Не выпускайте чудовищ из шкафа (СИ)

- Не трогайте ничего. П-пожалуйста. Я… дайте мне минуту. Я просто должен все увидеть.
Он трет виски и закрывает глаза. А потом решительно делает шаг, вклиниваясь между мной и Мишкой.
- Кто это?
- Начальство. Новое, - говорю тихо, не сомневаясь, впрочем, что слышат нас превосходно. Яжинский кивает. А вот начальство… Бекшеев оборачивается.
И глаза открывает.
Твою же ж…
Расплывшиеся зрачки. Радужка почти не видна. А вот по белкам проступает характерная сетка капилляр. Правда, в этой утренней мути кровь кажется черной.
Запавшие глаза.
И сосуды, выступившие на висках.
- Он не того? – Яжинский смотрит с живым интересом.
А я качаю головой.
Я, конечно, встречала маг-аналитиков, но вот чтобы так близко. Живьем да при работе.
Я прижимаю палец к губам, и то, что еще недавно казалось человеком, кивает. И отворачивается. Ступая медленно, он обходит Мишку, то и дело замирает. Наклоняется. И распрямляется. И снова. Зато камеры не нужны, хотя, конечно, для отчетности и снимки пригодятся. Картинку из головы аналитика не вытянешь. А отчеты…
Бекшеев останавливается ровно в той точке, с которой начал путь. И закрывает глаза. Стоит он невероятно долго, я почти теряю терпение, но вот поднимает руку.
- Положение тела вполне естественно, - голос его звучит глухо. – Следов постороннего присутствия не отмечено.
- Он не сам упал.
- Погоди, - я перехватываю Яжинского. – Он просто говорит, что видит.
- И?
- Данных недостаточно. Требуется дополнительная информация, - Бекшеев моргает. И морщится, трогая голову. А потом уже почти нормальным голосом добавляет. – Надо сделать снимки.
Надо.
- А тело отправить к нам… вскрытие. Вскрытие покажет.
Что именно покажет вскрытие, я не знаю, я от этих дел далека. Но подхожу к Мишке. Мертв. И мертв давно. Когда? Он позавчера пропал, но… надо спросить у Барина, тот в покойниках лучше разбирается.
- Визуально похоже на несчастный случай. Если он упал…
Бекшеев поднял голову.
- Берег здесь… не такой и высокий.
- Море на приливе полностью затапливает. Потом отступает, - я бывала в этих местах. – Да и не здесь бы он упал, если упал. Его сюда притянуло. Тут загиб, течение. Тут много чего приносит.
- Нет, - Яжинский покачал головой. – Он бы в жизни. Он не сам! Не сам он!
Крик его тревожит чаек, что поднимаются с дикими криками. Птиц здесь хватает, даже зимой, но как-то я к ним попривыкла, а теперь вдруг захотелось уши заткнуть.
- Не сам он, - Яжинский стиснул кулаки. – Не сам… он и тут быть не должен. Он… я его не сюда отправлял, не сюда… а от старой дороги в море утянуло бы.
Отуля обняла старика и что-то тихо настойчиво заговорила.
А потом ушли.
Сперва внучки, даже Янка, которой явно уходить не хотелось, но старшие утащили за собой. За ними и невестки. Последними – Яжинский с Отулей, вцепившейся в его руку.
- Плохо, да? – Бекшеев глядел на Никонова, спустившегося с камерой, метром да папкой для бумаг. – Это ведь мог быть несчастный случай?
- Мог, - со вздохом согласилась я.
Мишку жаль.
Я помню его совсем пацаненком. Я тогда только-только приехала. Я и Софья. И дом, ключи от которого передал посредник. И… и море вот. Я вышла на берег и стояла, стояла, глядя на это море. Вечность, может, если не больше.
- Тетка Зима, малинку будете? – меня дернул за рукав вихрастый мальчонка. Волосы его выгорели добела, а кожа была медно-черной. – Вкусная малинка!
- Ты откуда меня знаешь?
У паренька были ясные глаза.
И улыбка такая, что мне впервые за долгое время захотелось улыбнуться в ответ.
- Так… все знают, что на пароме пришлые прибыли. А вы и вправду в полиции служить будете?
- Буду.
- Воров ловить?
- И воров.
- А если нету? Батько говорит, что воров у нас никогда не было. А вот дармоедов хватает. А дармоедов тоже ловить будете?..
Дерьмо.
Какое же…
Нет, я отдаю себе отчет, что всякое бывает. Я повидала в своей жизни довольно этого вот, всякого. И понимаю, что… с любым случится может.
Камень скользкий подвернулся.
Или и вовсе ветер подточил знакомую опору, вот и треснула, рассыпалась под ногой, увлекая вниз. Камни и человека. Голова вдруг закружилась. Или…
 
Я наклонилась к Мишке.
Нет, спиртным не пахло. Яжинский строг. У него не забалуешь.
- Уберись из кадра, - проворчал Никонов и камерою махнул. – Потом пообнимаешься…
Бекшеев глянул и нахмурился. А Никонов, вспомнившись, что начальство-то новое, поспешно прикусил язык. Работал он молча.
Сноровисто.
А я, устав ждать, подошла-таки близко.
- Почему?
- Что? – Бекшеев отряхнулся и нос сморщил. А еще я поняла, что ему холодно. И в пальтецо этом модном, и в костюме. Ничего, пару месяцев поживет, освоится и перейдет на военную форму, как все нормальные люди.
И плащ бы ему дать.
Не возьмет же ж. благор-р-родный, чтоб его. Так и будет горделиво до смерти замерзать. Знаю эту породу. Лучше, чем хотелось бы, знаю.
Я молча протянула флягу.
- Простите?
- Чай. Травяной.
- Только чай? Просто… - он вдруг смутился. – Мне нельзя алкоголь.
Тянуло поинтересоваться, уж не потому ли, что матушка запрещает. Но я смолчала. Не мое дело.
- Просто чай. Сладкий.
- Спасибо, - он, видать, в достаточной мере замерз, чтобы согласиться.
- Почему вы здесь?
- Я в участке был, когда девочка пришла.
Мда, нехорошо получилось. Я-то была уверена, что скрутило его вчера хорошенько. А надо же, в участок полез.
- Она собиралась назад отправиться! – его возмущение было весьма искренним. – Ребенок. Ночью!
Ну, допустим, этот ребенок не в первый раз по ночам гуляет. Дорога-то известная. Только… я поглядела на Мишку и смолчала.
- Не здесь, - я покачала головой. – На острове. Маг-аналитик?
- Бывший.
- А они бывают бывшими? – до чего криво прозвучало. И моя свекровь, к счастью вполне себе бывшая, всенепременно слегка бы нахмурилась. Леди должна следить за речью.
В задницу.
- Еще как, - он потер висок. – Инсульт. Не рассчитал силы. Восстановился вот, но… к реальной работе не годен. А случилось все после войны, так что даже на ранение не тянет. И с натяжкой не тянет. Мне предложили выбор. Или почетная отставка.
- Или наша дыра?
- Не такая уж и дыра. Здесь спокойно. И море… южное море совсем другое. Оно по сравнению с этим какое-то… не настоящее, что ли.
Никонов отошел от тела и бросил на нас внимательный взгляд. Чую, к вечеру уже поползет по городу новая сплетня.
- Это да. Море здесь… - я запнулась. Красивое? Нет, не так. Это не красота, это другое. – Сильное.
- Пожалуй, что.
- Миша… я его знала.
- Тогда вам стоит взять отвод от этого дела.
Я хмыкнула.
- Сами расследовать станете? В одиночку?
- Простите?
- Его здесь все знали. И Ник-Ник наш, и остальные. Да и… - я сделала выдох. – Что вы увидели?
- Ничего, - он понял сразу. – И это так не работает. Видения у Пророчиц, но вы, верно, знаете. Ваша подруга ведь…
- Тоже бывшая. В смысле пророчица, а подруга вполне настоящая. Дар просто… блокирован. По рекомендации целителей. Нагрузка и все такое…
Бекшеев кивнул. Все-таки хорошо, когда тебя понимают.
- Вы помогать собираетесь или как? – Ник-Ник злится.
Тоже замерз. Руки вон красные, что кипятком обваренные. Камеру стискивает. Небось, всю пленку добил, до последнего кадра. Но главное, как бы ни злился, кадры будут толковыми.
Говорю же, скотина. Но профессионал.
- Прошу прощения, - Бекшеев встрепенулся. – Как именно поднимать будем?
Обыкновенно.
На веревках. Только сперва Никонов свистнет:
- Эй, скажи там…
И вскоре вниз спустится Отуля с белоснежными простынями, явно взятыми из того старого шкафа, в котором обычно и хранят семейные сокровища. А там уже Яжинский подойдет.
С веревками.
- Не вертись под ногами, господин хороший, - буркнет он, глянув на Бекшеева с такой откровенной неприязнью, что у меня появится желание треснуть старика по башке.