И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ)

То почему так больно жжёт?
Не потому ли, что у льда
Сестра — кипящая вода,
Которой полон небосвод?
Ничего не останется от нас,
Нам останемся, может быть, только мы,
И крылатое бьётся пламя между нами,
Как любовь во время зимы.
Каково знать будущее и жить с этим? И пусть не всё до последнего, пусть не до мелочей. Но какова же буря мыслей и чувств, когда приходит осознание: вот она, судьба, приоткрывает завесу тайны, позволяет заглянуть за кулисы и принять решение, сделать выбор. Покориться ли? Воспротивиться ли? Раскрыть ли эти секреты другим? Дар и судьба жреца — тяжкая и порой непомерная ноша, ломающая жизнь, отсекающая все пути к отступлению, возможность жить, как другие. Тяжёлая ответственность за жизни тех, чей путь явился в видениях, за тех, кому не успел помочь, на кого не обратил внимания.
Александра Акио приняла должность Госпожи жрецов против своей воли, по решению собственного отца, выдвинутого на смертном одре. Она понимала, что более никогда не сможет насладиться спокойной жизнью, воспитать собственных детей вдали от рока судьбы, нависшего над Белым замком подобно тяжёлым облакам, застилающим небеса в этих местах почти круглый год. До сих пор её видения не были отмечены тяжёлой судьбоносной печатью, редко касались других людей. Но теперь сбежать от собственного дара у Александры не оставалось и малейшего шанса. Испытание она прошла с достоинством и гордым величием истинной наследницы Акио. Не сказать, что жизнь её была наполнена радостями и прелестями до того, а после — тем паче. Любимый муж состарился в считанные годы, сражённый Увяданием, оставив после себя единственного ребёнка. Смотря на подрастающего мальчишку, Александра отворачивалась, не в силах вынести нависшего над ним мрачного будущего, полного испытаний. Отрывки видений полнились смертями, изменами, горем, потерями, и женщина делала всё, чтобы оградить сына от них. Судьба пророчила юному Артемису сплошной мрак, и Александра считала своим долгом сделать всё, чтобы это не произошло. Хуже было другое — от рождения юноша был абсолютно слеп, но без проблем перемещался по замку, ведомый его едва различимыми шёпотом и подсказками. В тайне от матери наследник Акио познавал тайны мира, секреты собственных владений и души. Видения поражали его, но он молчал. Всегда молчал, уже в том возрасте предпочитая разобраться самостоятельно, чем нестись за помощью. Лекари не знали, чем помочь ему, как дать увидеть мир, который по их мнению был настоящим.
Хрупкий, обманчиво беззащитный Артемис был темой разговоров, сплетен, пересудов и многих не слишком лицеприятных поползновений. Сколько раз его пытались зажать в углу, столько же раз натыкались на ледяную череду острейших лезвий. Постоять за себя мальчишка был в силах, но не видел смысла открыто это демонстрировать. Со временем к нему стали привыкать, понимая, что ловить у этого озера льда нечего. Но был человек, искренне считавший своим долгом добиться симпатии незрячего юноши. Амбициозный жрец, преподаватель академии целительства и прорицания, был очарован молодым Акио и уверен, что сможет пробиться через стены его безмолвной и строгой крепости. Сколько раз он предпринимал попытки поухаживать за юношей, столько раз и оказывался перед запертыми дверьми спальни наследника. В одну из ночей он предпринял отчаянную попытку и проник в святая святых с твёрдым намерением завладеть хоть не душой, но телом юноши. И к собственному горькому разочарованию оказался изранен острейшим Лезвием истины. Артемис не стал кричать, угрожать, всего лишь отбиваясь от рук мужчины, не обращая внимания на капающую на лицо и шею кровь. Преподаватель убрался восвояси, а Акио уснул как ни в чём не бывало. И к его горю, к горю Александры, в то утро пасынка решил навестить новый муж Госпожи жрецов. Обнаружив юношу в кровати, заляпанной засохшими пятнами крови, он метнулся к нему, сорвал одеяло и стал осматривать. Инстинкты сработали вперёд ещё не пробудившегося сознания Артемиса, и Лезвие нашло горло мужчины стремительным ударом. Мир вспыхнул для него в тот момент тысячами красок, и самой яркой из них была кровь отчима, заливающая глаза. Он далеко не сразу понял, что же натворил, не имея ни малейшего понятия о том, как же выглядит его окружение на самом деле. Но обмануть истинное зрение жреца мало что способно. Юноша узнал душу человека, искренне любившего его мать и его самого, дарившего им свою заботу и защиту. То была первая жертва Артемиса Акио старшего. На похороны он явился, пусть его и не пригласили, пусть и страшно было поднять взгляд на Александру и увидеть снедающее её горе. Оно убивало женщину медленно, но верно. Тяжкий выбор лежал на её плечах: либо сын пройдёт дорогой, предречённой ему, либо она сделает что-то, чтобы этого не произошло. И чем дольше она мучилась этим вопросом, тем яснее понимал Артемис, что долго Госпожа жрецов не проживёт. Ужас, боль, вина — всё это ворочалось в душе юноши, прожигая дыры подобно кислоте. Он не мог заставить себя поверить, что в смерти отчима нет его вины, что мать не умирает из-за него. Дикие, безумные видения посещали его ночами, не давая сомкнуть глаза и сводя с ума, пока однажды утром слуга не передал ему просьбу Александры явиться в её апартаменты.
 
— Артемис, тебе нужно уехать, — возвестила жрица, едва он только показался на пороге комнаты. — Я написала рекомендательное письмо.
— Но куда? Зачем? — юноша вознегодовал, побелел сильнее, и его обыкновенно серые глаза стали наполняться рыжиной. — В чём дело, мам?
— Так нужно, поверь мне на слово, — коротко отозвалась Александра, быстро чиркая пером на свитке. — Отправишься в Чёрный замок. Думаю, господин Сириус не откажется принять тебя под свою опеку.
— Что-о? Найтгест? — юноша откровенно скривился, наморщил нос. — Ты хочешь, чтобы я находился среди этих тупоголовых вояк? Рядом с этим кровожадным тираном?
— Сириус — великолепный политик. И кровожаден только по отношению к врагам, поверь мне. Я знаю его уже много лет, — отрезала женщина, заворачивая свиток и накладывая магическую печать. — Тебе… будет лучше научиться их магии, пока не стало слишком поздно. — Артемис едва не задохнулся от возмущения, и посмотрел на мать с яростным обвинением, стискивая руки в кулаки. Александра не поворачивалась к нему, лишь протянув руку с письмом. — Уезжай сегодня же.
— Что ты видела? — тихо вопросил юноша, взяв свиток и едва справившись с желанием разорвать его на куски. — Почему так хочешь выпроводить меня, матушка? Это… из-за отца?
— Во имя Равновесия, нет! — испуганно воскликнула Александра, обернувшись, пусть в глазах её и мелькнули слёзы. — Не смей говорить такие вещи, слышишь меня?
— Но он умер из-за меня, — продолжил юный Акио едва слышно, опустив голову. Он весь поник, и белые пряди, едва достающие до плеч, мягко вились, придавая его образу некоторой наивности, невинности. Артемис поднял взгляд на мать: пустой, холодный взгляд серых глаз. — Я уезжаю, — прошептал он и вышел из апартаментов матери, оставив её размышлять над правильностью сделанного выбора.
Путь до Чёрного замка оказался сложным и полным неприятностей, которые Акио сносил с молчаливой гордостью, всё это время варясь в собственных мыслях. Кто знает, как бы обернулась история, если бы он вздумал ослушаться мать и остаться в Белом замке или же свернуть в другие земли. Быть может, всё сложилось совершенно иначе. Однако, спустя почти неделю, юноша въехал на территорию главной цитадели чернокнижников, спешился и похлопал лигра по спине. Могучий зверь заворчал, лизнул тонкие пальцы и самостоятельно потрусил в сторону конюшен. А Акио ещё долго стоял подле ступеней, не смея зайти в твердыню тьмы. Его не оставляло ощущение, что, если он сейчас перешагнёт порог замка, вся его жизнь переломается. Но против убеждений, что жрецы способны предчувствовать и видеть абсолютно все подробности будущего, он не мог быть в этом уверен, а потому преодолел ступени и вошёл в замок. Внутри царило странное оживление, совершенно ничем не похожее на безмолвное спокойствие цитадели жрецов. На юношу в одеждах прорицателя поглядывали не без любопытства, однако подходить не торопились. Ведомый чутьём, Артемис стал подниматься на верхние этажи замка, догадываясь, где можно найти Господина чернокнижников. И пусть ему не улыбалось преодолевать множество лестниц и переходов, он понимал, что в этом заключена изюминка политики. С одной стороны, если прибудут дипломаты или иные не слишком желанные посетители, им придётся пройти весь этот путь, и они успеют тысячу раз устать, что благоприятно скажется на переговорах — на споры сил не останется. А с другой стороны, если на замок нападут, Повелитель вполне успеет организовать свою оборону, конечно же, в том случае, если у него самого не хватит смелости вступить в бой. И количество самих нападающих порядком истощится, пока они доберутся до Господина. Но в этой конкретной ситуации Артемис мог только злиться и время от времени останавливаться, чтобы перевести дыхание и успокоить сердцебиение. Он опирался на глефу с двумя лезвиями, поддерживая равновесие и облегчая свой подъём в башню. И, наконец, добрался до средоточия власти тёмных магов — лестниц, ведущих к кабинету Господина чернокнижников. Тоскливо зияла под ней дверь, запертая на несколько замков. Замерев у кабинета Повелителя, Артемис ненадолго прикрыл глаза и вдохнул поглубже, после чего постучался и вошёл внутрь. Он испытывал лёгкий трепет: о Сириусе IV ходило множество слухов. Однако причина множества пересудов о чрезмерной жестокости, безумии, властности, кровожадности, имела вид статного, осанистого мужчины с утончёнными чертами лица. Чрезмерно бледный, как и все вампиры, с отстриженными чуть выше плеч пшеничного цвета волосами, которые непременно бы завивались, отпусти он их чуть длиннее, Сириус IV не поднимал на вошедшего взгляда. Когда Артемис постучал, Господин чернокнижников как раз был погружён в работу, а потому лишь автоматически позволил войти, даже не поинтересовавшись, кого же там принесло. Одетый в белую рубашку, не застёгнутый чёрный жилет с гобеленовыми вставками, тёмные бархатные брюки и сапоги из драконьей чешуи, он перелистывал страницы древнейшего фолианта длинными аристократичными пальцами, унизанными амулетами-перстнями. Камень главного же кольца переливался блеском золотисто-рыжего авантюрина, иногда становившегося похожим на прозрачный янтарь. Рядом на подставке исходила дымом забытая трубка, хозяин которой явно вершил нечто весьма сложное и важное. Сосредоточенное лицо его являло собой столь завораживающее зрелище, что взгляд отвести было невозможно: длинные густые ресницы чуть заметно трепетали, с чувственных губ, казалось, не способных на улыбку, едва срывалось дыхание. Остановившись напротив стола чернокнижника, Артемис замер, терпеливо ожидая, пока на него обратят внимание, хотя сам едва не с презрением фыркнул, поглядев на эту утончённую картину. Ну как ЭТО может быть тем самым жестоким Сириусом Найтгестом IV? Когда же ждать стало невмоготу, жрец тихо и крайне деликатно кашлянул.