Пути и перепутья (СИ)
— Ну, знаете, Холмс, я никогда не считал крестьян дураками, — замечание друга, пожалуй, несколько меня покоробило. В армии мне доводилось общаться с разными людьми, были среди них и выходцы из довольно глухих деревенек. И многие из них на поверку оказывались гораздо умнее, сметливее и приспособленнее к жизни, чем большинство рафинированных горожан.
— Не кипятитесь, друг мой, — поспешил успокоить меня Холмс. — Я вовсе не считаю, что вам свойственен столичный снобизм. Я лишь хочу сказать, что горожане умеют жить в городе, а крестьяне — в сельской местности. Это абсолютно разные навыки, разные блага и разные опасности. Приехав в город, большинство деревенских становятся легкой добычей всевозможных мошенников, а горожане, оказавшись вдали от цивилизации, совершенно теряются и постоянно подвергают свою жизнь опасности. Так что причины взаимного недоверия более чем очевидны и вполне понятны. Главное для горожан — всегда помнить об этом, общаясь с крестьянами и пытаясь понять их слова и поступки.
— Кроме того, крестьяне значительно лучше подготовлены к выживанию в глуши, нежели мы, городские жители, — добавил я. — Так что версию об их глупости я и сам считал совершенно несостоятельной.
— И авторы, и сторонники этой бредовой гипотезы совершенно упустили из виду тот незначительный факт, что люди жили в Жеводане на протяжении даже не веков, а тысячелетий, и все это время прекрасно справлялись с любыми чудищами, даже когда не имели огнестрельного оружия. И если в данном случае отточенные веками навыки борьбы с хищниками дали сбой — значит, произошло что-то действительно экстраординарное, — улыбнулся Холмс. — Добавлю еще, что для сельских жителей приезд в родную деревню горожан гораздо страшнее тысячи волков, — продолжил он. — Господ надо кормить хлебом, молоком и мясом — в прошлом веке все это у крестьян нередко просто отбирали. Господа любят охотиться — и как минимум распугают в лесу всю дичь; а еще они могут на полном скаку потоптать посевы на полях, домашнюю живность и крестьянских детей, случайно оказавшихся на дороге. Наконец, господа очень романтичны — и, значит, непременно сломают жизнь самым красивым деревенским девушкам… Так что если крестьяне раз за разом жаловались и призывали на помощь горожан — ситуация и впрямь была смертельно опасной.
— Да, с этим не поспоришь, — кивнул я, вспоминая наиболее жуткие картины, встававшие у меня перед глазами при упоминании о звере. Двести пятьдесят человек… Кем бы ни был этот монстр, он вырезал не одну деревню.
— Столь же неубедительна версия о том, что историю Зверя искусственно раздула пресса: местный «Авиньонский курьер» и парижская «Газетт», — продолжил Холмс свои рассуждения. — Начну с того, что сама по себе история слишком неправдоподобна, чтобы быть вымышленной.
— Отчего же? — возразил я. — Сама по себе история весьма и весьма романтична в той жутковатой манере, какая свойственна, пожалуй, современным готическим романам. Возьмем, к примеру, сочинения некоего мистера По…
— Вы же знаете, Уотсон, я не читаю беллетристику, — отмахнулся Холмс. — И тем не менее рискну предположить, что сочинитель придумал бы все гораздо красивее и логичнее. Как элегантно смотрелся бы в качестве неуловимого убийцы огромный африканский лев! Неплохо выглядела бы и семья огромных волков: вожак величиной с лошадь, его подруга чуть меньше размером, зато с полосой серебристого меха на спине. А вспомните огромную собаку с горящими глазами и пастью! Просто, но очень эффектно. А тут… Ни складу, ни ладу. Зверь неизвестного науке вида нападает только на крестьян и пожирает их — никакой романтики. Уйма противоречивых сведений и полное отсутствие изящества! Понимаю, конечно, что в авиньонской редакции вряд ли работали люди, равные талантом Диккенсу и Гюго, но даже для среднего ума эта история чересчур нелепа и нелогична. Такое придумать просто невозможно, да и незачем.
Я поморщился. Откровенно говоря, доводы Холмса меня не убедили. Тот же, заметив мое явное сомнение, добавил:
— Есть тут и еще одна странность. Нельзя забывать, что в прошлом веке слухи распространялись гораздо медленнее, чем сейчас. Сначала о чудище написали в Авиньоне, и только через некоторое время сенсация дошла до столицы. Но и сегодня в английской провинции влиятельный аристократ вполне способен сильно испортить жизнь сотрудникам любой местной газеты. А почти полтора века назад во французской глубинке знать была практически всесильна. Почему же граф д’Апше, на чьих землях якобы бесчинствовал Зверь, позволил авиньонским газетчикам распространять заведомо ложные новости, показывающие хозяина здешних мест слабым человеком, неспособным защитить своих подданных от опасного хищника? Такая слава никого не порадует, а клевета — уголовное преступление. Нет, если граф не смог или не захотел остановить журналистов — значит, реальность была еще страшнее, чем они о ней писали.
— Вот этому я верю! — Я улыбнулся. — Но с сочинителями, признайтесь, друг мой, вы дали маху.
— Возможно, — не стал отрицать Холмс. — Но тем приятнее, что в конечном счете мне удалось вас убедить… — Он помолчал некоторое время, сосредоточившись на трубке и рассматривании пламени камина. — И еще одна версия отправляется в мусорную корзину, — проговорил он наконец: — версия о профессиональной несостоятельности охотников, отправленных королем для поимки Зверя. Спору нет, придворные, которые организовывали королевские охоты, были близки ко двору, что приносило им множество выгод. Но лизоблюдов и честолюбцев эта должность все равно вряд ли привлекала: уж очень она опасная. Животные всегда остаются животными. Лошадь способна потерять голову и пуститься бежать куда глаза глядят от любого резкого звука, даже от треска сломанной ветки. Сколь тщательно ни готовь лес к охоте, все равно разъяренный и опасный зверь может появиться перед королем в самый неожиданный момент. И ко всем внезапным опасностям придворные охотники должны быть постоянно готовы. Нет, такая работа не для лизоблюдов, а для смелых, уверенных в своих силах, наблюдательных людей с железными нервами. Тем более все это верно для провинциальных охотников, прославившихся именно добычей волков, — их король тоже посылал в Жеводан. И если ни крестьяне с их многотысячелетним опытом выживания, ни охотники, никогда не теряющие бдительности, не смогли поймать Зверя — значит, это действительно был очень опасный и непредсказуемый хищник. Точнее, не хищник в привычном нам понимании.
— Неужели вы считаете Зверя оборотнем, Холмс? — искренне удивился я. — Минуту назад вы отмели всякую возможность сверхъестественного происхождения жеводанского убийцы!
— Нет, — поспешил разуверить меня Холмс. — Более вероятной мне кажется другая гипотеза. Чтобы понять, почему люди так долго не могли поймать Зверя, рассмотрим его повадки. Скажу сразу: они не просто нетипичны, а абсолютно невозможны для дикого животного. Но сначала хочу предупредить: отметая заведомо неверные версии, я руководствовался обычным здравым смыслом. Оценивая повадки Зверя, вынужден буду руководствоваться известными мне источниками — не в последнюю очередь газетными статьями. А тот факт, что журналисты не могли полностью выдумать или до неузнаваемости исказить страшную историю, не значит, что они ее совсем не приукрасили. У меня нет и в ближайшее время не будет возможности съездить в Жеводан и изучить местные архивы, так что проверить достоверность каждого факта я не сумею. Поэтому очень прошу вас, Уотсон: если вы заметите, что, делая выводы о повадках Зверя, я принимаю как данность лишь одно обстоятельство, не замечая остальные, — пожалуйста, скажите мне об этом.
— Буду счастлив помочь вам, Холмс, — кивнул я и приготовился слушать. Следить за рассуждениями моего друга всегда было для меня истинным наслаждением. И особенно льстило мне то, что сейчас я мог, и должен был, попытаться найти брешь в его логических построениях. Весьма почетная, но невероятно трудная задача.
— Начнем по порядку, — проговорил тем временем мой друг, не торопясь набивая трубку. Ему нравилось рассуждать о делах, неспешно покуривая отличный виргинский табак. — Первую странность поведения Зверя помогли мне заметить именно вы, Уотсон. Не уверен, помните ли вы разговор, случившийся в самом начале нашего знакомства. Я расспрашивал вас об Индии и в числе прочего осведомился, верно ли то, что тигр, хоть раз отведавший человеческого мяса, впредь не может отказаться от него. Вы ответили, что в данном утверждении все поставлено с ног на голову. Тигры действительно иногда едят людей, но занимаются этим обычно старые, ослабленные звери, которых более молодые хищники согнали с привычных угодий. Тигры-изгои не могут найти себе новое место для охоты на обычную дичь, поэтому вынуждены есть людей.