Отпуск на двоих

«Ты предал мое доверие, – пошутила я. – Ну все, я иду к твоим братьям. Скажу им, чтобы они прислали мне твои детские фотки».
Он тут же мне прислал памятную фотографию Грустного Щеночка, снятую в пятницу: лицо размыто, уличные фонари отбрасывают на одежду яркий оранжевый отблеск.
«Ты злая», – написал он.
«Это что, стоковое фото, которое ты сохранил ради подобных случаев?» – спросила я.
«Нет, – ответил он. – Я сделал фото в пятницу».
«Как-то ты поздно гуляешь по Линфилду, – заметила я. – Что там вообще открыто в такой час? Закусочная?»
«Как выяснилось, если тебе исполнилось 21 год, в Линфилде полно развлечений, – ответил Алекс. – Я был в Бердисе».
Бердис – это бар (и, как утверждается, «и гриль»), оформленный в тематике гольфа. Стоит он напротив моей старшей школы.
«Бердис? – напечатала я. – Фу! Там же только учителя пьют!»
Алекс незамедлительно прислал мне еще одну фотографию Лица Грустного Щеночка, но на этот раз хотя бы свежую: на ней он был в серой футболке, его взъерошенные волосы торчали во все стороны, а за спиной виднелась деревянная спинка кровати.
Значит, он тоже сидит на кровати. И пишет мне. И когда он возился в своем классе, то не просто думал обо мне – он даже потрудился найти старый школьный альбом с моей фотографией.
Я заулыбалась во весь рот. От восторга у меня шумело в голове. Удивительнейшим образом этот разговор ощущался совсем как самое начало нашей дружбы: когда каждая эсэмэска кажется самой смешной на свете, а каждый быстрый созвон превращается в полуторачасовую беседу – пусть мы и встречались всего пару дней назад. Я вдруг вспомнила, как в один из наших первых телефонных разговоров – задолго до того, как я начала считать Алекса своим лучшим другом – я сказала, что я ему перезвоню, потому что мне нужно отойти в туалет. Затем мы снова созвонились, проговорили еще час, и тут уже Алексу понадобилось сделать перерыв по той же причине.
К тому моменту мне уже казалось глупым вешать трубку только для того, чтобы случайно не услышать журчание мочи в унитаз, поэтому я сказала, что он может не вешать трубку, если хочет. Алекс, конечно, предложением не воспользовался – ни тогда, ни после, – но я с тех пор часто писала прямо посреди разговора. С его разрешения, конечно.
А теперь вот я сидела и глупо трогала его фотографию кончиками пальцев – словно каким-то образом я могла почувствовать его прямо через экран, словно сейчас мы окажемся ближе, чем мы были все эти два года. В квартире была я одна, и никто меня не видел, но чувствовала я себя все равно по-идиотски.
«Шучу! – написала я. – Когда я в следующий раз приеду домой, нам нужно будет сходить надраться с миссис Лаутценхайзер».
Даже не подумав, я отправила сообщение, и тут до меня дошло. Рот мгновенно пересох.
Когда я в следующий раз приеду домой.
Мы.
Я, наверное, зашла слишком далеко? Звучало это так, будто мы должны провести время вместе, да?
Алекс на это никак не отреагировал. Просто написал:
«Лаутценхайзер стала трезвенницей. Еще она перешла в буддизм».
Ни положительной реакции на мое предложение, ни отрицательной. Это побудило во мне желание немедленно добиться ответа.
«Тогда, видимо, вместо этого нам придется сходить к ней за духовным просветлением», – написала я.
Алекс печатал ответ слишком уж долго. Все это время я сидела, скрестив пальцы на удачу, и усердно посылала Алексу телепатические приказы: не вздумай отказываться! Не вздумай!
Боже ты мой.
Я-то думала, что у меня все хорошо, что я оправилась от нашего дружеского разрыва, но теперь, когда мы снова разговариваем, я с каждой минутой скучаю по нему все больше.
Телефон завибрировал у меня в руках. Два слова:
«Видимо, да».
Не самый лучший результат, но хоть что-то.
Я была опьянена происходящим. Всеми этими фотографиями из выпускного альбома, обменом селфи, самой идеей, что Алекс сидит сейчас на кровати и пишет мне сообщения. Может, я давила на него слишком сильно, может, задавала слишком много вопросов, но остановиться я не могла.
 
Целых два года я мечтала попросить Алекса дать нашей дружбе еще один шанс, но я так боялась получить отрицательный ответ, что ни разу ничего не сказала.
Молчание нам воссоединиться не помогло. И я скучаю по нему: я скучаю по тому, как мы проводили время вместе, я скучаю по летним путешествиям. И я знаю – в моей жизни все еще есть одна вещь, которую я по прежнему очень-очень хочу, и у меня есть только один способ узнать, могу ли я ее получить.
«А ты, случаем, не свободен в школьные каникулы? – пока я это печатала, меня трясло так сильно, что зубы начали стучать. – Я думаю отправиться в отпуск».
Я сделала три глубоких вдоха и быстро нажала «отправить».
  
Глава 5
 
Одиннадцать летних сезонов назад
Иногда я видела Алекса Нильсена на территории кампуса, но мы ни разу не заговаривали, пока не кончился первый учебный год.
На самом деле все это устроила Бонни, моя соседка по общежитию. Когда она сказала, что у нее есть приятель с юга Огайо, который ищет попутчика для поездки домой, я и не подумала, что речь идет о том самом парне из Линфилда, которого я встретила в первый же вечер.
Основная причина моей недогадливости заключалась в том, что Бонни оставалась для меня полной загадкой. Все девять месяцев она появлялась на пороге общежития только для того, чтобы сходить в душ и переодеться, после чего отправлялась в квартиру своей сестры. То, что она вообще знала, что я из Огайо, было само по себе удивительно.
Я подружилась с несколькими девушками с нашего этажа – мы вместе ужинали, смотрели фильмы, ходили на вечеринки, – но Бонни не входила в наш тесный круг первогодок, подружившихся исключительно из необходимости обзавестись социальными отношениями. Так что идея, что ее другом мог оказаться тот самый Алекс из Линфилда, не пришла мне в голову, даже когда она дала мне его имя и номер телефона, чтобы мы могли договориться о встрече.
Когда я в назначенное время спустилась вниз и обнаружила Алекса, ждущего меня у машины, я удивилась. А вот по его спокойному, несколько страдальческому лицу было ясно, что он-то прекрасно был осведомлен о таком развитии событий.
На нем была та же самая футболка, что и в первый день нашей встречи, ну или он купил несколько запасных штук, чтобы можно было носить эмблему любимого университета без перерыва.
– Так это ты! – закричала я с другой стороны дороги. Он пригнул голову, заливаясь румянцем.
– Ага. – И не произнеся больше ни слова, он подошел ко мне, забрал сумки и принялся загружать их на заднее сиденье машины.
Первые двадцать пять минут мы ехали в неловком молчании. Еще хуже было то, что мы попали в жуткую пробку, так что уехали не так уж и далеко.
– У тебя есть аудиопровод? – спросила я, копаясь в центральной консоли. Алекс перевел на меня взгляд, и рот у него скривился.
– Зачем?
– Потому что я хочу проверить, смогу ли я прыгать через скакалку, пока пристегнута ремнем безопасности, – фыркнула я, складывая на место влажные салфетки и антисептик для рук, которые я успела переворошить в поисках кабеля. – А ты как думаешь? Чтобы мы могли послушать музыку.
Плечи Алекса приподнялись вверх, придавая ему сходство с черепахой, пытающейся спрятаться в панцирь.
– Что, прямо в пробке?
– Ну… – произнесла я. – Как бы да?
Его плечи поднялись еще сильнее.
– Тут столько всего творится…
– Мы едва движемся, – заметила я.
– Это да, – он поморщился. – Но мне сложно сосредоточиться. И все еще жмут на клаксоны, и…
– Ладно. Без музыки так без музыки. – Я откинулась на спинку кресла и вернулась к прежнему занятию: принялась бездумно таращиться в окно. Алекс вдруг многозначительно откашлялся, словно хотел что-то сказать, но не мог решиться.
– Да? – обернулась я.
– Не могла бы ты… перестать это делать? – Он дернул подбородком в сторону окна, и я поняла, что все это время барабанила по стеклу пальцами. Я сложила руки на коленях, но еще через какое-то время заметила, что машинально притопываю ногой.