Последствия старых ошибок (СИ)
— Да и вообще, что это за нагрузка — двухчасовой полёт? — прорезался Дерен и его звонкий мальчишеский голос тут же перекрыл общий гул. Мальчишку уважали, видно, было за что. — Капитан Келли, четыре шлюпки — это самый минимум, — продолжал Дерен. — Тем более, экзотианцы стрельбу прекратили, они не понимают, что происходит, и в этом плане опасности никакой. А что, если они капитана подобрали уже, пока мы тут копаемся, или подберут таким же манером?
— Но лендслер сказал, что…
— Капитан Келли, — перебил высокий лейтенант. — Лендслер лендслером, а на корабле командуете сейчас вы! Он вам непосредственно запрещал посылать шлюпки на розыск?
Келли вздохнул.
— А сдохнет кто–то, кто отвечать будет, а, Неджел? Бабушка твоя будет? Класс опасности — четвёртый поставили. При четвёртом классе — какие, к твоей бабушке, пилоты?
— А если никто не сдохнет, — спросил Дерен. — Вы по ночам спать будете, капитан?
Вперёд протолкался огромный парень, жилистый, с закатанными до самых плеч рукавами и татуировкой на выбритом виске.
— А ты меня пошли, капитан. Кто с тебя за меня спросит?
— Коста дело говорит, — поддержал боец, татуированный не только штрафной медициной, но и самостоятельно — запястья и шею его оплетали змеи. — Штрафники–пилоты и на соседних КК есть, ты им чирикни по связи. Мясо–то уже не залает.
— Если чё, напишешь — взбунтовались, гады! — выкрикнул кто–то. Его поддержали неуверенными смешками.
Глаз у Келли задёргался — мало своих, так ещё и штрафники оборзели. Энрихе его понимал — от таких выступлений до неповиновения — рукой подать.
— Коста, вы собаку в шлюпку возьмите, — вдруг сказал Дерен, словно дело уже было решенное. — Чует она иногда что–то. А вдруг…
— А мне чего, я возьму, — белозубо усмехнулся рукастый пилот и посмотрел с высоты своего роста на Келли.
Глаза у Келли налились кровью, он открыл рот…
Но лейтенант Неджел обнял капитана за плечи, рявкнул на рукастого штрафника. — А ну форму в порядок приведи, лётчик! — и парень сразу стал словно бы меньше ростом. — Ты, Коста, останешься, Рос — тоже, а остальные — отсыпаться, кто не дежурит! — Неджел махнул, на дверь. Толпа не без гомона, но подалась назад.
— Ты его проинструктируй пока, — сказал Неджел Росу, подталкивая к нему малость сдувшегося штрафника. — А я свяжусь с соседними «Калифорнией» и «Скорком». На «Скорке» нас точно поймут. Жалко своих пилотов у нас в этой категории больше нет.
— Да там это… — сказал Рос. — Двоих бы сейчас отстрелить. А потом можно ещё кого–нибудь. Из ангара. Хэд нас потом разберёт, сколько нас было.
— И то верно, — сказал Неджел. И похлопал Келли по плечу. — Ты не западай, старик, капитан вернётся, всем вставит. Ребятам тоже это всё нервно. А может, и вирус действует. Кто его знает, — и повернулся к штрафнику. — Вызвался — молодец. Пару тебе сейчас подберём. Но смотри: не найдёте — голову оторву, а капитан Келли подержит.
— Найдут! — Энрихе поднялся и сел в кресле, превозмогая боль в костях.
Бойцы были уверенны, что он без сознания, и воззрились, как на воскресшего.
— Ну, чего встали? — усмехнулся иннеркрайт. — Ищите второго пилота. И — медика мне! Я тоже полечу. За меня с вас тоже «никто не спросит».
История двадцать вторая. «Сон в зелёную ночь»
1. Плайта— Вам больно?
В голове звенит, будто колоколом по ней бьют.
— Нет, — сказал я и попытался подняться, но тело плотно оплетали магнитные ленты, прижимая меня к кушетке. Дышать получалось, не больше. Спецкостюма, скосив глаза, я на себе не обнаружил, но прочая одежда наличествовала. Попробовал головой вертеть — бестолку. Обзор закрывал невысокий купол.
Выходило, что лежал я в чём–то типа капсулы меддиагноста, только объёмнее.
Ленты держали основательно. Дернулся пару раз, стараясь, чтобы со стороны было не очень заметно… Однако от спрашивающего мои усилия не укрылись.
— Мы вас освободим, если вы пообещаете вести себя спокойно.
— Ну, допустим, обещаю, — усмехнулся я.
— Враньё, — сказал другой голос. — Попробуйте ещё раз?
— Не враньё, а шутка. Отпустите меня, даю слово, что ничего плохого вам не сделаю.
— Хорошо, — неожиданно согласился голос.
Такого ответа я не ожидал, но ленты действительно ослабли. Хоть и не сразу — руки и ноги немного затекли, но я сел.
— Почему вы мне поверили? — спросил я, растирая онемевшие конечности и оглядываясь в поисках выхода.
— Вы — боевой офицер. Полагаю, что в связанном виде — вы для нас более опасны.
Купол раскрылся, и я увидел человека. Высокого, широкоплечего с костлявым лицом и вполне доброжелательной улыбкой.
— Странная у вас логика.
Я бросил растирать ноющее запястье, разлучённое со спецбраслетом, и встал ему навстречу. В голове от резкого движения зазвенело сильнее, но на ногах я удержался.
— Больно?
— Только голова.
— Понятно. Значит, под самый тальджет–разряд угодили, уже на расстоянии 2–3 тысяч километров он для человека не опасен.
«Километров?»
— Пойдёмте со мной.
Я пошёл. Что мне оставалось делать?
Мы вышли в просторный зал, поднялись на магнитной платформе в помещение, похожее на капитанскую. Я внимательно разглядывал незнакомые приборы, высматривая заодно путь к отступлению.
Мой проводник был несколько негибок, но точен в движениях. Похоже, навыками сражения без оружия он владел. А вот оружия я пока не заметил.
— Сейчас мы пройдём в лабораторию, потому что стандартная диагностика не зафиксировала следов травмы, — сказал мой проводник. — Не бойтесь, мы не сделаем вам ничего плохого. Вы гораздо более опасны для нас, чем наоборот. Но вы могли погибнуть, и мы были вынуждены перенести вас сюда.
— Тоже мне, велика потеря, — я тряхнул головой и тут же пожалел об этом.
— Это вам так кажется, — не согласился мой провожатый.
Мы прошли кодовую дверь и очутились в помещении, которое вполне могло оказаться внутренностями гигантского меддиагноста — все стены в датчиках.
Возле пульта, вроде капитанского, сидел второй мужчина, более мелкий, голубоглазый и такой же доброжелательный с виду, как первый.
— Садитесь рядом, не бойтесь, — сказал Второй.
— Нет, — пошутил я. — Не сяду. Боюсь.
Настрой обоих мужчин я улавливал прекрасно. Они были обеспокоены моим появлением, но зла мне действительно не желали.
Сел, куда показали. Типичное медицинское кресло. Разве что подлокотники не сомкнулись от прикосновения — меня опять боялись испугать. Эта «боязнь испугать» читалась во всём — в осторожных, предупреждающих улыбках, в том, что не сняли одежды, не такой уж и чистой для медицинского помещения, не использовали аппаратуры разительно непохожей на нашу. Страха моего боятся? Забавно.
— Не двигайтесь, пожалуйста.
Я вздохнул. В медицине — везде похожее занудство.
— Нет, травмы не вижу, — констатировал второй мужчина. — А голова болит, да? — уточнил он.
— И звенит. У меня к затылку колокольчик не приварили, нет?
Он улыбнулся.
— Мы вас сейчас…
Второй встал, а меня буквально потащило в сон. Словно бы границы этой странной комнаты стали сами собой бледнеть и раздвигаться…
— Стоп–стоп, — сказал я, с трудом, но выныривая из предсонного оцепенения. — Не надо меня «сейчас»! Давайте сначала разберёмся, кто вы такие, и что тут делаете?
Первый покачал головой. Второй улыбнулся:
— Я же говорил — с ним будет трудно, — и повернулся ко мне. — Придётся усыплять медикаментозно.
Он сказал это с такой глубокой внутренней убеждённостью, что я не сумел возразить. Открыл рот и закрыл. Так бывало у меня с Дарамом. Я иногда мысленно спорил с ним неделями, и находил действительно весомые возражения только спустя месяц или два уже после полузабывшегося разговора. Тот же феномен наблюдал и в кабинете главного врача эрцога Локьё — Домато. В день первой встречи, увидев, что я не впал в восторг от перспективы недельного медосмотра, доктор велел ассистенту открыть дверь в смотровую настежь. «Это, чтобы ты мог сбежать отсюда», — произнёс он таким тоном, что я не сразу потом сумел выйти из этого проклятого кабинета, даже когда мне уже разрешили. Воля и насилие. Дарам, Рогард и Домато..!