И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ)

— Ты же знаешь: можешь спать с кем угодно, как угодно и где угодно, со мной или без меня, не оправдываясь, — а затем чуть стиснул волосы на затылке Руруки, потянул назад, заставив запрокинуть голову. — Но не надо, пожалуйста, трахаться со мной без меня. Я, знаешь ли, ревную.
И к собственному изумлению увидел, как брат расплывается в абсолютно шальной улыбке, как он начинает смеяться, дрожа всем телом. Ненадолго каменная гора свалилась с плеч летописца.
❃ ❃ ❃
По коридорам струилась тьма, с хищным шелестом растекаясь всюду, шепталась с каждым углом и гобеленом, пересказывая увиденное за день. Каждый из них хранил на себе отпечаток мрака, первородного ужаса, угрозы, таящейся здесь всегда и везде. Ощущение взгляда в затылок преследовало повсеместно, и нигде было не найти покоя, негде было спрятаться. Они шли по пятам, и мужчина чувствовал это столь же явно, сколь и одежду на себе. Если бы только была возможность отделаться от преследования так же просто, как скинуть с себя дорогие ткани! От ощущения, что за ним наблюдают и вот-вот настигнут, становилось нестерпимо не по себе. С какой-то стороны даже страшно. Жизнь грозилась превратиться в ад, если только уже это не сделала. Статуи и декоративные доспехи виделись тварями, готовыми броситься, едва только повернуться к ним спиной и потерять бдительность. За ними словно кто-то таился, и сердце против воли сжималось, трепыхалось, подобно птице в клетке, не давая покоя. Даже самый мимолётный звук заставлял вздрогнуть и замереть, дожидаясь подвоха, нападения, которых в последнее время было слишком много. Хуже всего в этом было ожидание: когда же откроется дверь, когда на пороге появятся шустрые, неуловимые тени, когда раздастся дыхание над ухом, когда голоса заскрежещут по сознанию ржавыми ножами, как по грифельной доске. Последний месяц, казалось, у него появились седые волосы от постоянного напряжения и изматывающихся в ноль нервов. Не желали сходиться отчёты и документы, которые он успел проклясть всеми известными и неизвестными словами, а всё потому, что ему не думали давать возможность сосредоточиться. Стоило только прикрыть глаза, вдохнуть поглубже, как изворотливые чудовища, что вели на него охоту, были тут как тут, вгрызаясь в сознание с безжалостностью псиоников. Выбираться из комнаты и вовсе представлялось самым настоящим испытанием — если они не ждали подле дверей, то обязательно нагонят в коридоре, набросившись со спины. Можно было искать спасение среди скопления людей в обеденной зале, но даже это не всегда срабатывало, не всегда отпугивало. И даже по ночам казалось, что они таятся поблизости, что можно услышать биение этих неугомонных сердец, почуять тепло их крови.
Скрип двери прозвучал рёвом дракона, решившим напасть без объявления войны, и он вздрогнул, вскинул взгляд, чувствуя накапливающееся раздражение и усталость. Перо в пальцах треснуло, сложившись пополам, и капнувшие с него чернила испортили свиток.
— А, Господин, вы здесь! — ехидные морды растянулись в улыбках. — А мы вас искали.
Найтгест закусил губу, глубоко вдохнул, стараясь не показывать, насколько его на самом деле бесит всё это. Не было ни дня, чтобы двое этих засранцев не подкатились к нему со словами: «Господин, а не хотите ли вы поговорить с нами о возможном предательстве?». Эти чёртовы свидетели Иеговы оббивали все его пороги, выклевали мозги и довели его до состояния зелёных пузырьков. У чернокнижника было множество своих занятий, начиная от элементарного обхода непосредственных владений, заканчивая распределением ресурсов на толковую постройку новой фортификации на востоке Ифарэ. А эти гнусы донимали его буквально при каждом удобном случае, которые они не уставали подстраивать: то подкараулят Найтгеста, выходящим из апартаментов, то поймают под локоток на выходе из обеденной залы, то присоединятся к осмотру замка, то прибегут с готовыми работами и обязательно горячим чаем, чтобы поболтать как следует. В этот раз и художник, и летописец пришли с пустыми руками, но немедленно оккупировали кресла для гостей, уставившись на Господина чернокнижников лукаво и ехидно.
 
— Мы подумали, что вы готовы снова рассмотреть наши доводы, — деловым тоном проговорил Рурука, закинув ногу на ногу и с удобством расположившись в кресле. — И непременно сейчас всё расскажем!
— Вам более нечем заняться? — как можно более сдержанно поинтересовался Найтгест, доставая из стола новое перо и внимательно изучая его взглядом. — Мне казалось, что мы уже обсудили всё, что только у вас нашлось, и дошли до соглашения.
— Это вам только показалось, — фыркнул придворный художник, едва не подпрыгивая на своём месте. — Вот увидите, мы обязательно сможем доказать вам, что в ваших рядах завёлся предатель.
— И что же вы сможете мне изъявить, чтобы я убедился в истинности этих доводов? — не без иронии поинтересовался вампир, изогнув бровь и обмакнув перо в чернила, чтобы вернуться к работе, начав новый свиток.
— Ну, а что нужно, чтобы вы нам поверили? — взял быка за Рурука, сощурившись и явно изготовившись немедленно сорваться с места, чтобы предъявить Господину чернокнижников доказательства измены секретаря. — Вот что угодно!
Мужчина вывел в правом верхнем углу название документа, обдумывая то, что собирается сказать в следующее мгновение. Из своего рода транса его вывел странный шум, доносящийся из-за двери, словно кто-то бежал со всех ног в сторону кабинета, оскальзываясь и спотыкаясь. Такие звуки в замке никогда не были к добру, обозначая нечто срочное и не совсем приятное. Братья ещё не успели отреагировать, а Найтгест выпрямился, откинувшись на спинку кресла и уставив взгляд на дверь, готовый ко всему. По крайней мере, он думал, что он готов ко всему. В кабинет ворвалось… нечто. Лицо Гилберта скривилось, он весь содрогнулся, едва сдержавшись от того, чтобы прикрыть нос и рот ладонью от того запаха, что пронёсся по всему кабинету. Мирроры медленно обернулись, вытянувшись по струнке и уставившись на существо, явившееся в кабинет к Господину чернокнижников. Аромат, засквозивший с его стороны, заставил Руруку позеленеть от неприятнейших воспоминаний в его жизни, и он спешно отвернулся, подавив рвотный комок, подобравшийся к горлу. В существе, что вбежало в помещение, вряд ли можно было узнать секретаря Повелителя чернокнижников. По крайней мере, потёки на его волосах и теле, почти не скрытом нижними рубашкой и шелковыми панталонами, делали его совершенно непохожим на себя, равно как и перекошенная от бешенства физиономия. Гилберт изо всех сил сдерживал выражение лица, подобающим его должности, не позволяя себе поморщиться или выше положенного поднять брови, когда эта бестия остановилась на дорогом ковре из Монезрана, марая его испражнениями. Благо, не своими.
— Лихнис? — ровным, на удивление ровным, тоном проговорил Гилберт, стиснув зубы и не вдыхая. Слава тьме, он, будучи вампиром, мог не дышать очень и очень долго, но это не отменяло того факта, что отвращение его скручивало до дрожи.
— Это… это… — захлёбываясь возмущениями, проорал Лихнис, потрясая кулаками и, кажется, готовясь то ли разрыдаться, то ли шлёпнуться в обморок. — Это последняя капля!
— Тут… явно больше, чем капля, — изломил бровь чернокнижник, окинув крайне странным взглядом своего секретаря, прикидывая, как бы побыстрее от него избавиться и, главное — свести на нет следы его присутствия. — Мне даже не хочется любопытствовать, что случилось. Но, полагаю, ты сейчас всё объяснишь.
— У меня нет слов! — взвизгнул Лихнис, вытаращив глаза так, что они едва не вываливались из орбит. Он весь покраснел, дрожал и едва не заикался, то и дело стирая сбегающие на лицо потоки дурной жижи. — Этот Акио перешёл все допустимые границы! Как у него вообще хватило наглости!.. как он только!.. да что он себе позволяет!
— Сомневаюсь, что понял тебя так, как надо, — чуть встрепенувшись, произнёс мужчина, не выдержав и мелко содрогнувшись, опустив взгляд на свиток. Какое интересное покрытие! Любопытно, как же их делают такими? — Что ты имеешь в виду?