Зеркало миров (ЛП)

— Теноктрис лежит внутри, — сообщил Кэшел. — Ей пришлось сделать несколько трудных вещей. И есть кое-что еще, что тебе нужно увидеть. Слегка приподняв голову, он сказал Зеттину: — Сэр? Вам тоже лучше пойти и посмотреть на это. Что бы это ни было, вашим солдатам следует знать об этом.
— Да, — ответила Шарина, еще раз сжимая Кэшела, прежде чем отпустить его. Она еще не знала, в чем проблема, но знала, что, ни Кэшел, ни Теноктрис никогда не преувеличивали опасность. Поднимаясь по ступенькам, она бросила через плечо: — Лорд Зеттин? Не могли бы вы вызвать курьера из дежурной части в соседнем здании? Похоже, нам нужно вызвать Принца Гаррика.
— Я уже сделала это, Шарина, — сказала Теноктрис, стоя в глубине дверного проема. — Дежурный офицер думает, что Гаррик сможет вернуться к середине утра, если все пойдет хорошо.
 — Прекрасно, — отозвалась Шарина, легко обнимая пожилую женщину, когда подошла к ней. — Хорошо иметь друзей, которые примут правильные решения раньше, чем они тебе потребуются. Тогда мы назначим заседание совета на десять часов. А теперь давайте, посмотрим, что у вас есть.
Приятно быть человеком, который и сам принимает правильные решения. Даже когда она действительно устала.
  
Глава 3
 
Илна остановилась в начале долины, и прошептала: — Ты собираешься утверждать, что это не работа людей-кошек, Темпл? Она нахмурилась сама на себя. Узор на ее руке ясно давал понять, что Коэрли к этому времени уже были далеко за пределами слышимости ее голоса. Возможно, она говорила тихо из уважения к умершим — мысль, которая заставила ее нахмуриться еще больше.
— Нет, Илна, — спокойно ответил Темпл. — Их убила банда Коэрли и, как я подозреваю, сделала кое-что похуже. Там должны были быть дети.
Асион забрался на дерево — до середины, чтобы лучше видеть долину, чем Темпл и Илна с гребня. Карпос, присевший на корточки в нескольких шагах позади них, спросил: — Что мы теперь будем делать, госпожа?
— Что? — спросила Илна. — Мы спустимся на ферму и посмотрим, не заметим ли чего-нибудь важного с близкого расстояния. Затем вы вдвоем проследите за зверями до их дневного логова — сейчас ясный день и достаточно рано, так что вам ничего не должно угрожать. И когда мы точно узнаем, какова ситуация, мы убьем их. Как обычно. Она была удивлена, услышав гнев в своем голосе, хотя и предполагала, что гнев никогда не бывает слишком далек от поверхности. Вид трех тел внизу все расставил по своим местам. Это были три человеческих тела. Илне было наплевать  на осла, зарезанного в загоне сбоку от главного дома, и на дойную козу с козленком, которые пробежали почти фурлонг от опрокинутого ведра и табуретки у дома. В другое время она бы разозлилась на то, как убийцы намеренно вспороли живот козе и схватили ее за кишки так, что она вырвала их на бегу, но они сделали то же самое с женщиной, которая доила козу. Она поднялась на ноги.
— Я подожду здесь, — сказал Карпос и  скрылся из виду.
Илна взглянула на шнурки, которые держала в руке, затем начала выдергивать нити из узора. — В этом нет необходимости, — сказала она, но не стала спорить с Карпосом и начала спускаться по склону.
Он не сомневался в ее словах, просто продолжал делать то, что поддерживало его в живых на протяжении стольких лет, когда он охотился на опасных животных.
Темпл и Асион, спрыгнувший с дерева, присоединились к ней. Усадьба выглядела опрятно. О, не слишком опрятно по тем стандартам, по которым Илна содержала свое жилище и жилище Кэшела в мельничном доме их дяди, но с животными и, без сомнения, детьми, как сказал Темпл, даже Илна не смогла бы гарантировать идеальный порядок.
Стены главного здания были сложены из бревен, обтесанных теслом и обмазанных глиной; их недавно подкрасили. Несколько мест на крыше были ярче соседних мест, показывая, где были устранены повреждения от гнили и ветра. И все это теперь не имело значения для тех, кто жил здесь, потому что банда людей-кошек убила их всех. Губы Илны шевельнулись, хотя никто из наблюдавших не распознал бы в этом выражении улыбку. Она ничего не могла поделать с тем, что было в прошлом, но она была также уверена, как и в закат, что эта конкретная банда зверей больше не повторит свою резню.
 
— Я бы сказал, два дня, — промолвил Асион, присаживаясь на корточки возле трупа мужчины, у которого было время выхватить серп из пристройки. У него было деревянное лезвие, усаженное острыми кремнями, достаточно опасное оружие, если бы ему удалось ударить им; но, конечно, он этого не сделал. Судя по разрыву на бородатом горле трупа и ожогу от веревки на его правом запястье, зверь накинул леску-веревку на руку мужчины и вонзил крючки ему в шею так, что его попытка полоснуть серпом только углубила ее. Либо зверь, державший леску, либо один из его собратьев затем проткнул тонким острием диафрагму человека, оставив его медленно задыхаться или истекать кровью.
Хелман, мясник, который резал свиней, когда его маршрут проходил через деревушку Барка, делал это с такой же жестокостью, но сама Илна вела себя иначе. Она снова улыбнулась, хотя в ее улыбке было не больше юмора, чем за мгновение до этого. Если бы свиньи поймали Хелмана в ловушку какой-нибудь темной ночью на его пути, она, по крайней мере, сочла бы это редким случаем свершения правосудия.
Она вошла в дом. Дверь, подвешенная на кожаных петлях, была открыта, но прочный засов лежал как раз внутри, там, где люди-кошки бросили его, когда уходили. У жителей дома не было времени закрыть оконные ставни, поэтому люди-кошки проникли через окно, сорвав кожаное покрытие, которое было тонко выскоблено, чтобы пропускать свет. Темпл держал свой бронзовый меч перед собой, но щит был перекинут через спину, чтобы оставить свободной левую руку. Он опустился на колени, чтобы потрогать брызги на полу из половинок бревен. Кровь была достаточно сухой, чтобы отслаиваться, как и ожидала Илна.
— Как вы думаете, сколько человек здесь жило? — спросил Асион. У задней стены стояла сложенная кровать; он ткнул в раму кончиком ножа, выбив щепку. Он казался более напряженным, чем ожидала Илна. Илна с легким удивлением поняла, что охотник нервничает, находясь в доме. Спали ли они с Карпосом на открытом воздухе, когда ходили в город продавать свою желчь ящериц? Она фыркнула. Скорее всего, они все это время были пьяны или, по крайней мере, достаточно пьяны, чтобы не обращать внимания на крышу над головой.
— Родители в кровати, а младенец в колыбели в изножье, — сказала Илна. Говоря это, она поднялась на мансарду над единственной комнатой. К стене была прибита настоящая лестница, а не просто молодая сосна с коротко обрезанными ветвями, образующими ступеньки.
— Здесь, наверху... Она посмотрела на постельное белье, аккуратно свернутое у ската крыши, и прикинула ширину той части чердачного этажа, которая не использовалась для хранения вещей. — Вероятно, трое детей постарше. Хотя самый высокий не мог быть выше ярда… Да, обычный ярд и пядь большого пальца; она слышала, что люди из Кордины называют такую величину элем. — ... если только он не спал, свернувшись калачиком.
Шансов не было никаких, но Илна, тем не менее, подползла к кровати и откинула белье, чтобы убедиться, что, ни один ребенок не спрятался под ней, когда пришли люди-кошки. Никого не было, но она была не прочь потратить несколько мгновений, чтобы убедиться, что не оставляет младенца, который потерял сознание после того, как его спрятали. У нее и так было достаточно забот на совести. Одеяла были из козьей шерсти, но здесь их не было видно. Когда Илна прикоснулась к ткани, у нее возникло изображение каменных фермерских построек и пары старух, бормочущих что-то, и работающих своими челноками.
— А другой мужчина? — спросил Темпл.
— «Он не крестьянин», — вспомнила Илна. Вслух она сказала: — Наемный работник; на нем поношенная одежда хозяина. Туника ему слишком мала. Полагаю, он спал во флигеле. Она неторопливо спустилась по лестнице, наступая на каждую ступеньку и держась за поручни. Ей хотелось убраться подальше от кроватей, в которые дети никогда не вернутся, убраться из этого дома; но она не позволит неприязни заставить ее действовать поспешно. Душевный дискомфорт был всего лишь одной из тех вещей, таких как боль, голод и мрачная безнадежность, которых люди избегают, когда могут, и переносят, когда не могут.