Зеркало миров (ЛП)

Она склонилась над кругом и начала: — Стоктер неотер, постукивая палочкой по написанным словам силы, когда произносила их. — Мен мениппа менода. Кэшел отвел взгляд. Волшебство его не беспокоило, особенно когда этим занималась Теноктрис, но его работа заключалась в том, чтобы присматривать за ней. Наблюдать за песнопением Теноктрис было бы так же глупо, как наблюдать за тем, как овцы щиплют траву, вместо того чтобы следить за опасностью. А когда есть волшебство, всегда есть вероятность опасности. Теноктрис говорила, что она может видеть нити силы, которые исходят из определенных мест и переплетаются между собой. Эти силы исходят от храмов и алтарей, особенно старых, но они приходят и с кладбищ и, особенно с полей сражений, подобных этому. Больше людей, чем Кэшел мог себе представить, погибло здесь в крови и ужасе. Концентрированная власть привлекала тех, кто хотел власти больше всего на свете, и не все они были людьми.
Местные люди собрались на краю бассейна, тесно прижавшись, друг к другу, и все наблюдали за Кэшелом и Теноктрис. Они казались сердитыми и испуганными, хотя, возможно, лунный свет преувеличивал выражение их лиц. Кэшел улыбнулся им, надеясь, что выглядит дружелюбно, но не видел в этом ничего хорошего. Теноктрис продолжала бубнить. Иногда Кэшел улавливал несколько слогов... морчелла барза... но они ничего для него не значили.
Язык, на котором говорила Теноктрис, был обращен к существам — демиургам, как она их называла, но для Кэшела это было полной чушью.
Яркая звезда на юге продолжала восходить. Вода в мемориальном бассейне была зеркально гладкой; теперь она превратила отражение звезды в холодную белую дорожку. Кэшел начал протирать свой посох комком сырой шерсти, который он носил с собой для этой цели; ланолин, содержащийся в волокнах, предохранял гикори от растрескивания и придавал блеск полированному дереву.
Он сам сделал посох из ветки, которую фермер, которому принадлежало дерево, дал ему в качестве платы за его валку. В то время Кэшел был чуть больше ребенка, но у него уже была мужская сила. Теперь, когда он стал мужчиной, у него была сила Кэшела ор-Кенсет. Он улыбнулся этой мысли,  убрал шерсть, поднял посох, расставив руки чуть шире плеч, и заставил его медленно вращаться перед собой, расслабляя мышцы. Когда он размялся, ускоряясь и  скрещивая руки на груди, до тех пор, пока тяжелый посох не загудел, рассекая воздух.
Все еще держа ухо востро — в конце концов, он был начеку, — Кэшел поднял вращающийся посох над головой. Он повернулся под ним назад, затем снова вперед. Он передвигался быстрыми прыжками, используя вес окованного железом орешника, который тянул его. Кэшел увидел голубоватое мерцание в центре фигуры, нарисованной Теноктрис; волшебный свет, вызванный к жизни ее пением, подобно тому, как кремень высекает искры из железа. Кэшел почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом — тоже признак приближающегося волшебства.
Старики с изумлением наблюдали за происходящим, но Кэшел делал это не для того, чтобы произвести на них впечатление. Он снова ухмыльнулся. Он производил впечатление на гораздо более важных людей, чем эти старые чудаки, и некоторые из этих людей в то время пытались убить его. Обычно небольшое заклинание вроде того, что произносила Теноктрис, не вызвало бы у него такого трепета, как этот. Было ли что-то еще?
Там, где на пруду сияла звезда, теперь появился человек со щитом и обнаженным мечом. Ракурсы были забавными; он не отражался — отражаться было нечему, кроме пустого неба. Это было похоже на то, что он стоял прямо, а не лежал на спине в воде. Его нога двинулась вперед, и он оказался стоящим на каменном бордюре, но на воде не было никакой ряби. На  поверхности воды появился второй человек. Оба были обнажены, если не считать пояса, поддерживающего их ножны. В лунном свете их кожа казалась черной. Первый мужчина шагнул вперед, поднимая меч.
Реббен заметил его и закричал. Меч чернокожего расколол череп Реббена, как дыню. Пока другие старики вопили от ужаса, человек с мечом прыгнул в самую их гущу, рубя направо и налево. Вторая фигура выходила из бассейна.
   
Глава 2
 
Кэшел не понимал, почему это происходит, но он разбирался в драках, и прямо сейчас это было главное. Его руки переместились без необходимости думать об этом. Первый чернокожий оказался в гуще местных жителей, рубя с мастерством и удивительной силой: старик развалился на две части, его бедра и ноги в одну сторону, а верхняя часть туловища — в другую. Рот жертвы был открыт, чтобы закричать, но меч перерезал ему диафрагму; не было ничего, что могло бы вытеснить воздух из его легких. Кэшел не был уверен в точном ударе в ближнем бою, и не было времени рисковать тем, что могло не сработать. Держа левую руку на древке, а правую на рукояти, он направил свой посох в грудь появившегося человека, застывшего на бордюре. Он подставил свой круглый щит под удар. Щит был из тусклого металла и в поперечнике не превышал длины ладони и предплечья Кэшела.
С железного наконечника посоха посыпались искры. Щит издал металлический звук, похожий на звук плохо отлитого колокола, и врезался в грудь налетчика, хрустнув грудиной и широкими ребрами. Изо рта и ноздрей мужчины хлынула кровь, когда он рухнул в бассейн. Меч качнулся и с плеском упал в камыши. Однако у Кэшела не было времени беспокоиться о мертвеце или его снаряжении, потому что он не сводил глаз с выжившего воина.
По меньшей мере, четверо стариков лежали, разорванные на части. Только трое убегали, что-то бормоча, но Кэшелу показалось, что он видел, как Харет спрятался за каменным бордюром. К путанице частей тел там, где стоял чернокожий мужчина, с таким же успехом можно было добавить пять, или четыре трупа, но сейчас это не имело значения. Человек, шаркая, направился к Кэшелу в широкой стойке.
Его меч был на высоте пояса и плотно прилегал к телу, острие немного возвышалось над рукоятью, и было готово резать или колоть. Он держал щит на вытянутой руке перед собой. Кэшел ударил по предыдущему щиту достаточно сильно, чтобы раздробить ребра человеку, державшему его, но его посох не оставил никакой вмятины на круге тусклого металла. А его удар должен был даже пробить твердое железо.
Теноктрис продолжала произносить свое заклинание, будто позади нее ничего не происходило. Может быть, она и не знала, что что-то происходит; она была кем-то, кто полностью погружается в то, что делает. Сам Кэшел был не таким. Для волшебника было нормально концентрироваться только на чем-то одном, но пастух должен знать, что делает каждая овца из его стада одновременно. В противном случае те, кого игнорировали, падали со скал, тонули в болотах или убивали себя другими способами, которые могли прийти в голову только глупой овце.
Кэшел отступил на шаг, держа свой посох наклонно поперек, перед собой. Его долгом было охранять Теноктрис, но лучший способ сделать это — увести противника подальше. Если бы он встал между черным человеком и волшебницей, его бы разделали, как цыпленка. Меч, должно быть, был из того же металла, что и щит противника. Он оставил яркую зарубку на бордюре после того, как проткнул одного из чудаков, но край меча остался без отметин.
Единственный способ сражаться с таким оружием — иметь достаточно места для уклонения. Во всяком случае, сражаясь с посохом. Если бы под рукой была груда камней размером с кулак, как прикинул, Кэшел, он мог бы швырять их достаточно быстро, чтобы можно было найти место, которое противник вовремя не прикроет своим щитом. Когда Кэшел бросал, сильный удар в любое место от головы до лодыжки наверняка уложил бы его цель. Но там не было никаких камней. И меч, который перерубил бедренную кость, даже бедро старика, сделал бы то же самое с посохом.
Продолжая свой медленный танец, Кэшел краем глаза следил за бассейном, чтобы увидеть, не выходит ли из него еще один фехтовальщик. Он не знал, что будет делать тогда — вероятно, умрет, оказавшись зажатым между ними, потому что он не мог убежать и оставить Теноктрис, — но, казалось, там ничего не происходило с тех пор, как он убил второго человека. Вода была темной от медленно растекающихся кровавых завитков. Труп плавал лицом вниз; его ноги и руки свисали вниз, но широкое туловище изгибалось над поверхностью, как спина кита. Черная кожа поблескивала в лунном свете.