Король сусликов
Гоян Николич
Король сусликов
Посвящается Лесли, Лорен и Олив
И эти дни вошли в тот светлый рядНичем не истребимых впечатлений,Чей каждый звук, и цвет, и ароматПоддерживает жизнь в душе, прошедшей ад.Он, конечно, всю жизнь мечтал о битвах, о каких-то неведомых кровавых схватках и дрожал от восторга, представляя себе вспышки выстрелов и сумятицу сражений. В воображении он уже побывал во многих боях. Народы благоденствовали, охраняемые его неусыпной отвагой.
ПРОЛОГ
Булл-Ривер Фолз, Колорадо
Старуха и лошадь, щурясь от ветра, наблюдали, как над долиной вздымаются, расстилаясь, клубы белого дыма.
Шериф округа запретил пользоваться этой тропой. Письменное распоряжение в красивом конверте с государственным гербом оставили под дворником грузовика, припаркованного у дома, на ранчо. Какого черта? Этим маршрутом ходили ее предки целых полвека. Кроме того, как еще, спрашивается, добраться до принадлежащей ей земли? Другого пути просто не существовало.
Лошадь забеспокоилась. Старуха легонько ударила ее коленями в бока и потянула за поводья, заставив развернуться и отойти от края плато. Долина протянулась далеко-далеко, к каменистым холмам, за которыми темнели силуэты гор. Дым уже успел подняться выше самого высокого из холмов. Лесной пожар приближался к городу.
Старуха наклонилась и сплюнула. Жаркий порыв ветра растрепал ее длинные седые волосы, швырнув в лицо песок и пепел.
— Хреново, — с мрачным видом произнесла старуха, обращаясь к лошади. — Хуже просто не придумаешь.
Сумерки уже успели придать холмам, что пониже, лавандовый оттенок, тогда как их верхушки все еще купались в свете заходящего солнца.
Удивительной красоты пейзаж никак не соответствовал мрачному настроению Доры Маккой. Что-то в этом пожаре настораживало ее.
— Мне бы очень хотелось, чтобы ты тоже могла насладиться этим зрелищем, — измученным голосом поведала она лошади. — Увидеть, как прячется за горизонт усталое солнце. Как краски дня размываются и блекнут, будто их разводят водой.
Старуха достала из нагрудного кармана рубахи сотовый телефон и в тусклом свете уходящего дня, прищурившись, посмотрела на крошечные кнопки. Давным-давно она дала мужу обещание: всякий раз, отправляясь объезжать угодья, непременно брать с собой мобильный. «Ты уже старая, — твердил супруг. — Представь, что будет, если ты свалишься с лошади и сломаешь ногу. Где тебя прикажешь искать?» Определенный резон в его словах имелся: площадь ранчо «Последний шанс» превышала две тысячи гектаров.
Она набрала домашний номер. После третьего гудка в телефоне щелкнуло и раздался голос мужа, который, чуть запнувшись вначале, произнес:
— Здравствуйте, вы дозвонились до семьи Маккой. Сейчас никого нет дома. Дождитесь сигнала, а потом говорите все, что хотели. Мы скоро вам перезвоним. Ну а пока — до скорого.
Вот эта фраза «Ну а пока — до скорого» нравилась Доре больше всего. Муж произносил ее так застенчиво… Старуха снова набрала номер. «…Ну а пока — до скорого».
— Эх… — вздохнула она, развернула лошадь и вытерла глаза.
Дора Маккой наклонилась и закрепила крошечный мобильный телефон на затянутый в петлю ремень из сыромятной кожи, что свисал с луки седла, после чего пустила галопом вороно-чалую лошадь вниз по склону, держа путь к насыпи, которую они давным-давно возвели вместе с Гектором.
Привстав в истертых, видавших виды стременах, старуха обратила взгляд туда, где паслись остатки стада. Его размер не шел ни в какое сравнение с тем, что у нее было раньше. К счастью, пожар бушевал значительно выше по склону. На таком расстоянии животные казались черными пятнами в море травы — как обычно, пожухшей к исходу лета. Пыль, поднимавшаяся над ней, напоминала пену, что еще больше усиливало сходство с морем.
Лошадь фыркнула и заплясала на месте. Дора приструнила ее.
Старуха заприметила небольшой силуэт, что пробирался по жнивью вдоль забора, бравшего свое начало у озера. Теперь существо перемещалось среди зарослей скунсовой капусты, побеги которой шевелились от его прикосновений.
Потянув поводья, Дора пустила лошадь шагом.
— Ну здравствуй, дорогуша.
Она вскинула мужнину винтовку и навела ее на силуэт. Сняла оружие с предохранителя — в точности как показывал Гектор. От приклада «Спингфилда-Гаранд 30–06» исходил приятный аромат орешника и пота. Старуха прицелилась в голову животного и нажала на спусковой крючок. Бахнул выстрел, словно кто-то в ладоши хлопнул. Эхо пошло гулять по холмам. Две горлицы сорвались с ветвей тополя и, крича, понеслись прочь.
Лошадь, будто бы глубоко задумавшись, отвела голову, уставилась на заросли шалфея и фыркнула, словно не одобряла выбор цели, по которой старуха открыла огонь.
Дора Маккой всегда пребывала в глубокой уверенности, что лошади понимают интонацию, с которой произносится та или иная фраза. Лично она, Дора, постоянно разговаривала с лошадьми. Вот и сейчас она запустила пятерню в густую черную гриву чалой и прошептала:
— Я тебе еще вчера говорила, что тут творится что-то неладное. Сперва пожар. А теперь еще и эти твари. Уж больно странно они себя ведут.
Старуха полагала, что доверяет сокровенные мысли лошади куда чаще, чем людям, ну разве что за исключением покойного мужа, чей голос на автоответчике она все никак не решалась стереть. Ей казалось, что эта запись — последнее, что осталось от него, что Гектор продолжает жить — в этой крошечной пластиковой игрушке, притороченной к седлу.
Лошадь склонила голову и принялась рыть копытом землю.
— Слышь, ты, — отрывисто произнесла старуха, шлепнув чалую по губам затянутой в перчатку рукой. — Нечего мне тут сегодня характер показывать. Ты всякого за свою жизнь успела навидаться. Так что веди себя прилично.
Продолжая небрежно держать винтовку в одной руке, Дора Маккой пустила лошадь кентером.
Койот оказался размером с собаку, с белым, как у колли, пятном на голове. Когда Дора в него попала, он взвизгнул и подпрыгнул, словно кто-то его дернул за веревочку, и теперь лихорадочно перебирал лапами, пытаясь уползти прочь по низкорослой траве.
Дора потянула за поводья, покрепче обхватила коленями бока лошади и снова пальнула из винтовки. Выстрел был из рук вон неудачным. Пуля перебила побег капусты, подняв фонтанчик земли в метре от раненого животного. Чалая возмущенно фыркнула и резко пустилась в галоп. Остановив лошадь, Дора перекинула ногу через седло, спешилась и подошла к зверьку. Чалая, навострив уши и фыркая, застыла на месте, внимательно следя за хозяйкой.
Дора Маккой опустилась на колено, стянула перчатки и аккуратно, так, словно перед ней была захворавшая домашняя собачка, дотронулась до койота.
Она ощутила, как под теплой мохнатой шкурой бьется сердце. Взгляд серых глаз вперился в руку, которая потянулась к яркой кровавой ране на бедре — там словно кто-то ложкой провел, сняв шерсть и плоть. Койот не издал ни звука.
Дора приметила его уже давно, заметив, как он нарезает круги возле пасущейся коровы и ее теленка неподалеку от источника. Старуха никогда прежде не видела, чтобы койот вел себя подобным образом — один, без стаи, среди бела дня, он крался разинув пасть и высунув язык, будто бы совершенно утратив страх.
Некоторое время Дора шла за койотом по следу. От ее внимания не ускользнула лужица черного кала неподалеку от приправленной цианистым калием приманки, оставленной ею снаружи огороженного забором луга, на котором паслось стадо в период отела. За одну лишь неделю старуха лишилась трех телят. Каждому из них зверюга перегрызла горло и оставила истекать кровью. Никаких других ран не обнаружилось, из чего Дора заключила, что койотом движет не чувство голода, а убивает он из удовольствия.