Последствия старых ошибок (СИ)

Он знал, что это будет трудно, но он попрощается с хаго. Попрощается после всего, что сейчас сделает. И, может быть, даже скажет ему, что именно сделал. Чтобы разочарование наступило сразу, а не позднее. 
Хаго — они такие. Они не прощают поступков, продиктованных законами неволи. 
В далёких горах Истока, там, где вечный холод и никогда не приходит лето, так называют охотников на гакхи, свирепых хищников с двумя рядами острых зубов. Только хаго может один на один со снегом годами смотреть в глаза белой бездне и смеяться чему–то своему. 
В мире людей хаго иногда беспомощны и задают смешные вопросы, но и чёрная бездна боится охотников на гакхи. Ведь бездна — это всегда бездна. 
Энрихе свернул в сторону карцера, спросил у проходившего мимо дежурного про алайцев. Тот вызвался проводить, видимо все необходимые распоряжения Келли отдал, и все были в курсе. 
Иннеркрайт вошёл в довольно просторное и хорошо обставленное для карцера помещение. Двое алайцев встали ему навстречу. 
— Счастлив освободить вас обоих, — с улыбкой сообщил иннеркрайт. 
Алайцы верят, что смерть — это и есть настоящая жизнь. Хорошая вера для тех, кто воюет. Ведь война день за днем приближает таких «верующих» к жизни… 
Энрихе очень устал, но только его воля могла «раскрыть» бойцов, дать силу словам поглотить сознание. Он положил алайцам руки на плечи и со словами: «Дети мои, вы — свободны» — вынул их жизни из паутины. Всё. 
Тридцать секунд и два бездыханных тела повалились на пластиковый пол. 
Иннеркрайт, тяжело дыша, опустился на чьё–то спальное место. На душе было омерзительно. Паклай не раз и не два закрывал его на Плайте собственным телом, да и второй боец себя не жалел. Он привык к их тонкогубым зеленоватым лицам, к резким всплескам эмоций, даже к странному, раздражающему запаху. Их кровь смешалась тогда, во время сумасшедшего старта с Плайты, и значит, он только что убил почти кровных братьев. Заблудших, порочных, но важно ли это после пережитого вместе? 
Энрихе выждал положенное время, убедился, что алайцы мертвы, вышел в коридор и, кивнув охраннику, отправился собирать вещи. На лице его не отражалось ничего, кроме усталости. 
Когда–то домов камня было девять. Они символизировали девять энергий этого мира, девять его цветов. 
Дома Аметиста и Сапфира, ныне процветающие. Дома Оникса и Ильмариина, зелёного камня, добываемого на Итрее, планете четырёх солнц, ныне отодвинутые более сильными, но сохранившие чистоту крови Истока. Дом Обсидиана, остатки которого смешались с живущими на Гране. Дома Белого Нефрита и Блезиара, угасающие и разъедаемые внутренними противоречиями, склоками и генетическими болезнями. Дом Нарьяграат — Темного королевского граната, эрцоги которого склонны считать себя единственными наследниками императорской крови. Дом Кешлы — разбитого, проклятого камня. Мёртвый дом. 
Энрихе сам не понимал, отчего всплыла в его памяти эта генеалогия, и почему генеологическое древо заслонило вдруг лицо Агескела Эйвори, сродного брата эрцога дома Нарьяграат. Ублюдка, вечно кривящего губы и возникающего в родовом зале Алдиваара как тень между вековых колонн из тэрранских склитов. 
Тэрра была искусственной и искуснейше воссозданной копией некогда утерянной Земли. Геологи и инженеры спланировали её до мелочей по старинным картам. На ней было пять континентов, названных в честь земных — Акрика, Америа, Эвроза, Азиа и Арктида. Родовое поместье дома Нарьяграат было, как и на Земле, расположено на самом благоприятном по климату континенте — Арктиде. Вечнозеленые леса, шипение гейзеров, воздух, пьянящий и влажный. И черные глаза Хелеки Эславэ… Здесь, на Тэрре, он впервые увидел её. Сердце опять проснулось. Как некстати. 
И тут же кто–то выразил желание войти. 
Оказалось, медик. Хаго явился спустя пару минут после него, едва разошлись. Сейчас начнётся… 
Энрихе не собирался объяснять своё поведение, но хоть что–то говорить всё же придётся… Или — просто промолчать? 
 
Они встретились глазами. У капитана были зелёные с золотыми искрами глаза. Энрихе показалось вдруг, что зелень в них та же, что и на лицах убитых алайцев. «Все мы смертны, и так будет со всеми», написано в родовом зале на Тэрре, в доме Нарьяграат, кровавых эрцогов, наследников утраченной императорской крови… 
И тогда Энрихе вспомнил, ГДЕ он видел выгравированный на «Каменном вороне» девиз — «И так будет!» Это и был девиз дома Нарьяграат. В старой, позабытой уже огласовке. 
Перед глазами иннеркрайта вспыхнула молния, он покачнулся… 
— Вот псих, — сказал, подхватывая его, капитан. — Сразу надо было тебя изолировать. Мне ещё в коридоре твоя морда лица не понравилась. 
Он деловито выругался, переводя Энрихе в горизонтальное положение и нажимая подбородком на спецбраслет. 
— Куда я попал? Навигаторская? Медиков в двадцать четвёртую. Бегом! 
— Нервное истощение, — констатировал медик. — Да и контакт с вирусом даром не прошёл. Если иммунитета изначально нет, то даже после вакцинации остаются кластеры вируса, встроенные в ДНК. 
Вошёл Колин. Он был закрыт эмоционально настолько плотно, что я смотрел на него и не узнавал. 
— Готовьте капсулу для транспортировки, — сказал он медику. И пояснил. — Попросил, чтобы Энрека взяли на ЭМ134. Курс не совсем совпадает, но так ему будет легче перенести дорогу, чем на шлюпке. 
Я покачал головой. 
— Он даже отца не увидит. Не успел ему сказать. 
— Зато отец увидит его. Иди, встречай. Эрцог, похоже, один, чего я за ним раньше не замечал. 
— Он нам так доверяет, или дело настолько плохо? 
— Думаю, плохо. 
Колин был внешне спокоен, но меня это не обнадёживало. От него не дождёшься открытых реакций. Сказал плохо — значит, так и есть. 
Я быстро пошёл по коридору по направлению к ангару. Если Локьё — один, то дежурного за ним не пошлёшь, это будет уже даже не хамство… А что, интересно? 
Набрал на браслете Млича: 
— Ивэн, ты шлюз уже дал? 
— А что, проблемы с «гостем»? 
— Да нет, опаздываю. Он вышел уже? 
— У входа в ангар стоит. 
— Абэ то да хэрбэ! 
— Давно по экзотиански ругаться начал? — усмехнулся навигатор. 
— С Къясны. 
— Я тебе видео перегрузил. Вон он, видишь? 
На экранчике браслета длинная фигура эрцога согнулась возле огромного ящика. А откуда у нас в ангаре такой ящичек? Почему я не в курсе? 
Открыл дверь и первое, что увидел — торчащую из не заваренного железного саркофага худую зелёную ногу со скрюченными пальцами. Это были, видимо, предполагаемые «останки Рико» (вперемешку с алайскими). 
— Нельзя их вместе, — задумчиво сказал Локьё, взирающий на ногу без видимой брезгливости. Он стоял, уставившись в саркофаг. Рядом с ним висел в воздухе багаж. — Не было здесь алайцев по официальным приказам. Скажи, чтобы готовили другую коробку, эта — не пойдёт. 
— Сейчас распоряжусь, — я потянулся к браслету. — Ты совсем один? 
— Даже шлюпку отослал. Официально — я убит горем и никого не принимаю. А вот неофициально у меня есть к вам, комбинаторам, несколько вопросов, к обоим, — эрцог нехорошо улыбнулся. 
— Только ко мне. У твоего сына сильное нервное истощение и последствия контакта с борусами. Боюсь, он не в состоянии отвечать. 
— Сын? 
— А что, уже нет? — на этот раз я дерзил вполне сознательно. 
Но эрцог только хмыкнул. 
— А ты знаешь, «защитничек», — сказал он, разглядывая скрюченные зелёные пальцы, — что обвинили в произошедшем одного Рико. Тебя — даже и не заметили… Именно он, по версии нашего военного совета, уничтожил заводы на Плайте, он… — эрцог отвёл взгляд от саркофага, уставился на меня и рыкнул. — Так что убери эту зелень! Только алайцев мне сейчас не хватает! 
 
Он брезгливо отряхнул руки, словно касался изуродованных человеческих останков не только глазами. 
— Марш в капитанскую! Или где вы там обычно… — и опять оборвал сам себя на полуслове. Однако на убитого горем был не похож. На озабоченного, скорее.