Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ)
За ней потянулись внуки — понятно, отбой в танковых войсках. Костя чуть улыбнулся — Иван принял хозяйку за бабушку и криков не устроил, молодец.
Алевтина и Нина, быстро убравшись, сразу же разошлись по комнатам — невестка за занавеску, к детям и свекрови, а жена, обдав Ермакова пылающим взглядом, в другую комнату.
Хозяин чуть слышно крякнул что-то вроде «ну, ваше дело молодое, а потому комнату отвели наособицу» и достал жестяную банку и Костины папиросы, которые он забыл в домике с живностью. Кто принес их и когда, Ермаков даже не мог сообразить…
— Ты покури здесь, ваше высокоблагородие, дух твой надолго останется, и жене твоей, и нам легче будет. Рисковый ты офицер, ваш бродь, раз решился Глазково штурмовать с такой малостью…
Мысли о войне, ненадолго задвинутые в самые отдаленные уголки разума, снова вернулись на свои позиции. Мимолетное счастье, еще толком и не обретенное, показалось ему таким хрупким и ненадежным, как крылья ночного мотылька, как опустившаяся на ладонь снежинка…
Ермаков мысленно собрался. Он не мог, не должен был забывать о том, что он был на войне, и она не отпускала его, не давала ему права на чувства:
— Если бы весь народ поднялся, мы бы давно всю нечисть вымели и порядок бы навели. Ну, ничего…
— Народ подымется, ваш бродь, скоро подымется. И вас удача ждет, ибо благое дело вершите, царя спасаете…
От таких слов Костя чуть не поперхнулся дымом, подумал, что казак пошутил, но нет, Осип говорил серьезно, торжественным голосом:
— Ты не сумневайся, я знаю, что тако военная тайна. Только исче не видел в жизни, чтоб все офицеры за раз единый себе чины уменьшили, к царским чинам вернулись. А многие же ведь урядниками стали! Это как? А короны на погонах? Вон у тебя приколоты, просто так, что ли?! Нет, конец лихолетью, с царем Михайло Александровичем мы враз порядок наведем! Но ты не сумневайся — подымется народ, а против силы ни чехи, ни красные, ни голытьба новосельняя не устоят. Враз раздавим…
Костя молчал, а что ему говорить прикажете. Вот так и восприняли обыватели — царь-то жив! Потому-то железнодорожники на станциях растеряны, и злоба в глазах почти исчезла. Офицеры с солдатами откровенно радуются, а некоторые интеллигенты морщатся. Все про тайну знают, он самый последний, как водится. И все считают, что он-то знает, где царь…
— Ты к жинке-то иди, два года не виделись, и два часа у вас всего. Иди, ваш бродь, ждет баба… И любит тебя…
— Я в доме не буду спать, надо отдохнуть перед завтрашним! — начал было Ермаков, но тяжелая рука казака легла ему на плечо:
— Не бери греха на душу, Константин Иванович, на погибель ведь завтра идешь, а сердце тяжелое оставляешь, — он улыбался по-отечески, — иди.
Костя кивнул и вышел из горницы, прошел три шага по прихожей, открыл дверь и зашел в темноту. И сразу две горячие руки сильно обхватили его за шею, а теплые губы зашептали в ухо:
— Милый мой… любый. Все знаю, все. Давай же, два часика только… Я так тебя ждала, так ждала…
…Константин открыл глаза и тут же посмотрел на светящийся циферблат немецких часов — он спал один час, но тело отдохнуло, а душа сразу захотела петь. Погладил жену по голове, запустил руку в распущенные пушистые волосы. Бережно прикрыв спящую Нину одеялом, Ермаков нашарил на полу разбросанные предметы своего одеяния и принялся стремительно облачаться.
Исподнее, шерстяное белье, шаровары — все было надето за минуту. С кителем повозился самую малость — надел, застегнул пуговицы, затем достал из кармана две сережки с ярко-синими и перстень с кроваво-красным камнями.
Положил все на свою подушку, которая еще хранила углубление от его головы, мысленно отметив своего нынешнего «особиста»: умеет, собака, работать — и камни нашел, и такой убойный материал из чехов выбил, что любой агитатор ЦК удавился бы от зависти на ближайшей березе.
Стоит это дерьмо в газеты вылить (особенно янкесам во Владике, они на «демократической прессе» помешаны), так «союзники» от чехов разом открестятся за их зверства и сдадут за милую душу, чтоб самим в белом остаться…
— Храни тебя Господь, ваше высокоблагородие, — хозяин дожидался его в комнате и молча перекрестил снятым со стены образом. — На святое дело идете, и победу дарует нашему воинству святой Георгий Победоносец…
Слюдянка
— Сэр! Может, мне лучше взять в головной вагон пушку? В упор она издерет в решето русский блиндированный вагон, — молодой лейтенант в форме САСШ с серебряными прямоугольниками первого лейтенанта на погонах прямо сочился энергией, распиравшей молодое здоровое тело.
— Для русских хватит и гранат. В их вагонах масса дырок, амбразуры широкие и не закрываются. Так что твои парни, лейтенант Тенделл, легко захватят их площадки, — офицер той же армии, но с серебряными орлами полковника на погонах кипел не силой, а ненавистью, помноженной на злобу.
Увести два вагона с пушниной, его пушниной, которую собирали весь год — такого преступления простить этим наглым русским полковник Морроу, командир 27-го полка американской армии, не мог. Да и все тяжелое оружие полка они увели, весь запас патронов — такой шаг был не менее кощунственным. Только за это стоило их примерно наказать…
В то же время полковник понимал, что дело не обошлось без предательства. А что еще он мог подумать — эшелон с тяжелым вооружением для атаки семеновских бронепоездов и захвата туннелей уводят ночью русские, предварительно споив не только караул, но и всю роту капитана Смита. Теперь около первого входного туннеля постоянно маячит один русский бронепоезд, время от времени продвигаясь вперед или отступая на пару сотен ярдов. И пока его не захватишь или не уничтожишь, пройти в туннели американские солдаты не смогут.
Что, это все — случайное совпадение? И парни роты B явно не желают начинать войны с русскими, они стали ненадежны. К нему уже десятки раз приставали с одним вопросом: «Когда поедем обратно, сэр? Есть же приказ президента!» И откуда это пронюхал русский ротмистр с дикой азиатской фамилией — Артшегофф. Но предатели есть, вот только кто они и где? На этот вопрос ответа полковник не знал, но очень хотел узнать.
Но его ответный ход для русских окажется весьма неприятным сюрпризом. На рассвете эшелон из двух вагонов, в которых будут находиться полсотни лучших, самых отчаянных солдат роты A под началом первого лейтенанта Тенделла, подойдет к русскому бронепоезду и станет рядом. Тенделл вызовет русского офицера на переговоры, и, как только он вылезет из своей жестяной банки, солдаты немедленно атакуют бронепоезд гранатами.
Жертв среди русских не избежать, но пусть это будет для них горьким уроком. Два эшелона с батальоном пехоты, с русским бронепоездом во главе, быстро проходят к Порту Байкал, разоружая на встреченных туннелях русскую охрану и выставляя свои посты. В порту разоружают семеновцев и возвращают захваченные у американцев вагоны, благо русские бронепоезда ушли на Иркутск.
Операция облегчается тем, что телеграфная линия прервана, и русские не поднимут тревоги и не успеют заблокировать туннели. И потому их разоружение будет легким, что они могут противопоставить более чем тысяче американских солдат?! Ровным счетом ничего…
В качестве трофея Морроу заберет два вагона серебра, которые семеновцы держат в Порту, а также все эшелоны этих наглых русских грабителей. И никакая сила не заставит его вернуть трофеи обратно. Русские захотели войны, ну что ж — они ее и получат…
— Действуйте быстро и решительно, Тенделл, вы их всех там захватите врасплох, и они не успеют протереть заспанные глаза. И берегите бронепоезд — он будет вашим…
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Гремя огнем, сверкая блеском стали…
(28 декабря 1919 года)
Глазково
Хорошая выдалась ночь, если не для часовых, то для диверсантов. Небо затянуло снеговыми разрядами, южный ветер влажный, колючий. Ангара у города еще не замерзла, сильно парит, и даже сквозь теплую бекешу продирают ледяные иглы холода.