Извращенный Найт-Крик (ЛП)

Этот город токсичен. Он испорчен, он извращен, и я не хочу быть частью этого.
ИДЕН ГРЕЙДИ
ПРОЛОГ
Потеряна.
Один
ТОБИАС
Звук поворачивающегося замка в двери эхом отдается вокруг меня, заставляя мои глаза моргнуть, но моей реакции все еще недостаточно, потому что кто-то тянет меня сзади за рубашку, прежде чем я успеваю что-либо разглядеть. Свет все еще не горит, так что, должно быть, раннее утро. Что за черт?
— Просыпайся, маленький засранец, — рычит охранник, опуская мои ноги на пол рядом с кроватью, пока я смотрю на взрослого мужчину, его рука все еще сжимает мою футболку у горла. Гребаная колония для несовершеннолетних и эти гребаные охранники. Все они приспешники моего отца. Хотя я не слишком знаком с этим парнем.
— Что происходит? — спросил я. Я слышу рычание Ксавьера, и когда я смотрю в сторону его кровати, я обнаруживаю, что его держат так же, как и меня, когда кто-то включает свет, на секунду ослепляя меня. Быстрый взгляд справа от меня показывает, что Хантер в точно таком же положении.
Черт возьми.
— Тебя ждут во дворе, — заявляет Берни, охранник, удерживающий меня, и я, наконец, прихожу в себя настолько, чтобы попытаться толкнуть его в грудь, но он только ухмыляется мне сверху вниз. — Наденьте на них наручники, нам нужно идти.
Я борюсь с другими охранниками, которые окружают меня, но мое четырнадцатилетнее "я" недостаточно сильно, чтобы устоять на ногах, и я вынужден развернуться. Я чувствую прикосновение металла к своим запястьям, когда они борются со мной, прижимая меня к стене камеры.
Когда они начинают вытаскивать нас из нашей крошечной угловой комнаты с кремовыми стенами, покрытыми потертостями и пятнами, я мельком замечаю Хантера и Ксавьера, которых тащат за мной. Может быть, мы здесь потому, что Илана так решила, но мой отец, Грант Холмс, начальник тюрьмы, всегда получает огромное удовольствие от того, что кто-то выбивает из нас дерьмо. Я не думаю, что когда-нибудь пойму почему, и на данный момент меня это не настолько волнует, чтобы пытаться это выяснить.
Тишина заполняет залы, когда мы втроем выстраиваемся в шеренгу, позволяя охранникам снова вести нас навстречу нашей судьбе. Качая головой, я пытаюсь ускорить процесс пробуждения, потому что у меня такое чувство, что во дворе нас ждет очередная взбучка. Надеюсь, это последняя, прежде чем мы снова сможем убраться отсюда ко всем чертям. Мой отец облажался с нами, когда мы приехали, и, похоже, он ждал, пока большая часть синяков заживет, так что меня бы не удивило, если бы он был готов пометить нас новыми.
Адреналин струится по моим венам, когда они открывают дверь во двор, я слышу ворчание Ксавье: — Будь начеку. Эти ублюдки забыли, с кем связались. — К счастью, никто из охранников, похоже, не обращает на него внимания и не слышит, что он хочет сказать.
Всегда оптимист в любой ситуации, Ксавье прав. Мы чувствуем, что ось медленно меняется в нашу пользу, особенно с тех пор, как мы прибыли, но наиболее определенно с тех пор, как мы были здесь в последний раз. Люди осознают нашу ценность, или, что более важно, заключенные осознают.
Ночное небо приветствует нас, когда мы выходим на улицу, прожекторы, окружающие двор для взрослых, — единственное, что освещает территорию, и, как и ожидалось, горстка мужчин ждет посередине. Позволяя охранникам тащить нас вниз по ступенькам и по грязной дорожке, мы останавливаемся прямо перед пятью заключенными, стоящими вокруг стола.
— Сделайте так, чтобы было больно, парни. У вас десять минут, — говорит Берни с усмешкой, подталкивая меня вперед, и я чуть не спотыкаюсь о собственные ноги. Остальные охранники не произносят ни слова. Иногда это потому, что у них действительно есть совесть, но это все равно не мешает им выполнять приказы начальника тюрьмы.
 
Никто не отвечает ему, когда охранники отступают, оставляя Ксавьера, Хантера и меня здесь со все еще скованными руками, лицом к лицу с мужчинами лет двадцати, если не тридцати, которых я совершенно не знаю. Превосходно.
Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как захлопывается тяжелая металлическая дверь, это не изменит неизбежного. Ксавьер встает слева от меня, в то время как Хантер подходит справа, глядя на мужчин сверху вниз. Мы ждем их первого шага, пока они оглядывают нас.
Тишина нарастает, и я сжимаю руки в кулаки, пытаясь подготовиться к тому, что должно произойти. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем все пятеро расслабили плечи и откинулись на деревянную скамью позади себя. Но я пока отказываюсь терять бдительность. Наше положение выросло в колонии для несовершеннолетних, а не там, где разгуливают взрослые.
— Так кто из вас, ребята, Тобиас Холмс? — спрашивает парень, сидящий во главе стола. Я замечаю шрам, пересекающий его лицо, начинающийся на лбу и доходящий до самой шеи. Неровность зажившей раны привлекает мое внимание, но я прочищаю горло, отказываясь прятаться.
— Я, — отвечаю я, и широкая улыбка растягивается на его лице, заставляя меня выпрямиться.
— Итак, кто же Ксавьер и Хантер? — он продолжает, переводя взгляд с моих друзей, которые продолжают смотреть ему прямо в глаза, когда я следую за его взглядом.
— Это, блядь, имеет значение? — Ксавьер выплевывает язык, и ухмылка парня становится шире.
— Тогда это сделало бы тебя Ксавье, — говорит он, указывая прямо на Ксавье, прежде чем ткнуть пальцем в Хантера. — А ты, должно быть, Хантер. Кто-нибудь из вас знает, кто я?
Я бы солгал, если бы сказал, что знаю, но я просто пожимаю плечами, пока Ксавье продолжает говорить о большой игре.
— А мы должны знать? — он возражает, и парень хлопает в ладоши, по-видимому, в ответ на реплику Ксавьера.
— Ну, я Марко. В деле на всю жизнь, детка, но знаете, кто еще есть здесь? Хм? Мой младший брат. Вы знаете, как его зовут? — Он вообще собирается дать нам шанс ответить на его вопросы или просто продолжит забрасывать нас ими? — Далтон Бун. — Уперев руки в бедра, он наблюдает, как осознание омывает наши лица.
Ну, я помню это имя, он с нами в зоне для несовершеннолетних. Он имел дело с кучей дерьма, им помыкали во дворе, и мы вмешались. Я даже не уверен, зачем мы это сделали, но люди, блядь, слушали, когда мы требовали, чтобы все следовали нашим гребаным правилам, и по большей части это, казалось, работало.
Нам пришлось запачкать руки, заработав несколько дополнительных синяков в драке, прежде чем нас отправили в одиночки, но Далтон отчаянно старался сделать все, чтобы угодить нам, как и девяносто процентов всех остальных в колонии для несовершеннолетних. Это вселило в меня надежду на более крепкий союз, когда мы снова будем здесь, потому что, черт возьми, Бог знает, что это не в последний раз.
— Он говорил, что вы, ребята, прикрывали его спину и перестраиваете то дерьмо, которое творится в колонии для несовершеннолетних. Это правда? — он спрашивает. Четверо его друзей продолжают молча наблюдать за нами, как хорошие маленькие солдатики, ожидая нашего ответа.
— Возможно, мы внесли некоторые изменения, — наконец отвечает Хантер, но Марко качает головой.
— Я хочу поговорить с мальчиком начальника тюрьмы, — требует он, его взгляд прикован к моему, и мне приходится сдержаться, чтобы не закатить глаза. Он должен видеть, что я не лажу со своим отцом, поэтому я не понимаю, почему это имеет значение. Если только он не проверяет меня.
— Мы — единое целое. Не имеет значения, с кем из нас ты говоришь. Это утверждение будет исходить от всех нас.
Обдумывая мои слова, он смотрит на нас троих, поджимая губы и заглядывая нам в глаза. Я не знаю, что он ожидает найти, но в конце концов он пожимает плечами, и мне приходится сдержать хмурый взгляд.