Последствия старых ошибок (СИ)

— Капитан, пристегнитесь, — сказал Дерен. — Через десять минут будем в режиме декомпенсации веса. 
— Навеличивать меня кончай, — сказал я, пристёгиваясь так же лениво, как он стартовал. — Агжей меня зовут. Наедине можешь звать так. 
— Куда летим…Агжей? — улыбнулся Дерен. 
Ему было весело отчего–то. Хэд, он же думал, что я — Гордон. Я нервно рассмеялся. Сам, порой, забывал на доли секунды — кто я. 
У меня ничего нет в этом мире кроме горстки друзей, и эти связи пока удерживают меня и моё имя здесь. Но небытие, которое я всё больше учусь ощущать — несоизмеримо больше. Мир, очерченный человеческой психикой, так невозможно мал, что, прикасаясь к его границам можно уже только от этого прикосновения утратить осознания себя, как чего–то отдельного. 
Чего же мы так боимся смерти, раз это всего лишь утрата отдалённости от прочего мира — вот вопрос? 
Чем дольше я думал об этом, тем меньше боялся небытия. Если меня не будет здесь и сейчас — такая ли это трагедия? Ведь меня не выковыряешь уже из каждого, к кому я прикасался, из воздуха, из звёзд, что на меня смотрели. Я есть. И в этом плане у физической жизни — совсем небольшая ценность. Я уже не уйду из тех, кто меня любит, и потому терять мне просто нечего. Другое дело, стоит ли тащить за собой в небытие Дерена? 
— Вальтер, — окликнул я пилота. 
Тот сосредоточенно просчитывал ближайшую зону Метью, порождаемую моментом вращения Аннхелла вокруг его солнца и не сразу повернул голову. 
— Ты смерти боишься? 
Нашёл, когда спрашивать. 
Дерен заморгал, переключаясь с математики на философию. 
— А что, — спросил он. — Всё так плохо? 
— Ну, хорошего, честно говоря, мало. Мы летим к Плайте и чего там нахватаемся — одни Беспамятные знают. 
— Я же был уже. Может, повезёт? 
— Значит, не задумывался? 
— Почему не задумывался? Задумывался. Только… 
Он замолчал и долго–долго глядел, как мелькают цифры на дисплее навигатора. Казалось, уже ничего не скажет, но сказал. 
— Я, наверное, не умею бояться по–настоящему, капитан. Это от меня далеко. Я смеюсь потом над тем, что казалось мне страшным. Может, не чувствовал ещё настоящего страха. 
— Эх ты, — усмехнулся я. — Классификатор. Руками давай, работай. Выходим не у Плайты, а у Z–16. Осмотреться надо. Если что, считай, чтобы из прокола в прокол. 
— Есть, капитан. А вам… тебе часто бывает страшно? 
— Теперь уже нет… Теперь чаще бывает стыдно… 
Я вспомнил, как вот в такой же малой шлюпке сидели когда–то мы с Вланой. Как я подшучивал над ней, думая, что она — мальчик. 
Я был тогда, словно во тьме. Во тьме собственной гордости и невежества. Хотя…Почему — был? Из этой тьмы не выйти. Потому что преодолеть гордость можно, но как преодолеть невежество? Чем больше ты узнаёшь — тем больше освещаешь непроявленного во тьме… 
Грудки у девочки на поверку оказались маленькие и острые, сама она была нескладная, тощая, длинная… Зверёныш, лосенок, очаровательный именно в дикости и нескладности, но не в плане того, что мне предложили с ней сотворить. 
— Иной судьбы у неё нет, — сказала Айяна, вызвав меня на днях на свою половину, где я оглядывался с любопытством и поначалу пропускал часть её слов мимо ушей. — Это должен сделать кто–то со стороны. И лучше — совсем без желания девушки, так, чтобы надежды у неё не осталось. 
— Надежды на что? — спросил я рассеянно. Моё внимание занимало лабораторное оборудование, к которому руки так и тянулись. 
— Надежды на совместное будущее. Можешь попробовать уговорить её, но лучше бы и не спрашивать… 
— Я что, изнасиловать её должен что ли?! — дошло до меня, наконец. 
Айяна помолчала. 
Я перестал оглядываться и уставился на неё, прикусив губу, чтобы не брякнуть что–нибудь нецензурное. Она же всё знает! Как она может говорить об этом со мной? Не думает же она, что я способен предать Влану, лежащую сейчас в реанимационной капсуле? 
— У девочки нет иной судьбы, — вздохнула Айяна, и я сначала не понял, о ком она. — Время уходит. Если не это — она умрёт. Цепь её жизни разомкнута, понимаешь? Смерть её будет страшной… — она отвернулась, не желая отвечать на незаданные мной вопросы. 
 
Пришлось спросить вслух. 
— Но я–то почему?! 
Айяна обхватила плечи узкими ладонями и смотрела в окно. Потом произнесла чуть слышно: 
— А кто же из живущих при храме… 
Я был уже хорошо знаком с местными нравами. Никто из юнцов, обучающихся дыханию эйи, действительно просто не был способен на обман глупого, беззащитного существа. Доверчивого и смешного… 
— В городе? 
Айяна покачала головой. Блеснуло хитрое серебряное украшение в волосах, похожее на заколку, но скрывающее, как я подозревал, небольшой стилет. 
— Чужой не посмеет обидеть девушку, принадлежащую Матери. Если только она сама попросит? Но она не знает, и знать ей об этом нельзя. Ты — её единственный, почти невозможный шанс. Твоё положение здесь выбивается изо всех рамок. Ты чужак. Но мы приняли тебя. 
— В расчёте на такую вот плату? — разозлился я. — Только не говори, что ты не знала об этом заранее! 
— Я знала, — согласилась Айяна. — Но я не держу ежеминутно в голове судьбы всех наших воспитанников. Вчера я шла через сад и увидела, как девочка на тебя смотрит… И мне открылось. Да, я всегда знала, что будет с нею, но вчера я увидела в переплетениях судеб маленький шанс для неё. Ты хочешь узнать, что с ней случится, если ты не сделаешь того, о чём я прошу? 
Я передёрнул плечами, но уже чувствовал, как сознание заволакивает туманом. Айяна знала, что я не садист и не последняя тварь, которая … 
И вот теперь я просто не понимал, смогу ли я. Слава богам, девочка действительно оказалась непротив. Я привлекал её чем–то, ей и мне неведомым. Я был слишком чужим, чтобы её кровь не стремилась смешаться с моей. Синдром чужака, проходимца или завоевателя. Синдром обновления крови. Она боялась, но хотела. 
В полутьме сухого песчаного грота я плохо видел её лицо. Я вообще плохо её видел. 
— Эх ты, лосёнок, — я взял девушку за голые, шелковые плечи. О том, чтобы всё получилось, Айяна позаботилась сама, и я не ощущал уже своих рук. То, что она мне дала выпить, почти полностью отключило сознание. А сознание было мне всё же необходимо. Я никогда раньше не имел дела с такими юными, и, наверное, сделал ей больно… Впрочем, я так или иначе сделал ей больно. 
Это была моя последняя ночь на Къясне. Конечно, я ещё вернусь, чтобы навестить дочку, но Айяна обещала отослать девушку–лосенка в другой храм. Я не увижу её больше. И она меня. Только один раз. Для неё. И для меня… 
— Капитан, личный запрос, — вернул меня в реальность Дерен. 
Я что, совсем охренел уже — так задумался, что не вижу ничего и не слышу? И Дерен хорош: какой может быть «личный» запрос через пульт шлюпки? «Личный» — это запрос через браслет… 
— Вызывает 127145 «Корона», спрашивают капитана Гордона. 
Хэд! Вот теперь я очнулся окончательно. Ткнулся глазами в пульт. Точно «Корона»! Флагманский корабль Душки генереса. Эгрэо тэ да хэбэ! Марэ но прэтэ! 
Дерен совершенно не в курсе нашей взаимной любви, и он отозвался! Стандартный запрос — стандартный отзыв. И фон Айвин знает теперь, что я — вот он, болтаюсь в открытом космосе почти что в скорлупе айма. Хэд! Я–то как мог вот так «уснуть»! 
— Капитан, что–то не так? — встревожено спросил Дерен. Он почувствовал. 
Я загнал эмоции туда, где их собачье место, и сказал спокойно. 
— Отвечай, Вальтер. — Всё, что не смерть, то уже судьба. 
 
  
История четырнадцатая. «Судьба — дело подневольное»
 
1. Флагман командующего эскадрой Содружества эрцога Локьё «Леденящий»
Энрихе Лоо, иннеркрайт, глава военного инженерата, предстал пред «царственные очи» эрцога Локьё сразу по прибытии, за четыре часа до объявленного времени медицинской операции, к которой готовили сейчас главу дома Сапфира. Однако Локье сразу принял побочного сына. Принял без церемоний, прямо в медицинском боксе.