Роковой Париж (СИ)
И в этот раз разлука казалась ещё мучительнее, Юля уезжала на неделю на учёбу, но все выходные проводила у Петра, моталась туда-сюда, иногда мужчина сам срывался к ней.
Пётр каждый раз рано утром отвозил Юлю в аэропорт в понедельник, а на вечер пятницы брал ей билет в Москву, всегда встречал, а в будни они по-прежнему созванивались в Skype. Но этого было мало. Казалось, что они воруют эти выходные у времени, и оно их наказывает за это, поэтому время, проведенное вместе, проносилось почти мгновенно, болезненно открывая друг от друга. Юля почти всегда улетела со слезами на глазах, вроде бы всего неделя — и они снова встретятся, но эти постоянные разрывы, невозможность вдоволь насладиться друг другом, сводили с ума.
Отношения на расстоянии вытягивали все силы и моральные, и физические, и если бы они оба так не стремились друг к другу, то давно бы бросили эту затею, но каждый из них знал, что в разлуке тяжело обоим.
Пётр по ночам в понедельники ложился спать, ещё улавливая ее запах, исходящий от подушки, и от этого становилось так тоскливо и одиноко, что он чувствовал пустоту, когда девушки не было рядом. Но боялся позвонить, чтобы не разбудить, и иногда в такие моменты Юля будто слышала его мысли на расстоянии — от неё прилетала смс:
«Ты ещё не спишь? Я так скучаю. Позвони мне».
И Пётр звонил, звонил ей каждый день…
Но эти два года казались ему самыми сложными. На дворе уже стоял 2011-й. Пётр всё вынашивал планы, как перебраться к Юле — хотел завершить контракт на военной базе и устроиться в конструкторское бюро авиазавода, чтобы начать реализовывать свою концепцию. Он уже обо всём договорился, но Юля спутала ему планы, заявив, что хочет перебраться к нему после диплома, она очень хотела продолжить учебу в Москве в РУДН на Литературоведении, даже записалась на курсы.
За два года многое поменялось. Пётр весной закрыл проект — новое оборудование для военных самолетов отправили на испытания. Идеи и опыт он планировал использовать для собственной концепции. В Воронеж он так и не успел перебраться полностью. Как только Юля защитилась, сразу же поступила на заочное отделение в РУДН, куда и хотела, и хотя Пётр с весны почти всё время проводил в конструкторском бюро на заводе, но разрывался на два города — в Москве у него остались ребята, он их взял под своё крыло, но теперь они разрабатывали новое оборудование для него, а Юля ездила на курсы.
У Петра был миллион идей, и крылья он всё-таки создал, саморегулирующиеся, складные, как и хотел, осталось только построить — он не жалел ни денег, ни времени, ни сил, иногда сидел ночами напролет и контролировал и перепроверял все расчеты и процесс на заводе.
Стоило Петру в мае перебраться к Юле, как их отношения поменялись. Они уже настолько привыкли дорожить каждой минутой, проведенной вместе — эти два года «любви на расстоянии» закалили их, а поездка Юли во Францию показала, насколько хрупкими могут быть отношения.
И съехавшись, они по привычке прилипали к другу, пока окончательно не поняли, что никто никуда не денется. Ведь помимо друг друга они горели каждый своим делом: Юля либо переводила, уткнувшись в ноутбук, либо готовилась к защите и поступлению, а Пётр обычно что-то чертил и рассчитывал на компьютере, либо просто думал. Иногда они даже забывали, что находятся под боком друг у друга. Но вспоминая, Пётр часто задумчиво, с улыбкой и нежностью наблюдал за Юлей, как она с энтузиазмом перебирает пальцами по клавиатуре, хмурится, задумывается, улыбается, а потом, когда вдруг замечает его взгляд, ласково смотрит в ответ и счастливо расплывается в улыбке. Обычно в такие моменты она всё бросала и перебиралась к нему в объятия, чтобы просто поговорить, обнять, погладить, поцеловать. Им было хорошо вместе, казалось, что даже мелкие ссоры и споры лишь укрепляли отношения, заставляли ценить друга друга ещё больше.
И вот в конце июля, освободившись от дел (Юля уже защитилась, поступила в Москву, а Пётр запустил процесс конструирования на заводе), они выкроили целый месяц свободного времени и перебрались к морю, в Сочи.
Они каждый день гуляли по солнечному городу, и в один из вечеров Пётр вдруг предложил зайти в книжный магазин. Юля часто из любопытства покупала изданные книги, в переводе которых принимала участие, Пётр в это время обычно листал какие-то свои технические издания. Но в этот раз он неожиданно повёл девушку в уголок с зарубежной прозой и поэзией.
— Нашёл тут очень интересную книгу для тебя, — с загадочной улыбкой проговорил он. — Тебе должна понравиться.
Он подошёл к стеллажу с книгами, взял небольшой томик карманного формата. Посмотрел девушке в глаза и вдруг начал читать на английском двадцать третий сонет Шекспира. Юля открыла рот от изумления. Пётр и Шекспир для неё всегда существовали в двух параллельных вселенных, и в голове не укладывалось, как они могли пересечься. Она впервые услышала от Петра, чтобы он читал стихотворение, да ещё и на английском.
Но ей безумно нравилось, от его голоса по телу поползли мурашки, а на глазах выступили слёзы. Юля так растрогалась, ведь понимала насколько трудно для Петра быть романтичным и делать такие глупые, как он всегда считал, и трогательные поступки, но сейчас он читал сонет для неё. Юле никогда не нужны были от него ни стихи, ни красивые признания в любви, ни цветы, которые он на дух не переносит. Она знала Петра, любила и принимала его таким, какой он есть: иногда строгого, может, излишне серьёзного, но с ней всегда ласкового. Она знала, что он её любит, всегда чувствовала это в его взгляде, улыбке, прикосновениях, заботе. Но Юля вдруг осознала, насколько сильна его любовь на самом деле, ведь он переступил через себя ради неё. Девушка не смогла сдержаться и расплакалась от нахлынувших чувств, теперь у неё не было слов выразить свою любовь, Юля засветилась от распирающей изнутри любви.
Петр так и не подобрал красивых слов, чтобы сделать Юле предложение, но собрание сочинений Шекспира, в которое девушка постоянно заглядывала, как-то навело его на мысль, что любимый Юлин драматург уже давно подобрал для неё нужные слова. Он выбрал в книге наиболее подходящие строки, и выучил их:
As an unperfect actor on the stage,
Who with his fear is put besides his part,
Or some fierce thing replete with too much rage,
Whose strength's abundance weakens his own heart;
So I, for fear of trust, forget to say
The perfect ceremony of love's rite,
And in mine own love's strength seem to decay,
O'ercharged with burden of mine own love's might:
O let my books be then the eloquence
And dumb presagers of my speaking breast,
Who plead for love, and look for recompense,
More than that tongue that more hath more expressed.
O learn to read what silent love hath writ:
To hear with eyes belongs to love's fine wit.[16]
Петру никогда не было так стыдно, в жизни он не чувствовал себя настолько глупо, но дочитал сонет, глядя Юле в глаза. И увидел там слёзы, а нежно трогательное выражение лица, с которым девушка смотрела на него, выглядело так мило, что он мягко улыбнулся. Этот минутный позор стоил такого взгляда — полного любви, нежности и восхищения. Даже сердце забилось быстрее, Пётр ощутил трепет, как в их первую встречу, когда увидел у Юли такой же влюбленный взгляд.