Кая. Полукровка (СИ)

Пастушок почесал затылок.
– Так к ней всё время клинья подбивают, вам ли не знать. То Кипа-мельник, то Сарошка-поросюх. Так ведь никого она к себе не подпускает, иначе вся деревня уже давно прознала бы!
Я поморщилась. Что верно, то верно, в этих краях никакие тайны дольше часа не живут. Впрочем, можно опробовать ещё одну версию: деревня расположена прямо на большой дороге, ведущей к столице, мало ли кто мимо Марьянки этой проезжал...
– Хорошо, – протянула я, прерывая молчание: Ультик так глубоко задумался, что несколько секунд недвижимо смотрел в потолок. – А из заезжих?
Ух, какая реакция! Лоб пастуха покрылся морщинами, слезы чуть не брызнули.
– Да как же! – вскричал он, швыряя на пол шапку, которую только что мял в руках. – Овечник же! Из долины приезжал со своей шерстью, будь она неладна! Три дня на ее дворе жил, все сидел с ней на крыльце, а Марьянка смеялась и смеялась, смеялась и смеялась...
Припомнила. Ну да, был такой, точно. Месяца полтора назад. Я даже думала, не прикупить ли шерсти, может, освоила бы наконец спицы. Да как-то все не досуг было.
Я резко выдохнула, хлопнула по деревянным подлокотникам и встала.
– Вот что, – говорю, – это все овечник тот, приворот делал. От этого приворота и черти ей в голову полезли, но сам приворот не сработал. Ведьма, что его варила, совсем в этом деле не смыслит. Я тебе сейчас противоядие дам, а ты в точности исполняй все, что я тебе скажу, и до конца месяца Марьянка женой твоей будет. И с приданым.
Глаза Ультика расширились настолько, что даже кот мой понял: такого парень точно не ожидал. Несколько секунд он не дышал – забыл, видимо, – потом сглотнул, еще некоторое время стоял, обрабатывая информацию. Я в это время прямо у него на глазах стала замешивать мяту и смородину. А, нет, мяту беременным нельзя. Ладно, пустырничек пусть будет, заодно подуспокоит нервишки.
– Итак, – продолжила я, упаковывая в мешочек получившийся сбор, – чтобы черти эти на тебя не перекинулись, ночью этой иди на речку Малиновку за холмом, там купалка есть. В купалке этой при свете луны обмойся тщательно, каждый волосок, каждый ноготок, все чтобы было начищено. Черти эти боятся чистоты, особенно от воды речной волшебной. Как из реки выйдешь, надень все новое да чистое. Сквозь дыры незалатанные лезть будут, и в пятнах жить. Черти, они знаешь какие живучие, ух! Как оденешься, у реки набери цветов крупных, красивых и иди с ними… нет, не к Марьянке! К матушке ее. И говори: готов жениться и детей готов хоть прямо сейчас соображать!
– Каких детей?! – не выдержал Ультик. – Да кто ж сразу детей заводит? Сначала избу сколотить, хозяйство поставить, потом уж детей…
– Каких надо, таких и детей! – таки рявкнула на него. Пастух побледнел и отшатнулся. – Я рада, что ты с такой ответственностью подходишь к вопросу продолжения рода, но сказать нужно именно так. Иначе магия не сработает.
– А, – протянул он. – Это же магия… да, я понимаю. Магия.
Я улыбнулась и кивнула.
– Вот и молодец. У тебя все получится. Ты вон какой видный парень! Одно еще тебе помнить нужно: чтобы черти не вернулись, придется каждые три дня на реку ходить и повторять весь ритуал. Цветы маме Марьянки только первый раз неси, а затем по очереди: то самой Марьянке, то матушке ее. Не забудь и ничего не перепутай, а то не видать тебе счастья своего.
Так и отправила с богом. А через семь месяцев Марьянка родила мальчика. Я, конечно, сказала, что он просто раньше срока пошел, черти все шалят, черти… а магия, она исправно работает.
Когда дверь за пастушком закрылась, я несколько минут ещё сидела в кресле, переводя дух. Вроде каждый день приходят они ко мне с подобной ерундой, а всё равно нервничаю. Ультик ещё в такой момент попал неудачный...
На самом деле, Агата была права. От Майка пахло как-то иначе. Не в прямом смысле, конечно, понюхать его мне пока не удалось. Это было просто ощущение. От того, как он стоит, как ходит, как поправляет очки. Взять вон того же Ультика: можно нарядить его по-столичному, но говорить от этого чётко и взвешенно он не начнёт. Не начнёт склонять голову из вежливости, а не от страха, и не будет так спокойно общаться с ведьмой в чёрном. Он не будет читать книг, а попытки разобраться в чём-то ограничатся стоимостью поросят на сезонной ярмарке.
 
Эти все повадки образованного человека действительно привлекали, а главное – интриговали. У меня снова зачесалось то место, которое отвечает за изучение нового, за поиск ответов и возникновение вопросов. Проснулось чувство интеллектуального азарта, почти забытое в деревенской глуши. И снова зазвенел внутри колокольчик: может, надо уезжать отсюда?
Агата знала о моём потаённом желании, и потому намекала на возможную близость с... как там его? Майком. Очаровать, прикинуться ответно влюблённой, может даже выйти замуж – и прощайте Молотушки! Просто так, по собственной воле, никто меня не отпустит, особенно старый хрыч по имени Гаппа – наш местный Ведун.
Мы, ведьмы, люди подневольные, связаны по рукам и ногам особой бумагой, подтверждающей и разрешающем нам ведьмовать. Но она же и не выпускает нас дальше нескольких километров от дома. Как? Не знаю. Это всё магия. Единственный способ вырваться – упросить ведуна дать вольную.
Я просила. Не единыжды. Всегда одно и то же: «Ты одна на две деревни, и заменить тебя некем. Вот найдёшь замену – тогда пожалуйста, милости просим.»
Скорбно вздохнув, я поднялась с кресла, потянулась, привстав на цыпочки и полезла на чердак. Вроде было там платьишко такое белое, полупрозрачное, если не ошибаюсь. Ведьмы такое не носят, но... сегодня я и не буду ведьмой. Сегодня у меня совсем другая роль.
Великое Солнце перекатилось через вершину и пошло на спуск. Обеденное время плавно перетекало в ранний вечер, а маг так и не появился. Я пыталась читать, каждые пятнадцать минут подходила к зеркалу и снова внимательно рассматривала себя. Приходящих за помощью соседей гнала из дома, веля приходить завтра. Испекла печенье, за которым следила так внимательно, что даже краешки не подгорели. Если в начале дня я кусала губы, чтобы они были краснее и пухлее, то теперь они кусались сами собой. Ногти с трудом избежали той же участи.
Я выходила во двор, садилась в качели и рассматривала свои клумбы. Но звуки птичьего пения вызывали тошноту, и ноги сами уносили меня обратно в дом, где роняли тело на кровать. Несколько секунд я лежала так лицом в постель, потом вставала и снова шла к зеркалу.
Стук в дверь раздался, когда паника уже почти захватила мой разум. Сначала я вскочила на ноги, не веря своему счастью: дождалась таки! В следующее мгновение меня накрыло обидой, которая шептала на ухо: не открывай, пусть тоже помучится. Потом возникло сомнение: а если это вообще не он?
В итоге я всё-таки сделала глубокий вдох. потом выдох, последний раз взглянула в зеркало, порадовалась, что до слёз не дошло, и открыла дверь.
– Прости, что опоздал...
И снова я стояла истуканом, не понимая: то ли мне с криками броситься на него, то ли отмахнуться, дескать, ничего страшного, то ли...
– Ты заставил меня ждать. – Слова нашлись, но тело не слушалось, и мы продолжали неподвижно стоять на пороге.
– Прости, – он опустил глаза, и будто бы даже покраснел кончиками ушей. Или мне показалось? – Выдалась длинная ночь, и я случайно уснул после завтрака. Знаешь, – он вдруг улыбнулся и поднял глаза к небу, – почему-то после еды так спать хочется. Вроде и не собираешься, а глаза сами закрываются.
От его улыбки сразу стало легче. Он будто говорил мне: ничего не произошло, всё в порядке, и ты хорошая.
 
Точно, – звучали ответные мысли, – я же хорошая. Забыла об этом просто.
– Хорошо, что ты пришёл, – я отошла от двери и жестом пригласила его внутрь. – А то пришлось бы одной съедать все печеньки. К вечеру превратилась бы в шарик, и никакая магия не нужна.
– Да, это уже ваше, ведьмовское колдовство, – подмигнул он.
– И то верно, – хихикнула я. – Однажды ко мне приходила барышня из соседней деревни. Обеспокоена была тем, что у неё муж отощал совсем. Пришлось дать ей специальные травы, на которых обязательно надо было печь печенье и пироги, да обильно кормить ими исхудавшего.