Пути и перепутья (СИ)
Митос отвёл глаза в сторону, а Байрон подумал, насколько же жалкой выглядит эта их встреча.
Впрочем, сейчас ни один из старинных приятелей, неожиданным образом столкнувшихся в речном жилище Горца, не выглядел удивлённым.
— Маклауд?
Митос видел перед собой знакомое, но уже чужое лицо. Полузабытый друг, случайная встреча с которым вроде как не вызвала никаких особых чувств.
Это было так нормально и так обыденно, что Митос почувствовал, как заскрежетали его зубы. Это была не досада и не отголоски боли или душевной бури. Не трепет каких-то неведомых сердечных струн. Ничего такого, лишь факты, которые необходимо было принять.
Бывший хороший, если не лучший, друг никогда не станет тем приятелем, с которым можно сходить в бар к Джо и пропустить там стаканчик-другой, убив пару часов жизни на старые воспоминания. Когда накал дружбы падает, тонет в песках прожитых лет, всегда возникает замешательство, а потом и жгучее неудобство. Приветствие произносится с картонной улыбкой, слова цедятся сквозь зубы. Почти сразу ощущается острейшее желание немедленно изгнать из сердца того, кого однажды туда впустил. Но просто так не прогонишь, там навсегда остались его следы — остывшие и никому не интересные.
Они там были, и даже Митос не знал, что с ними делать.
— Маклауд скоро придёт. Он отлучился по какому-то важному делу, а я тут… не знаю, тебя ждал. Наверное, — сказал Байрон, нахмурив брови.
В кои-то веки поэт вёл себя тихо, будто не знал, что говорить и что делать. Куда спрятать от приятеля заметно дрожащие руки.
— Меньше всего ожидал увидеть тебя здесь. Ты друг Мака?
— Или враг? Ты это хотел спросить? — губы Байрона изогнулись в горькой усмешке. — Не надо, не уточняй, я сам всё расскажу. Видишь ли, Док: ты не так далёк от истины.
Байрон, доселе сидевший за столом, покинул удобное кресло, чтобы переместиться на диван. Он прошёл рядом с Митосом с видимой опаской, будто тот представлял собой сумеречный фантом, один из тех, что поэт перестал видеть лишь недавно, освободившись от дурных привычек.
— Не предлагаю тебе выпивку по двум причинам, — с этими словами Байрон рухнул на диван. — Я завязал с ней — это во-первых.
— А во-вторых? — спросил Митос машинально.
— Я не знаю, где Дункан хранит божественный нектар.
— Зато я знаю.
Митос двинулся по направлению к нужному сундуку и, проходя мимо, похлопал Байрона по плечу. Поэт не видел, но выражение дружеского участия, этот хлопок, прикосновение, своеобразный шаг навстречу дался Митосу нелегко: Митос чувствовал внутреннее напряжение, барьер, который преодолел с трудом. Он не мог понять, откуда растут ноги у этой проблемы, и собирался разобраться, правда, не знал, с чего начать.
* * *— Ничего удивительного, Бен. Как только мы с Маклаудом увидели друг друга, то сразу поняли: вызова не избежать. И если бы не хитрый ум нашего славного падре, ты бы лишился одного из своих друзей.
Байрон сделал глоток, ему хотелось пить, в горле першило — и он пил.
— Я почти уверен: Маклауд бы меня победил. Он отлично владеет катаной.
Байрон выдавил из себя короткий смешок.
— Никаких шансов для поэта. Ни малейших.
Митос потянулся за бутылкой, нужно было хоть чем-то заполнять длинные паузы, и долил вина в свой бокал.
— Маклауд не всегда убивает тех, к чьей шее приставляет клинок, — счёл нужным заступиться за Горца Митос. — Мою голову, к примеру, он так и не взял.
— А мою бы взял, — ухмыльнулся Байрон, и Митос удивился, насколько беспечно некоторые люди относятся к вопросам жизни и смерти. Хотя почти сразу он вспомнил, с кем имеет дело, и успокоился: Байрон ничуть не изменился и по-прежнему всем известным играм предпочитал игру со смертью. Переубеждать приятеля Митос не стал, потому что знал, насколько тот упрям.
— Знаешь, — поэт подался вперёд, нащупав интересную тему, — мне недавно снился странный сон.
— А разве у тебя бывают нормальные сны?
— Нет, конечно, — отмахнулся Байрон, — но этот был своеобразным. Ты, я и Маклауд. Прелестная компания, ты не находишь?
— И что же мы делали втроём? Хотя могу представить…
— Что делали? — Байрон снова нахмурился. — Ничего особенного. Я что-то там натворил, не помню что. Наверное, кого-то убил. Неважно, в общем. Но Дункан не простил, он меня вызвал.
— А что же делал я? — встрял Митос. — Я не вмешался? Не может быть.
— Ну почему же, вмешался. Ты попытался отговорить Маклауда от поединка.
— Отговорил?
— Нет.
— Почему?
— Я не знаю, — вдруг понизил голос почти до шёпота Байрон. — А ты?
— Что я? — встрепенулся Митос.
— Ты знаешь?
— Откуда? Я не властен над твоими снами, Джордж.
— Да, конечно.
В глазах Байрона сверкнула искра задора, Митос успел её заметить, как и понять, что не следует ждать ничего хорошего.
Уж слишком хрупкий лёд под ногами, с Байроном всегда так.
— И всё-таки. Давай представим: открывается сейчас дверь, заходит Маклауд. У него плохое настроение, он видит меня — настроение, само собой, не улучшается. Он бросает мне вызов. Что станешь делать, Док?
«Что станешь делать ты, Митос?»
Митос сам задал себе этот вопрос за мгновение до того, как его же озвучил Байрон. За доли секунды перед глазами Бенджамена Адамса промелькнули ослепительные моменты его дружбы с поэтом Байроном. Он успел разглядеть обложку записной книжки со стихами, почувствовать запах жасмина с виллы у Женевского озера. Влюблённый взгляд Мэри Шелли и обречённый — её мужа Перси. Его слуха достигли пьяные выкрики Джорджи, женский смех, чей-то плач… Потом полились стихи. Их читал сам Байрон, и они были гениальны. А потом Бен услышал: «О, Док, я только что гулял по лезвию ножа, в моих стихах слишком много боли и отчаяния».
— Если бы Маклауд тебя вызвал, я бы всадил в него пулю прежде, чем он смог бы завершить свой любимый спич о том, что в конце останется только один. Я бы не дал ему убить тебя, а тебе — его. Уж поверь, я нашёл бы средство держать вас обоих далеко друг от друга.
— Я верю.
Байрон поставил пустой стакан на стол и добавил:
— Вода совсем не утоляет жажду. Вот уж никогда бы не подумал.
«Я хочу остаться для тебя тем, чью дружбу ты ценил. Хочу снова стать одним из тех, кто был так важен и значил так много. Я не хочу превратиться в смутное воспоминание, в бледную тень. Наша дружба — это страсть. И я надеюсь, она больше не нуждается в оправданиях».
— Так что всё-таки ты делал у Маклауда?
— Да так, консультировал по одному вопросу: ему принесли гитару, я её проверял. Кстати, отличный экземпляр, «Epiphone» 1945-го года. Я настоятельно рекомендовал Маклауду приобрести гитару, он обещал подумать. Только я не понимаю, о чём тут ещё можно думать?
— Но, Джорджи, он — бизнесмен, ему виднее.
— А мне кажется, всё дело в том, что у нашего дорогого Дункана отсутствует музыкальный слух, в противном случае, он бы не тянул с решением. Ты бы видел этот инструмент!
— Нет слуха?
— Угу.
— Всё возможно, тем более, что не от тебя первого я об этом слышу.
— Если он не купит «Epiphone», её куплю я.
Счастливый Байрон приобнял друга и предложил:
— Док, а давай заглянем в один бар, я, конечно, обещал Дарию, но он меня поймёт… Я только что вновь обрёл друга, которого потерял много лет назад, я взволнован и если немедленно не успокою нервы благородным скотчем, то за себя не отвечаю.
Кринн
Чмок, или Немецкое ограбление с английским акцентом
Единственным плюсом маскарадов, который он мог назвать, было то, что мода на них сходила на нет. Эти парады нелепицы и дурного вкуса вызывали у него тошноту. И Кронос был бы счастлив держаться от них подальше, что и делал, но получалось не всегда.
В этот вечер не получилось. Проклятая вечеринка фрау Золь была лучшей возможностью добыть документы из ее сейфа. Легче было только ее убить и забрать бумаги у трупа. К несчастью, эта женщина пока была нужна ему живой. Но ненадолго — еще пара месяцев, и она ответит за всю ту гамму чувств, которую ему приходилось испытывать среди толпы идиотов, переодетых в костюмы давно истлевшей эпохи барокко.