потому условный срок всё ещё кажется мне вполне возможным. А если срок дадут реальный, то по статье мне светит до трёх лет. Это страшно – малыш родится в тюрьме и проведёт два с половиной года жизни без мамы. Узнает ли он меня, когда я освобожусь? Надеюсь, что да, ведь у малышей с мамами есть особая связь… Да и всегда остаётся шанс условно-досрочного освобождения.
Время ожидания тянется невыносимо медленно. Снова и снова перебираю в памяти все возможные варианты исхода суда. Настраиваюсь на худшее, а если приговор окажется мягче, то я смогу просто порадоваться.
Три года. Как прожить эти три года? Вдали от семьи, от малыша. Университет придётся бросить. Смогу ли я потом восстановиться? Мысли носятся в голове какими-то обрывками, перескакивают с одного на другое. Не могу представить, как это – три года провести в тюрьме. Мои друзья закончат учёбу, получат дипломы, устроятся на работу, а я будто выпаду на целых три года из жизни!
Судья возвращается и начинает зачитывать приговор. Она произносит много слов. Часть из них я понимаю, часть – не очень. Знаю, что это – ритуал, самое главное будет сказано в конце. Затаив дыхание, жду.
- … признать Иванову Марию Игоревну виновной в совершении преступления по статье…. – в голове шумит, помехи словно размывают чёткость слов и звуков.
А дальше мне кажется, что я глохну, что всё это происходит не тут, не со мной, а где-то с кем-то другим, в иной реальности.
- … Назначить Ивановой наказание в виде семи лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима.
Как? Как такое может быть? Я выучила эту статью от корки до корки, все её части и параграфы, я изучила в интернете судебную практику. Мне дали срок, будто человек погиб в результате аварии! Да, я помню, что в этой же части и тяжёлые повреждения. Но ведь ещё не известно, какие результаты даст лечение! И у меня есть смягчающие обстоятельства – неужели их вовсе не учли?
Судья что-то говорит об апелляции, но я не слушаю. Семь лет! Я и трёх-то боялась, как огня. А семь – это практически вся жизнь! Мой ребёнок всё детство до школы проведёт без мамы? А я? Через семь лет мне будет двадцать шесть!
Поверить в происходящее невозможно. Смотрю на маму. Согнувшись в три погибели, она рыдает. Ненароком взгляд останавливается на матери пострадавшего. Красивая, ухоженная женщина, богато одетая. По её виду совсем не скажешь, что в её семье горе. Она улыбается, переговариваясь с адвокатом.
За мной приходит конвой. Куда меня повезут? У меня ещё две капельницы, назначенные врачом. Мне позволят закончить лечение? И спросить не у кого. Конвоиры – как глухонемые истуканы.
Глава 8
Меня заводят в тёмное помещение и приказывают ждать. Всё, как в тумане. Тут только моё тело, душа осталась рыдать там, в зале суда. Это не я. Всё это происходит не со мной. Мне должны были дать условный срок! Откуда они цифру такую взяли – семь лет? Почему? Я к этому не готова!
Слёзы льются без остановки. Этого не может быть! Не может! Мыслей нет… Внутри стоит дикий крик. Душа крошится. Семь лет. Семь! Лет! Вся молодость, лучшие годы… Ну почему судьба так жестока?
А ребёнок? Как я смогу выносить его в колонии? Как буду рожать? Как смогу расстаться с ним? Как он сможет прожить без меня? Всё детство… У всех детей будет мама, а у моего малыша – нет? Почему это случилось со мной?
В комнату приводят ещё одну женщину. Она не плачет – наверное, заранее знала, что её осудят, и успела свыкнуться с этой мыслью… Женщина садится рядом, обнимает меня.
- Не убивайся так, не трать силы и нервы. Они тебе ещё понадобятся. Сколько тебе дали?
- Семь… лет. Я так долго не проживу! Мне всего восемнадцать!
- А звать тебя как?
- Маша.
- А я – Галя.
За нами приходят конвоиры. Выходим на улицу, нас грузят в автозак и куда-то везут.
- Как думаешь, куда мы едем? – спрашиваю, пытаясь представить, что меня ждёт в ближайшее время.
- В СИЗО. Куда ж ещё? Теперь ждать, в какую колонию определят.
Страх неизвестности буквально парализует. Сколько ужасов всегда рассказывают о СИЗО и колониях. Неужели мне придётся через это пройти?
В камере нас с Галей встречают спокойно. Я забиваюсь на предложенную кровать, сворачиваюсь калачиком и тихонько скулю. Мне страшно, горько, обидно… Оплакиваю свою неслучившуюся молодость и сиротское детство моего малыша. И неожиданно понимаю, что Дима так и не пришёл…
Дни в СИЗО тянутся бесконечно. Находиться тут очень тяжело. Может, со временем можно привыкнуть, но пока каждый час, проведённый здесь, даётся с огромным трудом. Впрочем, час – понятие чисто условное. Сколько времени – понять невозможно. Ни часов, ни телевизора, естественно, в камере нет. Каждый миг жду, что за мной придут и отправят по этапу.
Теряю счёт дням. Даже не могу вспомнить, сколько их прошло после суда… Однажды меня вызывают и выводят на улицу с другими женщинами. Нас грузят в фургон и куда-то везут. Едем долго. Теплится надежда, что везут сразу в колонию. Но нет, на станции заключённых пересаживают в специальный вагон. Окна зарешёчены. Небо в клеточку….
Значит, везти будут далеко… Страх неизвестности ужасен. Он разъедает душу, превращает в параноика. Как это пережить и не сойти с ума?
В какую колонию меня направят? Я уже знаю, что тех, кто сидит впервые, не сажают вместе с бывалыми. Хочется, чтобы не слишком далеко от дома, чтобы мама хоть изредка могла приезжать проведывать меня. Не представляю своей жизни в заточении. И мне очень страшно…
Едем долго. Значит, далеко. Судьба-злодейка и тут оказалась не на моей стороне. По приезду оказываюсь в карантине – его все проходят до того, как попадают в камеру. Целыми днями реву. До сих пор не могу осознать, что здесь мне придётся провести целых семь лет жизни, все лучшие годы…
Когда я наконец попадаю в общую камеру, меня охватывает настоящий ужас. Если в карантине со мной было человек десять, то тут – не меньше, чем полсотни. Когда мы с двумя другими женщинами входим, на нас устремляется куча оценивающих взглядов. Топчусь, не зная, где я могу присесть, чтобы никого не обидеть и не нарваться на неприятности.
В последнее время вдруг начали отекать ноги. Стоять некомфортно. Оглядываюсь в поисках свободного места или какого-то знака от старожилов. Коленки дрожат. Крупная женщина с добрым усталым лицом встаёт с кровати и подходит ко мне.
- Беременная? – киваю. – Как же тебя так угораздило, бедолага?
Вопрос риторический…
- Идём, покажу, где ты можешь лечь. Меня Мама Люба зовут, а тебя?
- Я – Маша.
- Сколько же тебе, деточка, лет?
- Восемнадцать, через месяц девятнадцать будет.
- Совсем ребёнок, – вздыхает. – По какой статье? Сколько дали?
Называю. Я уже поняла, что все тут – в большей или меньшей степени знатоки уголовного кодекса.
- Гонять на машине любишь?
Отрицательно мотаю головой.
- Я аккуратно вожу. Так вышло, в обморок грохнулась, потеряла управление и наехала на пешехода.
- Насмерть?
- Нет, но медики сказали, что тяжкие повреждения, в общем, он инвалидом остался. Я ему ещё выплатить компенсацию должна. Огромную… До конца жизни из зарплаты придётся часть отдавать. И то, наверное, жизни не хватит…