Не выпускайте чудовищ из шкафа (СИ)
- Думаешь, со мною будет?
Вместо ответа Зима лишь плечами пожала.
- А ты попробуй. Вы с ним одного поля… ну и вообще… он дочку в Петербург собирался отправить. А твоего влияния вполне хватит, чтобы поездка, скажем так, не слишком удалась.
- Предлагаешь угрожать тем, что испорчу ребенку жизнь? Это низко.
- Зато эффективно. Да и портить я не предлагаю. Только угрожать. Иди уже… а то матушка волнуется.
Матушка была у себя.
И вышла встречать. Оглядела с головы до ног. Вздохнула…
- Мне, конечно, хотелось, чтобы ты больше времени на свежем воздухе проводил, - сказала она, - но ты как-то слишком уж превратно все понял.
- Да просто так получилось… - настолько виноватым Бекшеев себя не ощущал… да пожалуй, никогда не ощущал. Даже в тот раз, когда, сбежав из дому, вернулся незадолго до рассвета, адски пьяным и жаждущим совершить какой-нибудь подвиг.
Например, цветы подарить.
С клумбы.
Тогда пострадали коллекционные матушкины розы, но сейчас вот…
- В лесу буря застала, - сказал он, оправдываясь. – Налетела. Пришлось пересидеть.
- Как самочувствие? – она подошла и протянула руку. А когда Бекшеев дал свою, пальцы сомкнулись вокруг запястья.
- Как ни странно, но вполне себе… горло вот першит слегка.
- Вижу. Легкая простуда, но в остальном… знаешь, беру свои слова обратно. Свежий воздух тебе определенно на пользу.
- И все?
Она пальцы разжала.
- А чего ты еще хочешь?
- Не знаю… но как-то… - он пощупал куртку. Мокрая. Но теплая. И пахнет дымом, еще лесом, грязью, пылью. – Ругать не станешь?
- Тебе лет-то сколько? Куда тебя ругать… поздно уже. Да и у меня своих дел хватает. Ты представляешь, десять тысяч населения, а ни госпиталя, ни хотя бы фельдшерского пункта! То есть, он числится на балансе, давече мы с Сомовым имели по этому поводу преинтересную беседу, он все сетовал на нежелание специалистов ехать в эту глушь, но почему-то, когда я сказала, что хочу восстановить работу, не обрадовался. Но…
Голос матушки долетал откуда-то издалека.
А в доме пахло съестным.
- Кстати, обед или завтрак на кухне найдешь… я тут наняла одну милую девочку, которая взялась готовить. Конечно, без изысков… как погода?
- Одевайся теплее.
- Это я уже поняла… так вот, я сперва посмотрю, что там с пунктом. Еще заявку составить надо на расходники. Бинты там, мази и прочее, чтобы с вечерним паромом передать. Но Сомов…
Бекшеев только головой покачал. Свежий воздух на Дальнем определенно обладал какими-то магическими свойствами. Давно уж он не видел матушку настолько… довольной жизнью?
Да, пожалуй.
И увлеченной.
Сомову оставалось посочувствовать, поскольку теперь она точно не отступится. И хорошо, если все обойдется этим самым фельдшерским пунктом.
- Кстати, я к Сомову намереваюсь заглянуть, - крикнул Бекшеев. – Сказать ему что?
- Что нужно, я уже сказала… я потом к Яжинским.
- Зачем?
- За надобностью, - она появилась вновь, на сей раз в легкой шубке, которая вряд ли могла защитить от здешних ветров. И шляпка эта с вуалеткой совершенно несерьезная.
Куртка нужна.
С капюшоном.
- Что? Слишком… вызывающе? Надо будет озаботиться гардеробом. И не смотри так. Там сугубо женское дело, которое к тебе отношения совершенно точно не имеет.
- Почему?
- Потому что сроки не совпадают! – рявкнула матушка, натягивая перчатки. – Иди уже, ешь, и куда ты там еще собирался…
- Погоди, а Софья…
- Еще вчера к себе вернулась. Я предлагала остаться. Очень… своеобразная дама. Она отказалась. Её Сапожников сопроводил. И да, она была совершенно уверена, что это безопасно.
Хорошо бы.
Если так, то… хорошо бы.
- Тогда ладно… только осторожней.
Матушка усмехнулась и протянула платок.
- Уж поверь. Меня уже научили быть осторожной.
Софья Сомова сидела с прямой спиной и строгим выражением лица. И смотреть она старалась не на Бекшеева, но на матушку, женщину, сам вид которой заставлял поежиться.
- Я совершеннейшим образом не понимаю, при чем здесь моя дочь, - снова повторил Сомов. – Какое отношение Софьюшка имеет… может иметь…
Он слегка сбился и махнул рукой.
- Впрочем, если вам надо с нею говорить, то говорите.
И упал в кресло.
В доме Сомовых было светло и роскошно, причем роскошь эта отличалась той неброской сдержанностью, за которой видится рука опытная и умелая.
Позолота?
Умеренно.
Лепнина вот, сохранившаяся с давних времен. Узорчатый паркет. Ковер турецкий, с бахромою. Столик на высокой ножке. Камин и коллекция фарфоровых балерин на полке.
Часы у стены в шкафу из темного дерева. Старинные с виду. И тикают громко. Маятник покачивается влево-вправо. И тиканье это – единственный звук, наполняющий комнату.
Спрашивать.
Надо.
Только о чем? Бекшеев вот понятия не имеет, как правильно разговаривать с девицами столь юными. И не желающими этой беседы, иначе Софья не отворачивалась бы к окну со страдающим видом. И губы не кусала от волнения.
- Вы знаете, Михаил очень любил вас, - тихо сказал он. – Поэтому и ввязался в… то…
- Помилуйте! – Анастасия Игнатьевна изобразила ужас.
И…
Изобразила.
Определенно. Актриса из нее никакая. А стало быть, новость – вовсе не новость.
- Это недопустимо…
- Замолчите, - Бекшеев поднялся. Кресло было мягким, удобным, но сидеть в нем почему-то не хотелось совершенно. – Так вот… я знаю, что вы собирались бежать…
- Невозможно!
- И понимаю ваши чувства…
- Да какие чувства! – голос Анастасии Игнатьевны Сомовой заполнил комнату. – О чем вы говорите? Вы хотите намекнуть, что моя дочь…
- Вон, - рявкнул Бешкеев, вдруг поняв, что терпения не осталось.
- Что?
- У вас несколько вариантов, - он постарался справиться с гневом. – Вы или садитесь и молчите до тех пор, пока я не разрешу вам говорить. Или уходите и не мешаете.
- В моем собственном доме…
- Или мы продолжаем беседу не в вашем доме. А вы потом объясняете вашим подружкам, за какой такой надобностью вашу дочь приглашали на беседу в участок.
- Александр! – подобный поворот госпожу Сомову явно не обрадовал. – Что он себе… как ты можешь позволить так с нами разговаривать!
- Хватит! – Софья вскочила. – Я… я больше не могу! И знала она! Она все прекрасно знала! Это она Мишу убила! Или папенька!
И ногой топнула.
К этакому повороту был не готов не только Бешкеев, но и сам градоправитель, который схватился за грудь.
- Софья, да как ты смеешь!
- Смею! – голос Сомовой звенел, а губы кривились. – Вы… вы его не любили! Вы все узнали! И решили нам помешать! А я его любила! Да! И любить буду! И замуж теперь не пойду!
- А куда пойдете? – поинтересовался Бекшеев.
- В монастырь! Завтра! Завтра возьму и пойду!
- Софьюшка… - начал было градоправитель. – Ты… ты…
- Я! Я – это я! И мне надоело! Софьюшка то, Софьюшка это… вечно указываете… как леди, как леди… в Петербург! Будто я нужна кому-то в этом Петербурге! Я не хочу туда ехать! У меня тут подруги! И Мишенька! Мишенька меня любил! Он ради меня готов был все сделать! Да, папенька! Все! И сбежать мы хотели! Собирались даже! Он сказал, что нужно подождать немного, пока он камни продаст!
- Ох… - Анастасия Игнатьевна опустилась в кресло.
- И у нас будут деньги! Миша знал человека, который нас бы перевез на Большую Землю! И там бы документы сделал. Мы бы поженились сразу!
- Сколько вам лет? – спросил Бекшеев.
- Пятнадцать!
- Будет, через месяц, - тихо добавил Сомов.
- И что? Бабушка моя, ты сам рассказывал, в пятнадцать замуж вышла! И жила с мужем в любви и согласии! И я тоже бы… мы бы поженились. И уехали вдвоем.
- Куда?
- Не знаю! Куда-нибудь! Главное отсюда! От вас! Мишенька бы работал. А я бы дом вела. А теперь что? Что теперь?