Пути и перепутья (СИ)
— Выходит, вы не удивлены? — она лукаво склонила голову набок.
— Я люблю удивляться. Это лучшая из радостей, доступных человеку.
— А я не люблю. — Она впервые заговорила о личном. — Мне нравится незыблемость. Когда гипотезы подтверждаются, теоремы доказываются, и новый химический элемент открывают в тех условиях и в то время, которое предсказала наука.
— Я это понял, Луэрмин-Нома. — Павлыш не мог вспомнить, как обращаются у сферид к взрослой женщине, поэтому просто назвал ее по имени. — Но ведь мне придется удивиться сегодня?
— Нет. Но мне хотелось бы, чтобы вы задумались. Присядьте в кресло.
— О… задумываться — не мой конек, — проворчал Павлыш, когда она пристегивала его креплениями перед десятком огромных экранов высотой с многоэтажный дом. И закреплялась в кресле помощника сама.
Миров было множество, но они, как и генетический код на разных планетах, оставались почти неизменными по своей внутренней наполненности. Сферида из космоса и муха с земли — суть одно и то же. Земля-1 и Земля-894, разительно отличные друг от друга, тоже были одним.
Просто на Земле-894 в один прекрасный момент развелось слишком много Павлышей, мечтающих о хлопающих над головой парусах каравелл Колумба. Павлыши вышли в космос, преодолели трудности роста, не ввязались в гонку вооружений и развили до небывалых высот свои гуманистические идеалы.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что находя другие миры в своей Вселенной-894, они брались обустраивать их для жизни радостной и легкой. В тех мирах жилось не радостно и не легко, у добровольцев было много работы. И работа эта приносила им много боли.
Луэрмин-Нома начала с показа документального фильма об этих людях. Об их возвращении из других миров и об их попытках, неуклюжих, болезненных, устроиться в своем обожаемом, но уже потерянном прошлом.
— Психика человека устроена очень сложно, — рассказывала она, не мешая Павлышу слушать диктора, как будто использовала другой канал восприятия, ее слова запоминались легко, а речь текла размеренно, плавно. — Поэтому ни вы, ни ваши ровесники из этого пласта реальности так и не научились полностью справляться с синдромами и расстройствами, вызванными сильными переживаниями. Мы — проще. Вы усложнили подъем Аиэлоса-Оэ по карьерной лестнице, внесли хаос в его работу, но тем не менее не заставили его изменить своим идеалам. Я не знаю, хорошо это или плохо. Я против того, чем он занимался.
— Это называется профессиональное выгорание. У вас его, как я понимаю, просто не бывает.
— Профессиональное выгорание — слишком слабое понятие. Не передает суть.
Луэрмин-Ному, судя по всему, трогала разворачивающаяся перед их глазами история. Павлыша она угнетала. Он представлял себя на месте молодого землянина, который оказался в грязном средневековом мирке, жил по его законам и еще пытался кого-то спасти. И понимал, что свихнулся бы сразу, в первые две недели.
Павлыш выпрямлял пальцы, укладывал ладони на поручни кресла и старался не представлять под ними гладкий приклад и ствольную коробку автомата с Муны.
Жители Муны умели убивать, и автоматы делали хорошие.
Сферида глянула на него искоса.
— Вы не хотите увидеть, чем все закончится?
— Я знаю, чем все закончится. Объясните мне, зачем они вмешались в это, если знали, что не выдерживают?
— То есть вы, Владислав, считаете, что, вмешиваясь в ход работы Аиэлоса-Оэ на Форпосте, поднимая местных жителей на бунт против власти «духов», вы были правы. Потому что держались отстраненно. Не вживались в их мир. Не понимали их обычаев. При этом ученый, который все это проделал на Форпосте, и молодой человек, который проделал то же самое только что, на ваших глазах, они — ошибались?
— У меня плохо с эмпатией. Проклятье!
В этот момент темный, расцвеченный лишь огнями факелов, экран просветлел. Это молодой землянин отошел от двери, держа на руках девушку, свою любовницу, как понял Павлыш. Из горла и из груди у нее торчали арбалетные стрелы.
Такая глупая смерть — она всего лишь подошла к окну. Тут ничего было не сделать, но все же Павлышу стало обидно и жутко.
У него на глазах умирали люди. Но не так… Не настолько глупо. Больше всего девушка на руках землянина напоминала Речку: такая же маленькая, скорченная, так же безвольно свешивается рука, только без синеватых когтей.
Если бы Павлыш был там, возможно, подключил бы девушку к диагносту и как-то спас. А нет — послал бы космограмму и попросил аппарат корон. Но в этом мире не было аппарата корон. Да и диагност было не достать. Поэтому все, что оставалось исследователю с Земли — убивать. И он убивал.
— У вас все в порядке с эмпатией…
Луэрмин-Нома осторожно, по одному разжимала пальцы Павлыша. Экраны давно погасли.
— Я показала вам не самый страшный эпизод. Есть записи куда более чудовищные. Просто скажите мне, какие выводы вы сделали?
— Я не школьник, а вы не учитель! — вспылил Павлыш — и ему тут же стало стыдно. — Я не готов сказать вам, что понял, осознал, проникся. Что буду искать табличку «Не влезай, убьет» на каждой планете, на которую сунусь. Я не мерило человечности. Просто корабельный врач. Который ничего не понял из вашего представления и хочет домой.
— Это хорошо, — Луэрмин-Нома вдруг улыбнулась с какой-то тихой нежностью, словно кошка, вспоминающая о съеденной сметане. — Я хотела, чтобы у вас не осталось ответов. Ваша беда — и беда тех, кто с вами сталкивается — в том, Владислав, что вы держите в голове ответы на все вопросы. Вычитали их из книг, усвоили в школе. Что-то вроде свободы, равенства, братства, права на самоопределение и на чистоту совести. И применяете их ко всем без разбору. Мне совсем не завидно, что вам поставили бронзовое изваяние на Форпосте. Но мне не нравится, что аборигены, жаждущие удачи на охоте, приносят вам жертвы. Говорите, вы корабельный врач? Нет, Владислав, вы — камень, брошенный в пруд. Живите с этим, как хотите.
Ее пальцы пробежали по руке Павлыша. И она сказала, чуть обернувшись к экранам:
— Знаете, у меня есть еще один фильм. Про еще одного человека с Земли-894, который устроил инцидент наподобие вашего, только с более катастрофическими последствиями, на планете Саракш. Подслащу вам пилюлю: в нашем с вами слое пирога она самоуничтожилась.
— Это месть, Луэрмин-Нома? — спросил Павлыш рассеянно.
— Это моя работа, — покачала головой сферида. — Но если вы не захотите смотреть, я пойму.
— Нет. Пожалуй, давайте посмотрим. Помните, что я говорил вам про любопытство?
— Вы безумец.
И впервые за вечер Павлыш ничего не возразил ей, потому что склонен был согласиться.
МКБ-10
Львиная доля
Кроссовер «Львов Эльдорадо» с «Жуком в муравейнике».
…А потом Майя сказала мне: «Ты ведь не человек, Лев».
Она сказала это — и засмеялась в ладошку, как будто была девчонка и вместе со взрослыми придумала веселую шутку, которую со мной и разыграла.
Она добавила, все еще закрывая рот рукой, отчего голос ее звучал чуть невнятно:
«Ну как можно было не понять, что я говорю по указке? У меня целая толстая тетрадь с легендой о тебе, я всю ее выучила и всю ее тебе пересказала. А на самом деле никакого общего детства у нас не было. Я тебя не знала. Просто участвовала в эксперименте с твоей ложной памятью».
Я не стал спрашивать ее, зачем. Я не вспомнил слова «зачем», я вообще забыл все слова. Кому-то нужно было, чтобы я помнил Майю тоненькой дикой девочкой с невыносимой улыбкой, спрятанной в уголках сжатых губ. Девочкой-лезвием: можно согнуть, а если перевернуть острием, то войдет тебе в руку, как в масло. С кем-то она и была, должно быть, такой. С кем-то, но не со мной.
— Дрянь, — сказал я Майе, хотя имел в виду не ее. — Просто дрянь.
