История третья. Так не бывает (СИ)
— Борис Константинович, Вы знаете, что Вы — неправильный врач? — Я все-таки развернулась "пятой" точкой. Борис открыл небольшой фрагмент обнаженной кожи, то ли не желая смущать, то ли и не надо было больше. Уколы он и правда ставил почти безболезненно.
Уже на выходе, когда я начала проваливаться в сон, Борис поинтересовался:
— Настолько противно было бы меня поцеловать?
— Нет, но мне бы с теми тремя разобраться, пока я окончательно не свихнулась. Четвертый мне просто ни к чему.
***Глеб пришел на следующий день, когда Борис Константинович уже провел осмотр всех своих пациентов и предупредил, что завтра меня уже выписывает.
Я никуда не хотела выходить из его кабинета, он особо и не настаивал на переселении. Насколько я поняла из наших совместных разговоров, свободных палат на данный момент в его отделении не было, а сплавлять другим специалистам меня ему очень не хотелось. С тоской изучая по-осеннему унылый пейзаж за окном, пыталась разложить все свои мысли по полочкам. Может все-таки я слишком остро отреагировала на осознание того, что не все так прозрачно и душевно оказалось в нашем союзе?
Но даже мысли о том, что Саша крутил с моей подругой и ни он, ни она в этом не признались, а судя по всему, Ирина с ним пыталась помириться, когда мы уже были вместе, вызывала тупую неприятную боль в груди и ощущение собственной никчемности в принципе. А я, как дура, радовалась, что она стала чаще ко мне заглядывать. Ну да, нужна я им…
И Тим, нежный, заботливый Тим…
Я провела по щеке рукой, смахивая волосы с лица и поняла, что щека — мокрая. Судорожно вздохнула, с хрипом и стоном.
Да, больней всего оказалось осознать мотивы поступков Тимофея. Змей. Какой же он все-таки змей. Не зря ему досталось такое прозвище.
Он же просто забавлялся с Анной — кто кого переиграет. Что будет эффективнее, ее хитрость и готовность действовать или его умение выждать момент и только тогда нападать.
И к чему это все привело?
Теплая рука обвила талию и сзади прижалось знакомое тело, обдавая привычным запахом табака, но без примеси мяты.
— На языке вертится слово “прости”, но, почему-то мне кажется, что одного слова будет недостаточно… — Теплое дыхание согревало ухо, щекоча движением воздуха. Тихий шепот пробирал до внутренних органов тембром и раскаянием в голосе.
Я едва слышно хмыкнула, скорее выдохнула, но и это услышали и расценили по-своему. Губы сразу же переместились с уха на щеку, а затем и накрыли мои губы в нежном поцелуе.
Но этот мужчина не был бы самим собой, если бы тут же поцелуй не превратился в целеустремленное завоевание территории. То и дело его язык врывался в рот с силой, все более выравнивая ритм, превращая поцелуй в подобие сексуального акта.
— Нет-нет-нет, — я легонько оттолкнула Глеба, когда он всей своей несколько исхудавшей мощью навалился, прижимая к больничной кровати. — Борис Константинович запретил тебе любые физические нагрузки в ближайшие несколько дней. Подозреваю, что в это понятие он вложил в том числе и постельные игры.
— Много этот Борис понимает в постельных играх, — недовольно пробурчал Глеб куда-то в район левой груди, но все-таки оттолкнулся и уложил меня поверх больничного одеяла, а сам прилег рядом, то и дело страдальчески вздыхая.
— Ты только его потрогай, представляешь, какой у меня сейчас стресс? — Он направил мою ладонь к своему паху. — Борис просто отвратительный медик, признай это.
— Борис вытащил тебя с того света, ты ему в ножки должен кланяться и колени целовать. — Я оценила всю боевую готовность Глеба, но руку все-таки переложила на его живот.
Глеб фыркнул:
— ты хоть представляешь, что он может подумать? Будет потом меня во всех углах зажимать, требуя продолжения… — Мужчина резко нахмурился, словно ляпнул лишнее и покосился на меня.
С насмешкой взлохматила отросший ежик волос:
— Не боись, не спалил. Я все знаю…
— Лена, тебе не идет этот сленг, как и всякие муси-пуси, ты, если что, лучше матом. Красиво получается, просто загляденье, почти, как у Шнура.
— То есть я похожа на небритого мужика в растянутой майке-алкашке? — Усевшись сверху на Глеба принялась щекотать его под ребрами, от чего мужчина только посмеивался, прищурив глаза. Позволяя мне доминировать, но только позволяя… Его внушительного размера выпуклость терлась практически там, где и должна, вызывая трепет и прилив желания.
— Лен, а давай и правда наплюем на запреты Бориса, а? — Глеб посильнее прижал меня за бедра, стараясь максимально сократить расстояние между соприкасающимися телами. — На прощание…
Я бы уже и готова была согласиться, да только “на прощание” резануло слух и заставило трезвее смотреть на происходящее.
— Что значит на прощание?
— Ты не в курсе, да? — Глеб ощутимо напрягся всем телом, по-прежнему удерживая, не прижимаясь, а так, чтобы не смогла встать.
— В курсе чего? — Он опять это делал, опять распалял во мне злость.
— Лен, мы не будем больше видеться… — Мужчина с трудом выдавил фразу, не сводя с меня пристального и немного испуганного взгляда. Я понимала по его реакции, что он уже сам себя готов укусить за болтливый язык. И за то, что вообще поднял эту тему.
— Что значит не будем видеться? — Я не психовала, не истерила, но тело утратило практически всю подвижность, резко становясь деревянным. Мозг отказывался воспринимать происходящее, как бы наблюдая за двумя фигурами в кровати со стороны.
Он опять это совершает, опять растаптывает, едва я успела открыться. Что с тобой не так, Глеб? Зачем ты меня не отпускаешь сразу, а отрываешь по кускам?
— Лен, это тебе незачем знать.
— Ну, конечно, глупая женщина не заслуживает объяснений! — Я смеялась, с долей безумия, соответствующего ситуации.
Неуверенно, практически не контролируя конечности, сползала с кровати.
— Ты все не так понимаешь!
— Так ты потрудись объяснить!
Глеб закрыл глаза, ударяясь затылком о подушку, что в его исполнении соответствовало раздражению.
— Глеб, а знаешь, я ведь вас всех уже отпустила. После того, что поняла вчера, знаешь какое ощущение осталось? Что в меня просто игрались. Да если бы игрались ради получения новых ощущений эротического характера. Но нет, вам же надо было влезть в душу, чтобы потом в нее смачно плюнуть. Уходи!
— Лен, давай просто поговорим. Без секса, хорошо…
— Ты мне еще и одолжение делаешь, правда? Глеб, я не шучу, уходи. — Меня опять сбоило. И пробирало на смех. — Я устала, понимаешь? Устала.
Я с силой выталкивала мужчину с кровати, пытаясь ускорить его исчезновение не только из палаты, но и из своей жизни.
— Хорошо, я уйду. Пришел сказать, что мою сестру нашли по твоей подсказке, она и правда скрывалась у твоей подруги.
— И что теперь с ними будет?
— Твою подругу взяли по обвинению в пособничестве, но маловероятно, что она сидеть будет. Скорее всего, вынудят отпустить.
— Почему?
— Потому что обвиняемая по делу — моя сестра, но ее забрали и никаким судом теперь не достанешь.
— Кто? Кто забрал?
— Те, с кем мне пришлось договариваться. Теперь я в некоторой кабале у военных. — Он растянул губы в привычной кривой усмешке. — На ближайшие два года.
Я схватила Глеба за руку уже у двери и дернула, требуя остановиться:
— Ты опять это сделал да?! — Я кричала, не сдерживая себя. — Ты опять променял свою жизнь на комфорт этой ублюдочной стервы?
От жестокого захвата за плечи зубы клацнули и я почувствовала, как по языку растекается капелька с солоноватым вкусом крови.
— Не смей. Не смей так говорить. Никогда не смей ее так называть. — Глеб тряс меня, не давая даже слова сказать, затем отшвырнул и вышел из комнаты.
Я же осталась лежать на полу, понимая, что теперь уже точно — все.
Жизнь развернулась на 180 градусов. Лицом к кому угодно, но только не ко мне.
Я слышала хруст под ногами. Стеклянными осколками хрустело разлетевшееся доверие, казавшееся алмазным. Чувства застыли в кисель и только эти эфемерные осколки блестели, как слезинки, которые стали в горле комом и не хотели облегчить душевную боль, гася ее своей влагой.