Дело в шляпе (СИ)
— Нас вообще посадят, или нет? — Скрипач, разумеется, занял козырное место у окна, и сейчас выпендривался, как мог. — Ит, я там дом уже вижу внизу. Кажется. Или это универ?
— Это твоё воображение, — сообщил Кир, зевая. — Зараза, как там итская писанина?
— Увлекательно, только он не написал, что там дальше, — упрекнул Зарзи.
— А чего там дальше может быть? Победят всех врагов, и всё такое, — пожал плечами Кир.
— Что победят, понятно. Непонятно, как победят, и что на самом деле с планетой случилось, — Зарзи задумался. — Что-то мне это всё напоминает. Где-то я про похожий мир читал.
— Я тебе как агент скажу, что таких миров на самом деле уйма, — Ит погрустнел. — И разумных таких уйма. Я, если честно, скрестил несколько миров, но сама по себе ситуация не нова. Конечно, ты читал. Просто все воспринимают по-разному.
— Меня местами проняло, — признался Зарзи. — Особенно вся эта религиозная подоплека. Очень на нас похоже, очень! Вроде бы благие цели, доброта, милосердие, а потом… ррррраз! И они уже везде. И в политике, и в юриспруденции, и в образовании, и в медицине. И липкие, как не знаю что, не отвяжешься. Этого нашего договора не было бы, если бы… не вот такие же греваны, — он опустил голову.
— Не вспоминай ты про это, — попросил Ит. — Вот приедем домой сейчас, запустим вас в квартиру, и вы как сядете, и как напьетесь! Особенно ты.
— Не хочу, — помотал головой Зарзи. — В Новый год разве что. Илюш, к тебе за ферментами завтра подъехать можно? — крикнул он.
— А синтезатор из госпиталя было слабо спереть? — крикнул в ответ Илья. — Нет, ну я не знаю просто. Как дети прямо!
— Мне было не слабо, я спер, — невозмутимо сообщил Фэб.
— Тебе-то зачем, у тебя же адаптация сделана? — удивился Илья.
— Не «зачем», а «почему». Из любви к искусству. Зараза, он в багаже у меня, дома отдам, — пообещал Фэб.
— А домой-то хочется, — мечтательно протянул Скрипач. — Дома девчонки… ванная… варенье яблочное… может, какая добрая душа батон белого еще купила…
— А потом он с батоном и вареньем заснет в ванной, — открыл всем тайну Ит. — А у нас народу много. Семь человек. А ванная одна. Рыжий, ты скотина.
— Не тесно в квартире? — спросил кто-то из передней части салона.
— Тесновато становится, — вздохнул Скрипач. — Но в тесноте, как говорится, да не в обиде. Лучше, когда тесно, чем когда пусто.
— По крайней мере, сейчас, — беззвучно добавил Ит.
Фэб глянул на него — но Ит на взгляд, против своего обыкновения, не ответил. Он чувствовал этот взгляд, требовательный, повелительный — но так и не повернул головы.
Лгать. Сейчас придется лгать, и к этой лжи нужно подготовиться, причем так, чтобы не поняли. Не поняли, не догадались, не осудили. Он уже сам судил себя, он чувствовал, что снова в нем что-то надломилось — уже в который раз, и всё бы ничего, но к этому надлому надо привыкнуть, а он пока что еще не успел.
— Не надо, — беззвучно произнес Фэб. — Зря.
— Надо, — так же беззвучно ответил Ит. — И не зря. Ничто не зря. В этой жизни всё происходит только для того, чтобы мы сумели понять что-то новое. Порой это больно. Но неизбежно.
…В терминале было людно, и они сначала долго проходили таможню, а потом полчаса ловили на ленте свои чемоданы и сумки. Кажется, вся эта суета принесла толику облегчения — по крайней мере, Ит перестал думать о том, что произошло в том лесу под Данангом, а сосредоточился на более близких и более важных вещах. Чемоданы. Баулы с подарками. Кофры с личным инструментарием, оранжево-зеленые, противоударные. Еще кофры, на этот раз с «наукой», был заказ от московских биологов, им передали, они привезли.
Потом они долго лезли со своим хабаром сквозь толпу, выискивая глазами своих, и, наконец, Кир, уронив сумку Скрипачу на ногу, принялся махать руками, а Фэб закричал:
— Девчонки, мы здесь! Эй!.. Берта, мы здесь!..
И толпа как-то сразу кончилась, и Ит увидел, как они бегут навстречу — Даша с Верой впереди, Берта следом. Ит тоже уронил сумку, не разобрав, на кого, и кинулся вперед — к дочке.
…И с каждым шагом он ощутил, что Дананг с его вечным дождем и болью остаются там, на летном поле, в воздухе, во мгле, а сейчас, теперь, вот уже очень скоро — всё будет иначе. Совсем иначе. Будет Новый год, елка, пироги; и тепло, и гирлянда скоро замерцает в полутемной комнате, и кот придет погреться на колени, и самое главное, самое…
— Папка, как же я скучала! — выпалила Даша, повисая у Ита на шее.
— Я тоже очень, очень скучал, зайчик, — бормотал Ит, гладя дочь по волосам. — Три месяца всего, а ты так выросла…
— Мама сказала, что джинсы новые нужны, да… Пап, я первое место заняла на союзе, представляешь? — Даша чуть отстранилась, Ит поймал ее взгляд — удивление удаче, и та сила, молодая, рьяная, которая, как ему казалось, давно уже отступила от него самого. — За тот рассказ!
— Который про палочки на обоях?
— Ага!
— Какая ты у меня умница, — похвалил Ит, вставая. Всё это время он сидел на корточках… впрочем, в этом уже не было необходимости. Одиннадцатый год, она ведь уже большая… привычки, привычки…
— Привет, родной, — Берта подошла, и он обнял ее, и Скрипач тоже обнял, и они с минуту стояли втроем, пока Фэб и Кир обнимались с девчонками. — Мы скучали…
— И мы скучали, — отозвался Скрипач. — Бертик, ребят пустим?
Он, конечно, имел в виду вторую маленькую квартиру и Гела, Олле и Зарзи.
— Пустим, в чем вопрос. Только пускай они сами за бельем зайдут.
— Зайдут, конечно, — Ит тихонько поцеловал Берту в ухо, ощутив запах знакомых духов, и она в шутку погрозила ему пальцем. — Что с работой?
— Дома расскажу…
Дома.
Это, конечно, очень хорошо, что вот так. Что дома. Что он есть, этот дом, и что в нем порой до боли и слёз хорошо, и что это так важно, и так прекрасно…
Вот только — ветер.
Тот самый ветер, он уже где-то неподалеку. Просыпается, расправляет крылья. Взлетит и позовет, и не удержишься. Сам знаешь, что не удержишься, но пока гонишь от себя само воспоминание об этом ветре, потому что еще не время.
Ветру — пока не время.
А время Новому году, семье, девчонкам, Дашиной победе и Вериной выставке, время этому несносному черному коту, который любит играть в охоту посреди ночи, время обычной и, скажем так, очень неплохой жизни. Время елке, подаркам, шампанскому, огонькам гирлянды, тазикам салатов, мандаринам, магазинам, суете, праздничным платьям и домашним майкам, потому что ни Фэба, ни Кира без особой нужды в парадную одежду не засунешь; время запаху лаванды, ванили и грецких орехов; а еще они обязательно будут вырезать из фольги снежинки и звездочки и клеить их на окна. Время — этому всему, и ничему другому.
И время — забвению.
Может, оно и к лучшему…
Конец второй книгиОктябрь — декабрь, 2015 г.
Москва