Последствия старых ошибок (СИ)

Я понял, о чем он. 
— Щас, разбежался, — сказал я, в подробностях вспомнив Душку генериса и эти самые наручники. Шрамы на руках тут же зачесались. — Келли, — я нашёл капитана глазами. — Мне нужна твоя голова. И руки. И Дейс, и кто там ещё у тебя из технически одаренных? 
Когда на связь с нами вышел генерал Пфайфер, эрцог был закован самым причудливым и жутким образом. Ребята постарались. Более устрашающую конструкцию за такой короткий срок вряд ли можно было придумать. И более безобидную — тоже. 
Однако Локьё талантливо изображал жертву. Сомы он выпил совсем немного и его уже «отпустило» — лоб покрылся испариной, вокруг глаз проступила синева. К тому же он расслабился, наконец, обвиснув в кресле. 
Пфайфер действительно орал. Однако Мерис тоже давно ни на ком не срывался. И эти переговоры были ему кстати. 
Если коротко, то разговор шёл примерно таким образом. «Вы, гады, — визжал Пфайфер. — Нарушили перемирие и вторглись на экзотианскую территорию!» «Зато ваш командующий — у нас». Парировал Мерис. По силам и менталитету противники были примерно равны. 
Я понял, что Дьюп просто тянет время, пытаясь выиграть хоть что–то сверх рассчитанного нами. Он, или лорд Джастин уже пришли бы к какому–то решению в споре с Пфайфером, но Мерис был не менее упрям и так же легко заводился, как и экзотианский барон. Прошло около часа, а они продолжали орать друг на друга с неугасающим энтузиазмом. А ещё будет — обещанный тайм–аут после предварительных переговоров. Мы должны были успеть. Должны. 
И мы успели. 
Дьюпу удалось затянуть переговоры на сутки! Покончив с Локьё, он подсунул Пфайферу ещё какую–то свинью. Я успел даже немного поспать. 
В полудрёме прибыл и на «Леденящий». Никого из своих с собой не взял: в обслуге я не нуждался, а рисковать хоть кем–то из ребят — не хотелось. 
Когда мы вышли из шлюзовой камеры, Эрцог, шагающий чуть впереди меня, затормозил, обернулся, и я прочитал вдруг в его глазах что–то холодное и жуткое, поднимающееся в нём, как поднимается, раздувая клобук, ядовитая змея. 
Весь сон тут же слетел с меня. Перемена, произошедшая с Локьё, была страшной и разительной. Я невольно потянулся к оружию. 
Но эрцог сделал какой–то жест и мышцы мои превратились в стекло. Умом я понимал, что именно он сделал: овладел вниманием, вошёл в контакт и сковал восприятие. Однако вырваться я не мог. Какое–то время Локьё позволил моему сознанию беспорядочно метаться, а затем отпустил, и лицо его снова приобрело обычное выражение. 
— Это урок тебе, — усмехнулся он, и в глазах его снова возникла сталь. — Чтобы не расслаблялся. И никогда не доверял таким как я. Никогда! Ты понял?! 
Мне показалось, что, если бы не толпа постороннего народа вокруг, он бы ударил меня. 
Я вздохнул и пожал плечами. 
— Проводите его в медблок! — бросил эрцог двум ординарцам и быстро пошёл по коридору. Его ещё ждала встреча с этим крикливым Пфайфером. 
  
История пятая. Провалилась бы эта медицина
 
1. Флагман командующего эскадрой Содружества эрцога Локьё «Леденящий»
Я шагал, глядя в прямую, нервную спину ординарца, уже совершенно проснувшийся и злой. Понятно почему эрцог повёл себя так, но настроение он мне всё равно сумел испортить. И медик для этого моего испорченного настроения был как раз кстати. Хамить медикам я любил и умел. 
Но и тут меня ждал сюрприз. Личный врач эрцога (здесь медиков называли врачами), был совершенно не похож на наших, имперских. 
Лет ему, по виду, уже перевалило за триста. Костлявый, сухой, с бумажно–тонкой кожей, он был так же стар внешне, как мастера с Граны. Но это был именно человек, а не мастер, полностью пребывающий умом уже совсем в ином мире. 
Домато был ЗДЕСЬ. Он подчинял себе кусок видимой ему реальности, и это было для него достаточно. 
 
Пока я глазел на медика, как на какую–то диковину, он быстро вводил в компьютер программу обследования, только изредка оборачиваясь на меня. Похоже, этот беглый обзор заменял ему и капсулу меддиагноста, и анализы. 
— Что–то беспокоит? — спросил он по–экзотиански. 
— Не уверен, — ответил я осторожно. Меня много чего беспокоило, но к медицине это отношения не имело. 
Домато, наконец, посмотрел мне в лицо, чуть нахмурил брови и перешёл на стандарт. Говорил он без акцента. 
— Что–то беспокоит, я спрашиваю? 
— Кажется, нет, — попытался отвязаться от него я. 
Не отвязался. Пожалуй, наоборот. 
— А ну — распрями спину. 
Я повел плечами. По грудным мышцам прокатилась волна боли и исчезла где–то внизу живота. Ранками, оставленными мне на память Бризо, я так и не нашёл времени заняться серьёзнее. К тому же, действие стимулятора притупило на время ощущения, и они меня не беспокоили. 
— Ложись. 
Но сам он осматривать меня не стал. Позвал довольно молодого парня, лет 40 на вид. Веселого, улыбчивого. 
К осмотру не машиной, а руками, меня в свое время приучил Дарам, и ничего против я, в общем–то, не имел. Парень заново обработал ранки на груди, зашил кое–что, а потом надавил на живот так, что я едва не взвыл. 
Меня запихали–таки в капсулу меддиагноста и… обнаружили в кишечнике сапфир, упершийся какой–то острой гранью. Оказывается, я успел его проглотить, хоть и забыл об этом напрочь. 
Молодой врач долго смеялся, когда я рассказал ему эту историю. И я смеялся. Я был рад, что сапфир нашёлся, хотя процесс его извлечения удовольствия мне не доставил. 
Но веселый парень был чем–то похож на Дарама, у него была бездна хорошего настроения и…я получил гораздо меньше неприятных ощущений, чем ожидал. 
Потом медик познакомил меня с предполагаемой программой исследований. Я мало, что понял, в чем честно ему и признался. 
Мне выделили каюту, очень похожую на наши, только изначально рассчитанную на одного бойца (такой роскоши у нас на кораблях не водилось), я почитал в сети что–то про алайцев и завалился спать. Эрцога в этот и в следующие четыре дня — я не видел, хотя на «Леденящем» меня пускали почти куда угодно. Сам я к Локьё не пошёл, а он меня не вызывал. 
Зато удалось побродить по кораблю. 
Элиер, так звали молодого врача, взялся устраивать мне экскурсии. У него тоже было одно имя, как и у Дарама, и у их главного медика, и я не удержался и спросил, откуда он родом. Но врач только рассмеялся. Я всё–таки плавал ещё в экзотианском и решил, что он просто не понял вопроса. 
Как–то мы, нагулявшись по оранжерее, спустились на нижнюю палубу. Туда, где стояла охрана, мы не подходили, конечно, но облазили достаточно, чтобы я получил приличное представление о сходстве и различии наших кораблей. Я расспрашивал о каких–то мелочах и мне охотно отвечали. Острые углы обходил сам. С Элиером мы больше не вспоминали о его происхождении, но имя медика оказалось неудобным для моего языка, и я постоянно спотыкался об него. Наконец не выдержал и спросил, есть ли какая–то более простая форма? Он рассмеялся, он был вообще любитель посмеяться, но ответил: 
— Можно Элирэ или просто Рэ. 
И тут у меня в голове что–то щелкнуло. Я до конца не понял, за что именно я зацепился, но имена легли вдруг в какой–то осмысленный ряд: Дарам, Элиер, Домато, Рогард… Я поднял на своего собеседника глаза, и он перестал смеяться. Покачал головой и положил мне узкую, но крепкую ладонь на губы, показывая, что говорить об этом не надо. И отрицательно покачал головой — совсем не надо. 
 
Я кивнул, и он убрал руку. 
— А здесь у нас вход в оружейную, — продолжил медик, как ни в чём не бывало. — Но нас туда, пожалуй, не пустят. 
— Скажи, Эли…рэ, — да, так было произнести легче. — Существуют такие поражения мозга, которые вообще не лечатся? Я считал, что медицина сейчас достигла всего, чего ей хотелось…