Последствия старых ошибок (СИ)

— Я знаю, что вам будет интересно, — сказала она. — У нас есть копии старинных книг на имперском. Вернее, близком к нему языке. Он назывался центральноевропейский… Эта книга специально была переведена для наших потомков, но распространения она не получила. 
Минут через пять девушка принесла копию книги. Там так было и написано «Копия». «Выписки Мильдара Павича». 
Я по привычке открыл на середине. Да, некоторые конструкции предложений показались мне непривычными, было много и устаревших слов, но в целом текст я понимал хорошо. 
«…любая клетка человеческая устроена гораздо сложнее современного космолёта. А мы взялись ломать и достраивать геном, едва сосчитав в нём отдельные кирпичики. И мы делали это не в лабораториях и на научных станциях, мы стали ломать клетку в промышленном масштабе. 
Мы хотели, чтобы люди покупали и покупали, чтобы они ели, ели и ели, да что там, чтобы они жрали, как свиньи! 
Этот процесс не был централизованным. Никто не планировал химической атаки на человека. Просто мы хотели тогда продавать больше. А чтобы продавать, нам нужно было, чтобы люди потребляли. Техника делалась в означенный период всё более разнообразной при тех же функциях и старательно малонадёжной. А в пищу и воду на всех стадиях: от добычи в природе и выращивания, до доставки потребителям — добавлялись химические вещества. Химия нужна была, чтобы отфильтровать воду и вырастить зерно, химию добавляли, чтобы сохранить воду и зерно как можно дольше, химия присутствовала в упаковке для этой сохранности. Мы уже знали тогда о гомеопатии и взаимодействиях молекул при разных условиях. Поодиночке эти технологии не представляли особенной опасности. Но мы никогда не учитывали воздействие всех этих факторов разом. 
Жизнь становилась тогда всё более специализированной: тот, кто выращивал мясо, уже не знал, как его будут готовить, а тот, кто готовил, не думал, о хранении и продаже. И на каждом этапе в пищу добавлялись химические вещества. И они накапливались в живых клетках людей. И вступали между собой в реакции. И разрушали сложную химию человеческого тела. 
Сначала это шло на уровне заводов тела — клеток, потом стало закрепляться наследственно. По–разному в разных землях и у разных людей. Но существовали и другие факторы, связанные с загрязнением природной среды — и они тоже вносили свою лепту. И наступил в те дни момент, когда выяснилось страшное: пищи и воды без добавок на Земле более не существует. 
Из воды человек состоит на две трети. Теперь естественные воды заражены самыми разными отходами химических производств, гормоноподобными веществами и консервантами. И бутылированная вода — ещё в большей мере. Именно производители бутылированной воды стали добавлять в неё в микродозах химические вещества, улучшающие сохранность и вкус, это позволяло им лучше продавать воду. Находили в бутылированной воде и следы таких гормонов, как окситоцин, дофамин, серотонин, эндорфины, находили даже седативные вещества и анальгетики. Всё это продавалось, потому что продавать это было выгодно. Всё это влияло на гормональный статус потребляющих эту воду, потому что продавец мечтал привязать покупателя именно к своей воде. В условиях стресса крупных скоплений людей, в разрастающихся городах — гормоны давали людям эмоциональную стабильность. И люди были рады пище и воде с гормонами. Но искусственные гормоны прекращали выработку настоящих. Человек становился всё менее устойчивым психически, всё более подверженным депрессиям. И всё это закреплялось в генотипе. 
С продуктами дело обстояло хуже, потому что изменения встраивались в сложные цепочки биохимических процессов. Животных кормили зерном и травой, уже с элементами удобрений и веществ, загрязняющих почву. Мясо и молоко было насыщено как этими веществами, так и продуктами гормональной реакции живых тел на них. Человек, получая эту пищу, тоже реагировал связкой химических процессов и гормонов. И медленно превращался в уродливое умом и телом существо. 
 
Элита человечества постаралась изолировать себя от измёненного цивилизацией питания — но было поздно. Не было уже мест на Земле, где люди были бы полностью в натуральной среде, не загрязненной химическими отходами человечества. 
Тогда родилась идея переселения на более чистые миры. Потому что Земля погибала. Население её вырождалось, гормональное разрушение превращала часть его в оплывающих толстяков, другая же часть — страдала дефицитом веса, и кости её были необыкновенно хрупкими. Это было то, что век спустя назовут гормональным вырождением человечества. 
Термин «гормональное вырождение» появился, когда проявилась умственная ущербность новых поколений. Мозг их, независимо от перебора или недобора веса, был слаб и истощён, он не мог выносить привычных атомному веку нагрузок. Наступил век пластика — век измученных и бесполезных. 
И с этим веком совпала экспансия в космос первой волны людей. Лучших из них, тех, кто ещё хотел творить и не мог смотреть на умственно и телесно ущербных соплеменников. 
Они думали, что, вырвавшись из гниющих зубов цивилизации, сумеют сохранить самое ценное — гены. Но некоторые участки генома людей были уже утрачены безвозвратно. 
Мать–Вселенная тоже встретила не с распростёртыми объятиями. Экзопланеты, открытые первыми колонистами, были холодны и мало гостеприимны. А люди уже не были так сильны, как в страшный атомный век. Не были они так же сильны и духом. 
Лучшие из худших объединились тогда и стали править измученными людьми, которые не в состоянии уже были развивать те технологии, которые создали их предки. 
Да, сделано было много. Если бы не ледяная аристократия и введенные ею абсолютные запреты на искусственную воду и продукты — люди погибли бы. 
Но тупик был всё–таки близок. Человечество не могло вырваться из малогостеприимных тенёт Ледяного пояса…» 
Я читал, и картины прошлого становились яснее перед моим внутренним взором. Только теперь я начинал понимать презрение к нам, имперцам, переселенцев первой волны. Мы были для них — законченными уродами, изменившимися безвозвратно, без права на реабилитацию. Как, впрочем, и они для нас. 
Они ушли, бежали с зараженной Земли. А мы — остались и продолжали загибаться там. Наверное, земляне боролись с изуродованной экологией до последнего. Когда через триста лет они поняли, что не справляются, было решено переселить на другие планеты всех. Но и здесь что–то пошло не так. Часть имперцев ушла в космос, другие же — остались. И дверь закрылась вдруг. 
Но почему? 
К сожалению, Павича не интересовали оставшиеся на Земле. Он писал о тех, кто покинул Планету–Мать в первых рядах, об этаких эмигрантах — больных, но пытающихся спастись из последних сил. 
Он много вспоминал о тогдашней Земле, близкой нам по технологиям, но грязной и умирающей. 
Переселенцам первой волны пришлось возрождать культуру и науку заново. Они учились строить те машины, на которых прилетели. Им не хватало инженеров и строителей, при избытке ученых всех мастей. Это был исход учёных и фанатиков, им не доставало рабочих рук. 
Я читал почти до утра. Книга была очень объемной, я не одолел и половины. И только перед рассветом понял, что так и не добрался до темы урока. Семь запретов цивилизации остались для меня тайной. 
Я понадеялся воспользоваться правом новичка и отсидеться где–нибудь в углу, но преподавательница не согласилась. 
Пришлось честно сказать, что всю ночь читал Павича, потому что у нас история Содружества трактуется иначе, и мне это показалось интереснее заданной темы. Ведь по имперской версии первые переселенцы поторопились и мутировали, столкнувшись с жесткими излучениями, иной силой тяжести и природными факторами риска на чужих планетах. А по Павичу выходило, что вырождались как раз поздние переселенцы с Земли. 
 
Я понимал — автор книги не врёт, но он трактует события, как очевидец только с одной стороны. Однако именно это и было интересно мне, имперцу.